История Деборы Самсон - Хармон Эми

Глава 17

Законные полномочия

Я проснулась от того, что снаружи, у стен амбара, послышались голоса. Была ночь, и через отверстие в крыше, высоко над нашими головами, струился ледяной лунный свет.

Боль в ноге мгновенно напомнила, где я и какая опасность грозит и мне, и тому, кто лежит рядом.

Голоса стихли вдали – скорее всего, это были Моррис и его паренек, – а я резко села, придя в ужас от мысли, что генерал, возможно, покинул меня, пока я спала. Его кожа была теплой, но не слишком, рот чуть приоткрылся. В амбаре стоял такой холод, что я видела, как дыхание облачком срывалось у него с губ, и этот признак жизни утешил меня, хотя полная неподвижность Патерсона по-прежнему меня страшила.

Я заставила себя оценить положение, в котором мы оказались, хотя мне хотелось лишь одного – спать. Я зажгла фонарь, выпила воды, помочилась на землю и втерла немного мази в раны. Выглядели они ужасно, а болели и того сильнее, но кровь остановилась, и меня не бил жар, так что я поправила штаны и вернулась к генералу.

Казалось, он спит, растянувшись на соломе, но он ни на что не реагировал. Я спала, свернувшись калачиком, рядом, согревая его своим теплом и сама согреваясь теплом его тела, но теперь я откинула одеяло, которым он был накрыт, и с бóльшим вниманием, чем в первый раз, обследовала его торс и конечности. Я наверняка что-то упустила. Что-то ужасное.

Рана у него на голове распухла и выглядела угрожающе, но у меня стыла в жилах кровь при мысли о повреждениях, которые я могла не увидеть. Я ощупала его плечи, длинные руки. Он не сжимал пальцев и даже не шевелил ими, когда я касалась его ладоней. Я расстегнула на нем жилет, приподняла рубашку, ища то, чего не заметила прежде. Он был теплым и казался слишком худым – мы все здорово исхудали, – и от этого почему-то выглядел еще больше, шире в плечах, и, пока я ощупывала его и шепотом извинялась за подобную бесцеремонность, слезы заполнили мне глаза и защекотали в носу. Моя дерзкая попытка не принесла результата – я отыскала лишь один синяк. Причиной его тяжелого положения оставалась рана на голове, и я ничем не могла помочь.

– Проснитесь, Джон Патерсон! – взмолилась я, расправляя на нем одежду и глотая слезы. – Нам нельзя здесь оставаться.

Я повернула его на бок, чтобы уменьшить давление на шишку на затылке, и пристроила его седло вместо подушки. Потом, совершенно обессилев, легла рядом, натянула на нас обоих одеяло, свернулась клубком и прижалась к нему, опустив голову на седло, так что наши лица разделяло лишь несколько дюймов. Он дышал мерно, я – резко. Я лежала, не осмеливаясь закрыть глаза. Терзаемая страхом, болью и чувством вины, я стала молиться, прося, чтобы Господь обратил на меня свой взгляд.

Наверняка миссис Томас так же молилась за своих десятерых сыновей.

Эта мысль не принесла мне утешения.

Смерть вновь и вновь возвращалась в дом Томасов, несмотря на отчаянные мольбы добродетельных матери и отца.

Я не была добродетельной, зато отличалась упорством. В этом я походила на старозаветного Иакова. Иакова, ставшего Израилем. Иакова-самозванца. Иакова, который боролся с Господом и не уступил, пока не получил от Него благословение, которого не заслуживал. Иакова, укравшего у брата право первородства.

Я украла у брата не право первородства, но имя.

– Забери меня, Господи. Забери меня вместо него, – молила я.

Быть может, смерть ждет нас обоих – и генерала, и меня. Раны у меня на ноге могут загноиться. Это казалось вполне вероятным – но ведь я и не рассчитывала выжить на этой войне.

Я больше ничего не могла сделать для Джона Патерсона. Не могла сражаться. Не могла бежать. Мне и ходить удавалось с большим трудом. Мои мысли снова вернулись к Иакову, ставшему Израилем. Когда Господь отпустил его, тот едва не охромел.

Я молилась, пока слова не слились воедино, а разум не опустел. Прежде чем уснуть, я снова обратилась к Господу, предлагая себя вместо Джона Патерсона, – сделка пусть страшная, но честная. А потом я стала молить Элизабет, чтобы она отправила мужа назад, если он к ней придет:

– Он нам нужен, Элизабет. Знаю, что он хотел бы остаться с вами. Но прошу, отправьте его назад, если встретитесь с ним. Прошу вас, Элизабет.

Сиплый, едва слышный голос Патерсона разбудил меня через несколько часов, и я резко проснулась и села, уставившись ему в лицо. Наступило утро, но я не понимала, сколько времени прошло. Мой мочевой пузырь был полон, в ноге пульсировала боль, но Джон Патерсон пришел в себя.

Во сне он перевернулся обратно на спину, и теперь его голубые глаза пристально глядели на меня, и он моргал так медленно, словно веки казались ему слишком тяжелыми.

– Генерал Патерсон? Вы меня слышите, сэр?

– Есть ли причина, солдат, по которой ты держишь меня за руку? – прошептал он. Из-за напряжения, с которым он говорил, казалось, что слова трещат, как пули.

Я была слишком счастлива, чтобы смущаться:

– Да, сэр. Я боялся, что вы умрете, пока я сплю. Но не спать больше не мог. Так что я взял вас за руку, чтобы удержать здесь.

– Кажется, это сработало. – Его пальцы обхватили мою ладонь, и я сильнее уцепилась за них.

– Я не думал, что вы очнетесь. – Мой голос сорвался, и я откашлялась, стараясь овладеть собой.

– Где мы? – прохрипел он.

– В амбаре. Он принадлежит мерзавцу-лоялисту Йеруну Ван Тасселу. В его доме не меньше дюжины комнат, а еще, если судить по его огромному животу и цветущему виду, в достатке вина и съестного. Прошу у вас позволения участвовать в рейде на его имение после того, как мы вернемся в Уэст-Пойнт.

– Хорошо. – Он снова моргнул, медленно, будто ощущая страшную боль, поднял веки и поморщился. – Но почему… мы в этом амбаре?

– Что вы помните, сэр?

– Припасы. В пещере.

– На нас напали на обратном пути. Не знаю почему. И не знаю кто. Царил хаос. И люди, и лошади – все разбежались. Полковник Спроут и Агриппа были живы и скакали прочь, когда я в последний раз их видел. Насчет остальных мне ничего не известно.

– Это дело рук Делэнси?

– Не знаю. Возможно. Но мы их застали врасплох… как и они нас. Не думаю, что нападение спланировали заранее.

Патерсон охнул и левой рукой коснулся головы, ощупывая повязки.

– Кажется, будто кто-то прибил мне голову к полу гвоздями.

– Вашу шляпу прошила пуля. Она прошла у вас под волосами и оцарапала голову, но в череп не попала. Правда, это сбило вас с лошади. Лоб у вас распух, а на затылке вскочила большая шишка, поэтому я пытался повернуть вас на бок.

– И лоб, и затылок? Как мне это удалось?

– Не могу знать, сэр. Полагаю, у вас талант.

– Не смеши меня, Шертлифф, – выдохнул он, скривив рот, и у меня из глаз закапали слезы.

– Так, значит, вы меня помните? – выдавила я.

Он закрыл глаза и больше не открывал.

– Генерал?

Он не ответил, и я решила, что он лишился сознания.

– Генерал? – Я в панике коснулась его щеки. – Генерал!

Он открыл глаза. На этот раз его взгляд был ясным.

– Ты молился. Вслух. Ты называл ее имя.

– Чье?

– Моей жены. Ты просил Элизабет отправить меня назад. – Он сжал мои пальцы, и я поняла, что так и не выпустила его правую руку. Я не осмеливалась это сделать.

Я кивнула, не зная, смогу ли ответить из-за обуревавших меня чувств. Когда я молилась в отчаянии, то не осознавала, что говорю вслух, но меня услышали.

– Здесь очень холодно, – сказал он. – А рука у тебя горячая.

– Со мной все в порядке, сэр.

– Нет. Ты весь в крови, ты плачешь, и кожа у тебя горит.

Я заставила себя разжать пальцы и отстранилась от генерала.

– Почти вся эта кровь ваша, сэр, – соврала я. – И плакал я тоже из-за вас.

– Ты не был ранен?

– Был. Пуля попала в левую ногу, но я поправлюсь. Обошлось без серьезных повреждений. – Я надеялась на это. – Мой конь убежал.

– А мой?

– Стоит в конюшне Ван Тассела.