Эндрю Скотт Берг - Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда
Задание редактора несколько отвлекло Хемингуэя от его проблем, и через несколько дней он сообщил Максу, что его голова «снова в порядке». Он как раз написал несколько «довольно-таки неплохих» рассказов и выбирал из них отрывки, которые хотел объединить в сборник под названием «Мужчины без женщин». Вскоре Перкинс обнаружил у себя четырнадцать рассказов. Макс относился к процессу книгоиздания куда серьезнее, чем любой из его авторов. Его главной обязанностью было расположить самые сильные отрывки в начале, в середине и в конце, разбавив оставшийся материал чередующимися историями самого разного характера. Он решил открыть сборник «Мужчины без женщин» длинным рассказом Эрнеста «Непобежденный» и закончить самым коротким – «Теперь я лгу себе».[114]
Несмотря на это благоприятное начало, большую часть 1927 года Хемингуэй держался в стороне от работы. Он путешествовал несколько месяцев до и после своего оформления брака с Паулиной в апреле. В сентябре он сказал Перкинсу, что начал новый роман, но не хочет много говорить о нем, потому что, как ему кажется, чем больше говоришь о ненаписанной книге, тем медленнее она пишется.
Едва вернувшись в Париж, Хемингуэй перешел на ежедневный шестичасовой писательский режим. За месяц он выдал тридцать тысяч слов. А затем объявил, что после четырех лет, проведенных за границей, он собирается вернуться в Соединенные Штаты. Он осознавал, что последние несколько лет «прожигал» жизнь, и был благодарен Перкинсу за то, что тот, по крайней мере, держал его в тонусе как профессионала. «Вся моя жизнь, моя голова и все во мне пережило адское время», – говорил он, пока медленно приходил в норму. Он признался Перкинсу, как отчаянно хотел написать второй роман – только для них двоих, и не важно, как много времени это займет. Он уже думал о том, чтобы осесть в Ки-Уэсте, штат Флорида, где можно было бы принять важное решение в отношении нового романа. Если он не мог завершить роман из двадцати двух глав в стиле «современного Тома Джонса», над которым работал, то отложит его ради другой рукописи, над которой трудился последние две недели. Этот роман родился благодаря двум предыдущим работам Хемингуэя – «Очень короткому рассказу», в котором описывалось, как Хемингуэй во время войны влюбился в медсестру из Милана, и «В чужой стране», где главным героем был мэр, чья жена умерла от пневмонии в том же госпитале. Заимствовав самые драматичные элементы из каждой истории, Хемингуэй наконец-то признался Перкинсу, что роман, который он упоминал после публикации «И восходит солнце», – это история «любви, войны и lucha por la vida». Когда Эрнест добрался до Флориды, решил продолжить работу над произведением.
Макс так хотел увидеть новый роман Хемингуэя, что рассматривал возможность издать его серией в нескольких номерах журнала. Он считал, что деньги, которые может принести эта затея, станут для Хемингуэя стимулом закончить работу. Кроме того, у него был и скрытый мотив. «Некоторые из молодых неугомонных сотрудников Scribners считали, что наш журнал уже “изъездил свою колею”. Перкинс был одним из них и хотел повысить его литературное качество», – вспоминал Берлингейм. Хемингуэй мог заработать больше денег в любом другом коммерческом издании, но Макс сказал, что Scribners собиралось издать его главную работу и готово заплатить десять тысяч долларов, столько же получают Джон Голсуорси и Эдит Уортон. Хемингуэй сказал, что эта внушительная сумма – как раз то, на что он рассчитывал, вот только его беспокоило, что за два года журнал едва изменится и вряд ли даст шанс его роману. Он пояснил Максу, что все дело в фатальном роке, преследующем его творчество. Произведения сначала отвергают, потому что «в них слишком много чего-то или еще почему-то», и которыми затем все подряд хвалятся и уверяют, что с радостью бы напечатали. Но все же он согласился, чтобы именно издательство Scribners сделало первый укус.
