История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Он не терпит нерях и лентяев. Любит смотры, правила и приказы и быстро избавляется от всякого отребья, если только ты докажешь ему, что им и являешься.

– Робби не отребье. – Джимми Бэтлс, стоявший рядом, бросился меня защищать и этим снова напомнил мне Иеремию, но я по-прежнему была так ошарашена, что не смогла его поблагодарить.

Это не мог быть тот самый Джон, муж Элизабет. Но, с другой стороны, сколько в армии генералов Патерсонов? Я думала, он вернулся в Ленокс, а он оказался здесь и теперь проводил смотр новобранцев, останавливался то тут, то там, чтобы перекинуться с кем-то парой слов, а потом снова шел вперед большими шагами, сцепив за спиной руки.

Кажется, я застонала в голос.

– Что с тобой, Робби? – спросил Джимми.

Мне стало нехорошо. Совсем нехорошо.

– Он ведь вышел в отставку.

– Вышел, – ответил Биб. – Его жена умерла. Он уехал домой, чтобы разобраться с делами. Генерал Вашингтон попросил, чтобы он вернулся.

– Откуда ты столько знаешь о генерале Патерсоне, а, Биб? – поинтересовался Джимми.

– Думаешь, солдаты не сплетничают? В казарме болтают почище, чем в дамской гостиной. Больше, чем в церковной общине. Бедняга Патерсон так давно участвует в этой войне, что я не удивлюсь, если в его честь назовут какой-нибудь форт.

– Это не о нем, – вмешался в разговор мужчина постарше, которого звали Питер Ноулз. Он поступил на службу повторно. – До славы ему никогда не было дела. Потому-то солдаты его и любят, а генерал Вашингтон доверяет. Он о себе в последнюю очередь думает, не то что всякие там Арнольды и ему подобные.

– А он не слишком молод? – заметила я, по-прежнему не веря, что это тот самый Джон Патерсон.

– Кто бы говорил, – фыркнул Биб.

– Он самый молодой бригадный генерал в нашей армии, – заметил Ноулз. – За исключением Лафайета, но его мы не считаем, он ведь француз.

Генерал приближался к нам, и все разговоры стихли. Солдаты расправляли плечи, разворачивались лицом к плацу.

Он меня не узнает. Мы никогда не встречались. Он никогда не видел меня, а я его. Но я его знала. А он знал меня, так же хорошо, как и я сама, и мне вдруг стало так страшно, что я едва устояла на ногах.

Эмоции сдавили мне горло и пульсировали в глазах. Я яростно моргнула, злясь, что не могу сдержать чувства. Я готовилась к тому, что могу встретить кого-то из сыновей Томасов, хотя их полки не были расквартированы в Уэст-Пойнте, но о Джоне, муже моей Элизабет, вовсе не думала. Мне и в голову не приходило, что он окажется здесь, но вот я стояла перед ним, грязная, дурно пахнущая и настолько уставшая, что боялась лишний раз раскрыть рот. Я начала истово – молча – молиться.

На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек; по правде Твоей избавь меня; приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь мне каменной твердыней, домом прибежища, чтобы спасти меня.

Генерал прошел мимо меня, в безупречно чистой форме и до блеска начищенных сапогах, оказался так близко, что я могла коснуться его эполета, который приходился мне на уровне глаз. Генерал был на полголовы выше большинства солдат. Дойдя до конца строя, он что-то сказал капитану Уэббу и полковнику Джексону, а потом развернулся и зашагал обратно, не спуская глаз с новобранцев. Его взгляд задержался на моем лице, и он хмуро свел брови. Он стоял всего в десяти футах от шеренги, но подошел еще ближе и встал прямо передо мной.

– Сколько тебе лет, солдат? – мягко спросил он.

Я прочистила горло, взглянула в его светло-голубые глаза и произнесла ложь, в которую было легче поверить, чем в правду:

– Шестнадцать, сэр.

Он мрачно хмыкнул, явно не одобряя то, что услышал.

– А тебе, рядовой? – спросил он у Джимми.

– Мне тоже шестнадцать, генерал, сэр.

– Как тебя зовут?

– Джимми Бэтлс.

– М-м. Ты, случайно, не из Коннектикута родом?

