Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья

— Никому не говори. Никогда. Обещаешь?

Роза, не глядя, подцепила ее мизинец своим и несколько раз качнула:

— Ты тоже. Никому и никогда.

— Клянусь! — Ада вдруг обняла ее, уткнулась лицом в шею и снова начала реветь. А Роза тщательно, словно это нисколько ей не мешало, продолжала мыть руки.

Роза Ада. Часть 2

Спустя пять лет к Розе в нашем дворе привыкли окончательно. Будто всегда были у Доры Михайловны две удивительно непохожие друг на друга дочки, одна — негатив другой. Будто не привозили Розу в кресле-каталке не то из Самары, не то из Саратова, а деревья у нас во дворе всегда были в уродливых наростах от корней до самого верха. И липовый цвет всегда горчил и не годился в чай.

Совпадение это или нет, но двор наш за эти пять лет пришел в упадок, и нам уже казалось, что так тоже было всегда. Всегда дома были грязными и обшарпанными, прорывало трубы, вышибало пробки, лифты застревали между этажами и падали в шахты, куски лепнины и целые балконы отваливались на головы случайных прохожих. Говорили, что это просто такое время, сейчас все сыплется, и то ли рушится навсегда, то ли, наоборот, обновляется, сбрасывает старую кожу. Мы верили во все варианты сразу. Мы привыкли, что обычно в итоге происходит нечто среднее.

Старая гадалка Авигея из углового дома умерла, мы узнали о этом по крышке гроба, выставленной у подъезда. Но место в их многочисленном русалочьем семействе пусто никогда не бывало — самая младшая, Пелагея, готовилась принести в подоле. Точнее, не то чтобы прямо в подоле — мальчик у нее был, аккуратный и женоподобный, тоже, кажется, еще не доучившийся в школе. Гадалки мальчика привечали, кормили пирожками, но после его ухода в квартире каждый раз начинался скандал. Как-то Пелагея изорвала и выбросила с балкона гадальные карты, внизу их подбирали и дивились — таких красивых и странных карт никто у нас во дворе сроду не видел. Помимо привычных дам, королей и валетов там была уйма еще каких-то людей, и зверей, и птиц, были даже замок, ангел с мечом и виселица.

В общем, семейство гадалок явно переживало внутренний кризис. Три племянницы Авигеи даже съехали с квартиры. Плавная толстуха Досифея поклонилась до земли увозившим комоды и фикусы грузовикам:

— Скатертью дорога.

Ее нежное, не по возрасту гладкое лицо ничего не выражало. Досифея была теперь у гадалок за главную.

А Роза с Адой к восьмому классу стали неуловимо друг на друга похожи. Жестами, взглядами, мимикой, тем, как недовольно цокали языком или постукивали кулаком по бедру, оказавшись у доски один на один со сложной задачей. Обе учились так себе, с троечки на четверочку, но Розе почему-то хорошо давался немецкий язык, куда лучше, чем Аде. Было забавно наблюдать, как розовощекая Фройляйн мучительно ищет нужное слово, к нужному слову — нужный артикль, а потом ей в назидание спрашивают смуглую сестру, и та, сверкая синеватыми белками, трещит что-то нежно-гортанное так быстро и гладко, точно рассказывает одну из сказок «Тысячи и одной ночи». Роза и немецкий язык казались настолько несочетаемыми, несовместимыми, взаимоисключающими, что у учительницы Зои Сергеевны от ее успехов мурашки по шее бежали, будто она слушала хорошее стихотворение.

К тому времени в ларьках, которые облепили наш двор, как опенки, стали продаваться сонники, книги о необъяснимом и практические пособия по прочистке кармы в домашних условиях. Дору Михайловну эти книги окончательно убедили в том, что чайный гриб лечит все болезни на свете, а школа в полном составе помешалась на толковании снов, гипнозе и биополе. На переменах все вместо того, чтобы носиться по коридору, погружали друг друга в транс, внушали мысли на расстоянии и рисовали на дверях класса тайные знаки, чтобы математичка, старая ведьма, не смогла войти и не устроила обещанную контрольную.

Роза наблюдала за всеми этими забавами скептически, изредка выразительно косясь на Аду. Та хихикала в кулак. И только однажды Роза все-таки приняла участие в школьных магических практиках — из-за Аньки Лысовой.