В середине лета Паулина родила их первого ребенка – мальчика, которого они назвали Патрик. Эрнест был счастлив, что у него родился второй сын, но сказал Максу, что надеялся, как и его редактор, стать отцом дочери. Как только Паулина и малыш достаточно окрепли для путешествия, они отправились к ее семье в Пигготт, Арканзас. После Эрнест отправился в Вайоминг ловить форель и там же написал окончание нового романа. Прочтение законченной рукописи он отпраздновал галлоном вина, которое затормозило прогресс на следующие два дня. Когда похмелье схлынуло, он сообщил Максу, что еще никогда не чувствовал себя таким сильным как телесно, так и умственно. Хемингуэй был на Западе, когда узнал от другого редактора Scribners, что все эти долгие часы работы оказывают Максу неважную услугу. Эрнест понимал, что он, как никто другой, способствует рабочей загрузке своего редактора, и хотел немного упростить ситуацию. Макс олицетворял для него издательство Scribners и собственное издательское будущее, поэтому Хемингуэй написал ему письмо, в котором умолял редактора позаботиться о себе, «хотя бы ради Бога, если не ради чего-то еще». Осенью Эрнест планировал вернуться в Ки-Уэст и хотел попросить Макса присоединиться на рыбалке к компании его приятелей, куда входили Джон Дос Пассос, художник по имени Генри Стратер[115] и еще один, Вальдо Пирс,[116] который учился вместе с Максом в Гарварде.
«Я бы все отдал ради такой возможности, но я никогда этим не занимался и не думаю, что мне стоит начинать, учитывая, что у меня целых пятеро детей, и т. д. У меня было видение, что я “отправлюсь в долгий” путь в возрасте шестидесяти лет. Шансы в этом деле неравные – тысяча против одного».
По мере того как роман Хемингуэя приближался к завершению, Перкинс превратился в почти невидимый стимул, ставший неотъемлемой частью работы Эрнеста. Когда Хэм чувствовал, что ему пишется особенно хорошо, в его тексте вновь проступала все та же дерзость. А Скотт Фицджеральд превратился для Эрнеста в соперника, которого он после сам же себе и противопоставил. Вначале он восхищался Фицджеральдом и его талантами и с удовольствием проводил время в его компании, но после стал замечать разрушительные финансовые проблемы друга и то, как тяжело он продвигается в работе над книгой, о которой так долго болтал. В Хемингуэе присутствовала некая жестокость в отношении чужих слабостей, и всю жизнь он писал Максу письма, в которых чувствовалось растущее соперничество с Фицджеральдом. Хемингуэй постоянно противопоставлял собственное трудолюбие и бережливость расточительству Скотта.
Его раздражал не только денежный вопрос, но и то, какие компромиссы Фицджеральд требовал в отношении своей работы. Хемингуэй часто думал о тех рассказах, которые Фицджеральд написал для «Saturday Evening Post» в самом что ни на есть неординарном стиле. В Париже, в Closerie des Lilas, Скотт однажды рассказал ему, как написал несколько рассказов и они казались ему вполне годными, пока он не решил переделать их ради продажи, потому что точно знал, какие повороты сюжета нужны, чтобы их захотели купить журналы. Такое жульничество шокировало Хемингуэя, и он сказал, что так ведут себя только шлюхи. Скотт согласился, но пояснил это тем, что «он должен идти на это, потому что журналы приносят деньги, а деньги нужны, чтобы писать достойные книги». Хемингуэй сказал, что верит только в один вид писательства – «выкладываться до конца и не гробить свой талант».
И это было еще не все. Его перестали забавлять даже шуточки Фицджеральда. После того как Хемингуэй оставил его в Париже и уехал, беспокойство по поводу того, что Скотт впустую тратит себя, переросло в раздражение. Эрнест по-прежнему признавал, что в те дни у него не было друга лучше, чем Скотт, когда тот был трезв, но также говорил, что опасается, как бы некоторые писательские идеи Скотта не опорочили его собственные, чистые идеалы. В начале 1928 года Эрнест высказал Максу свои сожаления по поводу Фицджеральда. Ради собственного же блага Скотту следовало бы дописать новый роман на год, а лучше на два раньше. Ему стоит развязаться с этой идеей как можно скорее и начать новую работу. Он видел, что Фицджеральд носился с ней слишком долго и теперь боится сдаться. Именно поэтому он и издавал рассказы-«помои», как называл их Хемингуэй, и придумывал самые разные отговорки, вместо того чтобы «закусить губу и закончить дело». Хемингуэй считал, что настоящий писатель должен найти силы отказаться от какого-то романа ради другого, даже если обманет этим ожидания непостоянных критиков, которые итак разрушают карьеру каждого автора.
Перкинс придерживался такой же точки зрения, но относился к обстоятельствам Фицджеральда с большим сочувствием. Он верил, что Скотт приносит свой талант в жертву, чтобы закончить роман и жить в роскоши – в соответствии со своими запросами и запросами Зельды. Раньше Макс признался Эрнесту в письме:
