Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья
— Вот если пулей в тебя на войне попадут, тоже плакать будешь?
— Не попаду-ут, — корчился Леша. — Всех сразу бомбой атомной убьют. Нам в школе говори-или…
— Типун тебе на язык! Кто это нас бомбой убьет, кто? — заморгала бабушка.
Об этом Леша никогда не думал, да и на уроках не уточняли, кто убьет, когда показывали диафильмы про бомбу.
— Дурак. — Бабушка приложила ватку к пузырьку, перевернула его и энергично потрясла.
На следующее утро левая ладонь начала чесаться. Леша посмотрел на нее, и в голове вдруг стало горячо, словно он увидел двойку на листе со своей контрольной или понял, что проспал на целый час. Пятно было на прежнем месте, оно стало больше и подползало к пальцам.
Леша прокрался в ванную и опять долго тер руку мылом и пемзой. А потом, когда бабушка вышла в туалет, встал на колени перед ее иконками в кухонном углу и прошептал, воровато оглядываясь: «Хоть бы не лишай, хоть бы не лишай, аминь!»
Леша был храбрым и с силой воли, но больше всего на свете боялся трех вещей: глистов, вшей и лишая. Про глистов бабушка ему часто рассказывала: как они грызут печень и разрастаются на много метров в кишках у тех, кто не моет руки и подбирает всякое с земли. И как однажды у бабушкиной знакомой пошел ртом длинный-длинный червь-солитер, и она наматывала его на карандаш, потому что если оборвется и хотя бы маленькая частичка останется внутри — червь вырастет заново.
Вшей у них регулярно искали в школе. Медсестра приходила прямо в класс, копалась в головах у всех по очереди, и если находила — это был страшный позор для завшивленного. От него потом шарахались, говорили, что он вшивый, не моется, спит под забором и наверняка обчищает карманы в раздевалке, как все неблагополучные. Леша даже представлять себе боялся, что с ним сделает бабушка, если узнает, что у него вши. Ее передергивало от одного этого слова, и она тут же принималась вспоминать, как у нее в детстве были вши, и у всех ее братьев и сестер были вши, потому что жили бедно, не то что Леша сейчас, а когда вшей вычесывали на тряпку, тряпка шевелилась…
Но хуже всего был лишай. От него лысели и покрывались зудящей коростой, и волосы больше никогда не отрастали назад, потому что лишай был стригущий. Так, по крайней мере, говорила бабушка, когда запрещала Леше трогать дворовых кошек. Кошки и правда были с проплешинами, в каких-то болячках, у многих текло из глаз и носа. Дотронешься до такой — и заразишься, будешь чесаться до умопомрачения, кожа потрескается, и волосы полезут клочьями. А начинается лишай с шелушащегося пятна, это Леша прочел в бабушкиной «Медицинской энциклопедии» и запомнил намертво.
В том, что от неведомой твари из подвала запросто можно подцепить лишай, Леша не сомневался. И было даже страшно подумать о том, чем могут болеть такие, как она. Может, от ее подземного лишая крошатся кости, или вытекают глаза, или все тело покрывается гниющими наростами, или отваливаются нос, уши, потом пальцы… Леша читал в бабушкиной страшной энциклопедии, что при какой-то болезни они точно отваливаются.
Несколько дней Леше удавалось прятать расползающееся по руке пятно от бабушки. В школе он заматывал кисть носовым платком, натягивал рукав до самых пальцев. Все надеялся, что само как-нибудь пройдет.
Но перед очередным обедом бабушка преградила ему путь на кухню:
— Руки вымыл? Покажи!
Наивно упорствуя перед лицом катастрофы, Леша показал только правую, а левую спрятал за спину. Бабушка ухватила его за локоть, ткнув сухим острым пальцем прямо в ту чувствительную точку, где проходит нерв. Леша ойкнул и подчинился. Бабушкины брови взлетели выше очков, а подбородок с четырьмя — Леша считал, — седыми волосками мелко затрясся.
— Это что? Это как? Ты почему не сказал?!
Шелушащаяся красноватая корка уже перешла на предплечье.
