История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Ты всегда стоил моих хлопот, Финеас Томас.

Он улыбнулся, снова напомнив мне мальчишку, которого я хорошо знала, и отдал мне честь, хотя и был выше меня по рангу:

– Прощай, Роб. – Он будто прощался со мной навсегда.

– Прощай, Фин. – Я сглотнула ком в горле.

– Я рад, что ты решила не ждать. Я никогда не вернусь домой. Думаю, и ты не вернешься. – Он снова отдал честь и, в последний раз обернувшись через плечо, чтобы взглянуть на меня, смешался с пестрой толпой.

Когда я после полуночи обнаружила генерала в кабинете, он был в приподнятом настроении. Все прошло как по маслу, от построений на поле до финальных залпов фейерверка над рекой.

Красный дом наконец-то затих, гости разошлись по комнатам, и генерал полулежал в кресле, напевая мелодию, которую исполнял оркестр. Его лицо в свете свечи казалось умиротворенным. Он снял сапоги, бросил мундир и жилет на спинку стула, туда же швырнул шейный платок и шляпу, откупорил бутылку бренди, которую я оставила на столе, и теперь держал в руке наполовину полный стакан.

Я совершенно выбилась из сил. Весь день я носилась по лагерю, выполняя бесконечные задания и поручения, так что теперь моя больная нога ныла в унисон с затосковавшим сердцем. Я еще не пришла в себя после встречи с Фином. Я не боялась, что он меня выдаст, и все же была потрясена.

Но генерал выглядел довольным, и от этого мне стало легче.

– А вот и вы, – приветствовал он.

– Вот и я, – выдохнула я. – У вас есть все необходимое, сэр?

– С час назад я вдруг понял, что не позаботился о ночлеге ни для себя… ни для вас, – сказал он. – Я был слишком занят, устраивая других, и совсем забыл, что в моих покоях остановится главнокомандующий.

– Сэр, вам не нужно заботиться о ночлеге для меня.

– Самсон. – Он возвел глаза к небу. – Конечно же, нужно.

– Я все устроила, сэр.

Еще до приезда генерала Вашингтона я разложила на толстом ковре два соломенных тюфяка и вынесла из комнат Патерсона часть нашей одежды. Набрала в кувшин воды, чтобы генерал мог вымыться, подготовила поднос с ветчиной, сыром, хлебом и фруктами на случай, если у него разыграется аппетит. Провизию я тайком принесла с праздника, тревожась, что у генерала не будет времени спокойно поесть. Я не присела ни разу за этот день.

– Да. Вижу. И я признателен вам, и за бренди тоже. – Он поднял стакан. – Вы феномен. Выдающийся адъютант, хотя эти условия, – повел он рукой со стаканом в сторону постелей, приготовленных мной, – не… идеальны. Вам нужно личное пространство.

– Я привыкла к его отсутствию, сэр.

– Знаю, – пробурчал он, но больше ничего не сказал, и я приняла это за знак одобрения того, как я устроила наш ночлег, пусть нам и приходилось довольствоваться меньшими удобствами, чем обычно.

Я опустилась на диванчик у двери и, подавив вздох облегчения, стянула сапоги. Волосы у меня растрепались, так что я распустила их, сняла мундир и развязала шейный платок.

– Вы устали, – произнес он.

– Да.

Я уже побывала в уборной, вымылась у колонки и теперь хотела лишь растянуться на постели и дать отдых разболевшейся ноге.

Генерал поднялся, взял поднос, но не принялся за еду, а сел рядом и поставил поднос между нами.

– Ешьте, – приказал он, и я молча подчинилась. – Ни слова возражения? Значит, вы совсем обессилели, – пробормотал он, положил на ломоть хлеба кусок ветчины и с аппетитом принялся есть.

Я пожала плечами, и мы, не произнеся больше ни слова, быстро разделались с превосходным ужином.

– Праздник прошел прекрасно, сэр. Вы можете гордиться собой, – проговорила я, оживленная пищей и его обществом. – Все было великолепно. И цвета, и звуки, и даже погода. Вышло чудесно.

– Да. Вы правы.

– Вы даже танцевали, – сказала я и чуть улыбнулась.

– Миссис Нокс не приняла мой отказ, а вас найти не сумела, – ухмыльнулся он. – Легко понять, почему они с Генри так подходят друг другу. Оба упрямы, точно бараны.

