Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья
Конечно, о том, чтобы плакать и орать «выпустите», и речи быть не могло. Хотя очень тянуло. Но на самом деле Леша был смелый, как пионеры прерий, геологи и космонавты из разноцветных книг с золотым узором на обложке, которые он очень любил. У Леши была сила воли. Чтобы ее испытать, он даже слезал иногда ночью с дивана и спал на твердом холодном полу. А когда в классе показывали диафильмы про ядерную войну, Леше очень хотелось зажмуриться и не видеть покрытых язвами людей, и уши хотелось зажать, чтобы не слушать про лучевую болезнь, но он сидел прямо и смотрел.
Леша представил, что его замуровало в пещере после обвала, — с отважными искателями приключений такое случалось сплошь и рядом. И теперь ему просто нужно найти другой выход. Искатели приключений всегда его находили, только индеец Джо не смог и умер в пещере, но это потому что он был плохой. Леша осторожно положил ранец у двери и под возбужденный гогот с той стороны спустился вниз, на разбухший деревянный настил. Под настилом хлюпала мутная вода.
Он прошел несколько десятков метров, разглядывая влажные, покрытые плесенью и матерными надписями стены, трубы и потолок, весь в черных пятнах копоти от набросанных умельцами спичек. Леша тоже умел кидать горящие спички в потолок так, чтобы они прилипали. Для этого нужно было послюнявить тот кончик, где нет серы, наскрести им немного побелки со стены и аккуратненько, чтобы не погасла, пульнуть горящую спичку в потолок огоньком вниз… Из закутков и проемов, ведущих в катакомбы под домом, тянуло влажной землей. Рассказывали, что несколько раз там терялись люди, что система ходов, в которую можно попасть из подвала под «сталинкой», ведет то ли в метро, то ли в подземелья под разрушенным монастырем, откуда по ночам слышится церковное пение… А скорее всего — и в метро, и в подземелья, и в туннели под рекой, по которым правительство в войну должно было эвакуироваться из Кремля, и в карстовые пещеры, куда еще не ступала нога человека. Бесчисленное множество ходов, бог знает кем проложенных и где заканчивающихся, пронизывает всю толщу земли под центром города, и постепенно он проседает, потому и возникают в асфальте то тут, то там зияющие провалы. Пустоты растут, подтачивают почву, и когда-нибудь вся Москва уйдет под землю, как град Китеж под воду. И небывалое событие — московское землетрясение, которое было еще свежо в памяти дворовых пенсионерок, подтверждало близость катаклизма.
— Первый звоночек! — говорили на лавочках у подъездов.
Сливочно-желтая «сталинка» была всего лишь незначительным внешним проявлением этого огромного подземного мира, плодовым телом, порожденным многокилометровой грибницей ходов. По крайней мере, некоторые обитатели нашего двора считали именно так.
В одном из подвальных закутков Леша заметил что-то темное и большое, наполовину погруженное в воду. Видно было плохо, но оно походило на лежащего человека — вытянутое, веретенообразное. Труп, мелькнула в Лешиной голове обжигающая мысль. Сердце подпрыгнуло, но не столько от страха, сколько от азартного любопытства. Леша представил, как сам вызовет милицию, станет героем двора, тем мальчиком, который нашел труп. Пацаны, которые втолкнули его сюда, умрут от зависти, а он потом всем в классе будет рассказывать, что видел всамделишного мертвеца. Вот тогда он точно вольется в коллектив, про мертвеца в подвале все захотят узнать. Только надо сначала проверить, действительно ли это мертвый человек. Будет очень обидно, если приедут милиционеры, — а там просто мешок с мусором или дохлая собака…
Леша постоял немного на краю настила — в закуток доски проложены не были, и ему предстояло идти по щиколотку в воде. Но соблазн был слишком велик. Леша никогда в жизни не видел покойников, и ему было до ужаса интересно. Он снял ботинки, сунул в них скомканные носки, поставил ботинки на доски и опустил ноги в мутную воду — ничего, тепленькая. Отодвинул обувь подальше от края — вдруг упадут и намокнут, тогда бабушка точно убьет, — и побрел к тому темному, загребая ногами воду.
В закутке было сумрачно, пахло, как из мусоропровода. Да и наполовину погруженная в воду темная груда все больше напоминала кучу мусора. Вода плескалась и хлюпала, выложенное кафелем дно, когда-то бывшее полом, оказалось жутко скользким. Держась за стену, чтобы не упасть, Леша приблизился к своей находке.