Пришла тетенька-врач из поликлиники — бабушка наврала по телефону, что у Леши вдобавок к корке температура поднялась. То есть не наврала, а сочинила, взрослые не врут. Леша терпеливо держал под мышкой градусник, пока врачиха, надев очки и вывернув колпак настольной лампе, изучала его левую руку. Потом она посмотрела на градусник, покачала головой и сказала, что у Леши, скорее всего, чесотка.
— А не лишай? Вот тут, смотрите, похоже. — Бабушка положила на стол растрепанную «Медицинскую энциклопедию». — Точно не лишай у него?
— Вы бы лучше псориаза боялись, — процедила тетенька-врач, и Леша подпрыгнул — не хватало, чтобы они с бабушкой еще и псориаза начали бояться. — Скорее всего, чесотка.
Бабушка облегченно выдохнула.
— Ну, чесотка — это не страшно. У Светочки моей тоже была в детстве, мазями вылечили. Слава Богу, слава Богу… Я ему все время напоминаю: помой руки с мылом. Не моет! Он у меня вообще страшный грязнуля. Вы ему скажите, что чесотка — это болезнь грязных рук!
— Угу, — кивнула тетенька-врач и ушла в ванную.
— Ба, а мама что, тоже грязнуля была? — беспечно спросил Леша.
Бабушка ахнула и ударила его по губам:
— Не смей!.. Не смей никогда так о матери покойной говорить!
Леша молча облизал губы и шумно втянул соленую слюну с кровью. Бабушка опять ахнула, сунула ему платок, а сама подошла к иконе на полочке и шепотом попросила у нее прощения за то, что сироту нечаянно обидела.
Вернулась врачиха, отдала бабушке рецепт и стала одеваться. Велела больше ее не вызывать, самим приходить через две недели в поликлинику, если мазь не поможет. И обязательно всю Лешину одежду, постельное белье постирать и прокипятить. Бабушка кивала и благодарила своим специальным голосом для чужих, таким тоненьким и ласковым, и вынесла врачихе кусок пирога с вареньем. Потом закрыла дверь и хмыкнула:
— Ишь, цаца…
На самом деле бабушка врачей ненавидела, а больницы-поликлиники и подавно, и вызвала тетеньку только потому, что уж очень боялась заразного лишая. Эти самые врачи в больнице погубили Лешину маму Свету, совсем молодую, и она теперь смотрела с фотографий с той потаенной печалью в глазах, которая бывает только у мертвых. Леша тоже чувствовал к врачам неприязнь — если бы они не погубили маму, ему не пришлось бы жить вдвоем с бабушкой.
Бабушка сначала мазала Лешу мазью сама, потому что он ничего не умел делать как надо, потом сказала, что он уже взрослый оболтус и как-нибудь один справится. Шелушащаяся корка переползла на грудь, а ладонь, с которой все началось, стала покрываться трещинами. Бабушка нашла в старых записных книжках номер телефона единственного врача, которому доверяла, — уролога, когда-то вылечившего дедушку, человека во всех отношениях замечательного. Тот выслушал очень внимательно. Сказал, что у Леши однозначно не лишай, но и не факт, что чесотка, скорее обыкновенная экзема на фоне полового созревания, такое часто встречается. А мазь прописали дрянную, лучше сделать самостоятельно смесь из серной и цинковой мазей, тертого картофеля и топленого масла. И, конечно, ванночки с солью. В первую неделю может быть ухудшение, это совершенно нормально.
Бабушка повесила трубку и вздохнула с облегчением — вот какой же человек замечательный, врач от Бога, сразу надо было ему звонить, а не дуру эту звать из поликлиники. И пошла на кухню тереть картофель.
В школе корку давно заметили и дразнили Лешу беспощадно. Получил он наконец собственное погоняло, только очень обидное — Леша-Лишай. Даже двоечница Скворцова, которую саму обзывали слабоумной, отсела от него за другую парту — а вдруг он заразный? И заявила, что от Леши плохо пахнет. Вот ее бы мазали всеми мазями сразу и топленым маслом впридачу — еще бы не так завоняла…
Леша стал чаще просыпать уроки, жаловался, что у него болит голова. Вдобавок — видимо, от всех этих неприятностей, — у него совершенно пропал аппетит. Даже хуже, он чувствовал голод, но от бабушкиных супов и каш его буквально тошнило. Бабушка и любимые макароны с сыром ему готовила, и сладкий молочный суп — все равно невкусно было до омерзения.