– Вы танцевали прекрасно. И да, миссис Нокс вызывает ужас. Мне бы хотелось однажды с ней подружиться.

Генерал расхохотался:

– Я никогда особенно не любил это. Но Элизабет обожала танцы и ни с кем, кроме меня, танцевать не хотела. Вы умеете танцевать, Самсон?

– Конечно, хотя никогда не бывала на балу.

Он отряхнул руки и поднялся:

– Тогда вставайте. Ну же. Я вас накормил. Теперь будем танцевать.

– Сэр? У нас нет музыки, – возразила я, но вскочила на ноги, восхищенная его предложением.

Волосы у меня были распущены, но я решила не собирать их в хвост. Соблюдать приличия в столь поздний час, когда мы одни, за закрытой дверью, казалось излишним. Генерал тоже был не при параде. От свежего воздуха и долгих часов в павильоне, проведенных за танцами, его обычно чуть волнистые волосы закудрявились сильнее, и несколько прядей, выбившись из растрепавшегося хвоста, упали на лоб. Мы оба были босиком: едва взглянув на наши ноги, я заметила, как очевидна разница между нами. Мои ступни были узкими, а щиколотки – тонкими. У генерала ступни были шире, тут и там пробивались заметные волоски. Я подогнула пальцы на ногах и поскорее отвела взгляд, но он все равно заметил то же, что и я.

– Никогда не разувайтесь, Самсон. Вас выдают даже ступни.

– Но вы уже знаете, кто я.

Он кашлянул:

– Да. Что ж… дайте мне руку.

– Не могу припомнить ни единой мелодии, – сказала я. Ладони у меня были крупные, но его казались просто огромными. – Томасы всегда пели только гимны.

– Хм. Я знаю гимн, который нам подойдет. – И он принялся напевать «Хвала Господу Всемогущему, Властителю всех творений» в темпе, скорее напоминавшем вальс, и, чуть поклонившись, протянул мне другую руку.

Я стала подпевать, и мы двинулись с места, приноравливаясь друг к другу.

– Вы ведете, Самсон. Прекратите. Будьте женщиной, или мы столкнемся.

– Я и есть женщина. Это вы двинулись не в ту сторону. Вероятно, оттого, что вы левша? – возразила я.

– Вы танцуете не женскую партию. Вы делаете то же, что и я. Я наступлю вам на ногу.

В коридоре послышались шаги, и мы замерли, испугавшись, что вели себя слишком громко. Где-то открылась и закрылась дверь, шаги стихли.

– Давайте попробуем снова, – потребовал он.

Мы взялись за руки и снова двинулись – влево-два-три, вправо-два-три, снова влево-два-три и снова вправо-два-три, подпевая шепотом «Хвалу Господу», фыркая и стараясь не расхохотаться.

– Вы по-прежнему танцуете мужскую партию, – выдавил он со смехом.

– Я боялась, что мне придется танцевать с одной из офицерских жен, и решила заранее подготовиться. А теперь запуталась и не могу вспомнить, какая из партий чья.

– Нам нужна другая мелодия. Может, «Янки-дудль»? Она повеселее, – предложил он.

Мы применили более лихую и энергичную версию тех же движений, тихо напевая в такт, и мне удалось правильно протанцевать всю партию, до самого конца, но я забыла, что должна сделать реверанс, и мы одновременно поклонились и стукнулись лбами.

– Ох! Вот черт. – Генерал рассмеялся и прижал к голове ладонь. Другой рукой он стал растирать мне лоб. – Простите, Самсон. Больно, наверное.

Я хотела разыграть его, но, едва я застонала и пошатнулась, собираясь повалиться на тюфяк и притвориться, что удар и правда меня оглушил, как он подхватил меня, опустил на пол и, прижимая к груди, принялся пальцами ощупывать мою голову и похлопывать по щекам.

– Дебора. Проклятье. Моя мать говорила, что голова у меня больше и крепче, чем у всех детей, которых она повидала в жизни. Она говорила, что только чудом выжила, когда производила меня на свет. Будь я старшим, моих сестер и в помине бы не было. Не голова, а камень, – причитал он, держа меня в объятиях и глядя с таким видом, словно ожидал, что я вот-вот отойду в мир иной.

Я скосила глаза и высунула язык:

– Я в порядке, Джон. Мне просто хотелось вас разыграть.

Он чуть отстранился, но не выпустил меня.