Как-то на большой перемене Анька затеяла проверять у всех силу биополя. Как известно, для этого нужно положить на ладонь хорошо расправленную купюру и держать — если купюра начнет загибаться по краям, а то и вовсе в рулончик скрутится — значит, у человека мощное биополе. А если не начнет — слабенькое.

Анька была громкая, общительная девчонка из тех, что назначают себя главными в любой компании. Всеми предметами гордости и зависти она умудрялась обзавестись первая в классе — и куклу Барби ей первой купили, и приставку, и компьютер потом, и в лосинах она тоже первая в школу пришла, и даже за границу уже летала, на настоящем самолете.

Над всеми, кто отказывался проверять биополе или у кого купюра не скручивалась, Анька и ее друзья-подружки уже успели посмеяться — вроде и ничего такого, а обидно, в школе почему-то всегда обидно, если над тобой смеются, это потом у человека кожа потолще нарастает.

Очередь дошла до Розы, которую обычно никто не трогал — она так и осталась для класса странной новой девочкой. Анька подошла и протянула ей купюру. Роза сжала темные губы и помотала головой. Анька не отставала, с насмешливой улыбочкой помахивая деньгами у Розы перед носом. Купюра была довольно приличного номинала.

— Ты чего? — встряла Ада.

— А мы проверить хотим. — Анька даже покраснела от предвкушения того, что сейчас выдаст — запретное, как матерный анекдот, но такое же хлесткое и разудалое. — Проверяем, чем биополе у русских и нерусских отличается.

Вышло действительно хлестко и обидно, хоть и не совсем понятно, почему. Ада сразу вспомнила, как ее однажды не взяли играть в войнушку за «наших» — тебе, сказали, нельзя, ты немка, ты Фройляйн. Она шагнула к Аньке и хмуро потребовала:

— Тогда давай на мне проверим.

В классе наступила предгрозовая тишина, только девчонки из Анькиной компании продолжали хихикать. Ада не успела взять купюру — ее молча выхватила Роза и положила себе на ладонь.

Сначала узорчатая полоска бумаги лежала неподвижно, даже края не приподнялись.

— Надо было ладони потереть, — шепнул кто-то из сочувствующих. — Чтоб нагрелись…

Роза набрала в грудь воздуха — немного, совсем немного, — и выдохнула.

Купюра начала скручиваться в тоненькую трубочку. Но не так, как у всех прочих: бумага скручивалась только с одного конца, быстро и ловко, в плотный рулончик. А когда остался один узкий белый краешек с водяными знаками, над ладонью Розы вдруг поднялось облачко дыма, и запахло так, будто кто-то курил прямо в классе.

— Горит! Горит! — восторженно закричали те, кому удалось пробиться в первые ряды.

— Отдай, не твое! — бросилась спасать деньги Анька, а Роза быстро накрыла тлеющую трубочку другой ладонью, а когда отняла ее — от купюры осталась только щепотка серого пепла.

— Фокус-покус, — медленным, низким голосом сказала Роза и хлопнула в ладоши. Пепел разлетелся в стороны, Анька чихнула.

— Верни деньги! Верни!

У Розы задрожали губы. Все подумали, что от обиды, и только Ада заметила, как сестра делает глубокий вдох, а в глазах ее вспыхивают первые искры черного огня. И Ада заголосила во всю мощь унаследованного от бабушки сопрано:

— А ну отстань! Мы не брали ничего! Отвали!

В класс вошла учительница немецкого, Ада кинулась к ней:

— Зоя Сергеевна! А Аня…

— Стукачка! — прошипела Анька и юркнула на свое место.

— Горело ведь! — восторгались за первой партой. — Правда горело!

— Она порошок всыпала!

— Сказано же вам — фокус!

— Тише! — Зоя Сергеевна постучала карандашом по столу. — Роза, тебе особое приглашение нужно?

Застывшая посреди класса Роза вздрогнула, будто очнулась, и села за свою парту. Ада тревожно оглядывалась на нее весь урок — вместе им сидеть не разрешали, чтоб не болтали, — и даже кинула записку, но она улетела под батарею, и Роза не стала за ней наклоняться.