Тут темная груда шевельнулась и подняла из воды длинное рыло, измазанное черными хлопьями грязи. На конце рыла мерно смыкалась и размыкалась вертикальная щель рта с острыми желтыми зубами, издавая мерзкий сосущий звук. В очертаниях существа угадывалось что-то дельфинье, но Леше, любившему разглядывать картинки с морской фауной в «Детской энциклопедии», в этом сходстве почудилась скорее злая пародия, перекроившая знакомые формы в нечто противоестественно уродливое. А глаза, отчаянно пискнуло у него внутри, где у этого вообще глаза?!
Леша в ужасе заорал, поскользнулся и упал в воду. Проехал по инерции вперед по скользкому, как мыло, кафелю и, барахтаясь в вонючей взвеси, случайно задел неведомую тварь левой рукой. Ладонь погрузилась в мягкое и склизкое, тварь забулькала, заклекотала, вздыбившись над водой и раздуваясь в пульсирующий пузырь… Леше наконец удалось подняться на ноги, и он побежал — продолжая орать, ничего не видя. Он поскальзывался, падал, разбивал колени и локти, но ничего не чувствовал, вообще ничего, даже страха, и ни о чем не думал, ему просто было жизненно необходимо убраться подальше от этой твари, как угодно, хоть на четвереньках, хоть ползком…
Его привело в чувство дуновение ветра. Свежий, невозможный в этом затхлом подземелье ветер нес запах дождя, мокрого асфальта, сладковатый тленный дух недавно опавших листьев. Леша жадно вдохнул его и остановился, хрипя и сглатывая тягучую слюну. Сильно кололо в правом боку. Тусклый свет редких ламп заливал коридор. Леша стоял на деревянном настиле, а в нескольких метрах от него взбегали вверх, к распахнутой двери, обшарпанные ступени. Возле двери валялся школьный ранец.
Старшим пацанам давно надоело ждать Лешу, и они пошли искать себе другие развлечения. Во дворе стемнело, и казалось, что желтые осенние листья светятся вместе с фонарями. Леша, хромая, поднялся по лестнице, взял ранец и вышел из подвала.
Бабушка его, конечно, убила. Убивала долго: трясла, шлепала, голосила, вертела туда-сюда, несколько раз бегала на кухню, к иконкам в углу, плакала там скороговоркой: «Прости, Господи, прости, Господи», — и снова возвращалась убивать Лешу. Ободранный и мокрый Леша молчал. От бабушки пахло корвалолом. Потом, так и не добившись ответа на вопрос, куда он подевал ботинки, совсем новые ботинки, за которыми она полдня стояла в очереди, бабушка погнала его в ванную:
— Пока не отмоешься — не выпущу!
У них в квартире на всех дверях были задвижки — и изнутри, и снаружи, — а дверь бабушкиной комнаты закрывалась на ключ. Однажды, еще до Леши, бабушку ограбили, вынесли все — и золотые коронки, спрятанные в морозилке, и семейные жемчуга с янтарями, укрытые среди белья. С тех пор бабушка очень боялась воров. А еще задвижки помогали ей воспитывать Лешу: если он, к примеру, плохо ел суп, бабушка могла запереть его на кухне, пока не доест, потому что стыдно не доедать, в войну люди голодали.
Леша покорно зашел в ванную, и бабушка щелкнула задвижкой.
Раздеваясь, Леша заметил, что левая ладонь у него вся в какой-то темной слизи. Он поскорее смыл ее — слизь длинным плевком ушла в сливное отверстие. Кожа на ладони покраснела, а в самом центре, там, где пересекаются линии, появилось шелушащееся пятно с неровными краями. Хорошо, что бабушка не увидела, подумал Леша. Она всегда беспокоилась о его здоровье и очень ругала за всякие болячки.
Леша залез под душ и долго мылся с мылом, тер за ушами и в паху, выковыривал грязь из-под ногтей. А шелушащееся пятно на ладони тер пемзой, пока не стало совсем уж больно, и вроде оттер.
Потом они сидели в бабушкиной комнате, под зеленой настольной лампой. Бабушка щурила влажные, всегда как будто заплаканные глаза за стеклами очков и мазала Лешу йодом. Мазала щедро, несколько раз проводя ваткой по каждой ссадине. Тоненькие волокна ваты цеплялись за обрывки кожи, Леша, стиснув зубы, тихо выл. А бабушка размеренно приговаривала, что он мальчик, пионер, солдат, солдатам нельзя плакать.