– Не знаю, сэр. Может, но я ничего не знаю о семье отца.

Он снова посмотрел на меня:

– А ты… тебя как зовут?

– Роберт Шертлифф, – без колебаний ответила я.

– Робби один из лучших наших солдат, генерал, – вмешался капитан Уэбб, и слезы подступили угрожающе близко к моим глазам. Доброта всегда поражала меня в самое сердце. – Он ко всему готов и все умеет.

– Робби? – переспросил генерал, словно его озадачило мое имя. – Джимми? Куда подевались мужчины, Уэбб? Рекруты с каждым набором все моложе.

– Они молоды, но жаждут сражаться, и я ими доволен, сэр. Это не лучшие новобранцы из всех, кого я повидал на своем веку, но точно не худшие.

Джон Патерсон помотал головой, не убежденный словами Уэбба.

– Да будет на то воля Господа и война окончится прежде, чем они превратятся в мужчин… и прежде, чем мы выкопаем для них могилы, – пробормотал он и зашагал вдоль строя.

3 мая 1781 г.

Дорогая Элизабет!

Джон здесь. Я этого не ждал. Признаюсь, что его появление тут потрясло меня куда больше, чем что бы то ни было до сих пор. Поговаривают, что генерал Вашингтон не принял его отставку. Кажется, его очень ценят и уважают. Он лично приветствовал новобранцев.

Он производит сильное впечатление, а вот мой вид его точно не впечатлил. Не внушил доверия. И все же наша встреча меня ошеломила. Мне так хотелось принести ему соболезнования. Мне показалось в корне неправильным, что мы встретились не как друзья, хотя, конечно, и обстановка, и мои обстоятельства не позволяют этого.

Капитан Уэбб похвалил меня в присутствии генерала, и это меня тронуло. Уэбб – хороший офицер, как и полковник Джексон, хотя я наслышан и о дурных офицерах. Многие пекутся лишь о своих удобствах и не думают о людях, которые им подчиняются; но, кажется, здесь, в Уэст-Пойнте, все иначе. Возможно, причина этого – пример генерала: судя по всему, он требователен к каждому, включая себя самого. Последние слова, которые он произнес перед нами на плацу, были такими: «Нет исключений из правил. Вы должны им следовать. Ваши офицеры должны им следовать. Я должен. Только так мы защитим наши позиции, сбережем друг друга, и только так я сумею уберечь вас».

Он вовсе не такой, каким я представлял его, Элизабет. Он молод, но стар. Любезен, но сух. Он статный и высокий, но измученный, хотя, быть может, к моим впечатлениям примешивается сочувствие. Я молюсь, чтобы не подвести его – и себя. Даже если не смогу следовать всем его правилам. – РШ

Глава 10

Разделение

Генерал Патерсон жил в доме Мура, названном так в честь фермера, который построил его здесь прежде, чем армия решила, что его земли идеально подходят для возведения крепости на Гудзоне, и реквизировала их. Это был огромный, обшитый досками и выкрашенный красной краской дом в несколько этажей, с тремя фронтонами и массивной каменной трубой, совершенно не похожий на другие деревянные сооружения Уэст-Пойнта.

Все называли его Красным домом, словно его требовалось как-то выделять среди остальных построек гарнизона, хотя он и так был отграничен от них небольшим плацем и короткой дорожкой, которая проходила к северу от новых бараков. Нашу роту расквартировали в них, и это очень обрадовало моих сослуживцев. Слухи о крысах, которыми кишели старые бараки, не давали многим новобранцам спать по ночам.

Казармы стояли рядом с прудом, в котором можно было купаться, мыться и даже стирать одежду – если, конечно, мы не хотели использовать для этого специальные бочки для мытья, стоявшие в ряд неподалеку от уборной. Ни бочки, ни уборная не предполагали уединения. Внутри уборной, по обеим сторонам от канавы, тянулись две длинные скамьи, в сиденье которых были вырезаны отверстия. Двадцать мужчин могли устроиться друг напротив друга, опорожняясь и одновременно болтая с товарищами, сидящими по сторонам от них или напротив. На каждом конце лагеря находилось по два таких сооружения. В домах офицеров и в Красном доме имелись собственные туалеты, но младшим чинам строго-настрого запрещалось ими пользоваться.