Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья
Точно услышав ее мысли, в вестибюле бесшумно возник улыбающийся директор:
— Доброе утро, голубушка! Вы проходите, проходите, направо по коридору. Вы ведь дорогу помните?
И, начальственно воркуя, завел несколько ошеломленную Косу в свой кабинет, усадил на диван — где, судя по скомканному покрывалу, брошенным очкам и синей тетради, сам только что работал. Коса заглянула в тетрадь, исписанную мельчайшим бисерным почерком — такой бывает у престарелых артисток, но никак не у солидных ученых мужей. Разобрать она успела только слово «человечество», и Андрей Иванович захлопнул тетрадку прямо у нее перед носом.
— Так о чем вы хотите поговорить?
Тут Коса ему все и выпалила, стараясь выглядеть по возможности спокойной, — что на него, мол, жалобы поступают, и серьезные жалобы, будто он опыты на детях ставит. И она уже поставила в известность милицию, заявление написала, но если Андрей Иванович объяснит, в чем его методика заключается, и в ней ничего страшного не обнаружится, — она это заявление заберет.
— И как же вам эти жалобы поступают? — мягко спросил Андрей Иванович, не сводя с нее глаз. — Уж не во сне ли?
И взгляд у него был такой, что Коса будто голой себя под ним чувствовала — ничем не прикроешься, ничего не спрячешь.
— Сирот мучаете! В голову им лезете!.. Тридцать девять! — Лицо Косы скривилось на долю секунды и тут же расправилось.
— Любопытный у вас тик. Сами-то давно были у специалиста?
— Я в милицию пойду!
— Так вы же там были уже, разве нет? Заявление написали…
Коса в смятении вскочила было с дивана, но под спокойным и каким-то давящим взглядом Андрея Ивановича села обратно.
— Прежде чем вы куда-то пойдете, голубушка, давайте я объясню, в чем заключаются мои… — Андрей Иванович кашлянул, — опыты. Тут нет никакой тайны, вы просто могли спросить.
Он поставил на столик перед Косой свой знаменитый черный портфель, открыл его и показал ампулы с прозрачной жидкостью, немаркированные и неподписанные. Коса постучала по одной ногтем и вопросительно посмотрела на Андрея Ивановича.
— Да, — развел руками тот. — Новейший импортный препарат для развития мозга. Инъекции. Вот и все.
Увлеченно жестикулируя, директор принялся рассказывать, что, согласно последним исследованиям, люди используют свой мозг всего на двадцать процентов, а воспитанники интерната — и того меньше. Если полностью раскрыть потенциал мозга нормального человека, он может начать предметы взглядом двигать или мысли читать — в научных журналах все чаще описываются подобные случаи. Иностранные ученые, которые разработали этот препарат, рассказывали на симпозиуме удивительные вещи о том, что делали после инъекций участники экспериментов, но это не подлежит разглашению. А для интернатовских детей говорить, понимать, думать — это как для прочих видеть будущее или вступать в контакт с высшим разумом, это чудеса. И, получая инъекции препарата, они сначала сравняются в развитии с обычными детьми, а потом, возможно, некоторые из них пойдут дальше и станут интеллектуалами, гениями, а кто-то начнет гнуть взглядом ложки или освоит телепатию, как знаменитый экстрасенс Вольф Мессинг. Да, кто-то из них, из детей, которые не откликались на свое имя и не могли в туалет сходить без посторонней помощи…
У Косы, убаюканной этими речами, вдруг встала перед глазами смутная картинка, воспоминание о давно забытом сне. Большелобая Танюша сидит на своей кровати, закрыв глаза, и плачет, повторяя, что ее обидел директор, директор, директор… А под плотно сомкнутыми веками тлеют, высвечивая сосудистую сетку, багровые огоньки.
— А если дети не хотят? Если они жалуются?
— Как же они жалуются? Вы разве с ними говорили? — Андрей Иванович прищурился.
— А вот приходят и жалуются! — Коса снова взяла себя в руки и ринулась в бой. — Откуда ваш препарат, как он называется? Документы на него есть? Что он безопасен, что его людям давать можно? Кто вам указание дал его тут испытывать?..
— Препарат абсолютно безвреден, проверено на себе. — Андрей Иванович закатал рукав, и Коса увидела у него на руке свежие следы от уколов. Не просто один-два синячка — рука у директора была исколота вдоль и поперек, как у наркомана, под кожей разливались сине-зеленые пятна, над ними вспучивались воспаленные бугорки. Он, как видно, давно уже вводил препарат даже не в вены, а куда придется, не заботясь о дезинфекции.
— Результаты блестящие! — Директор воодушевленно размахивал своей ужасной рукой. — Если у вас не было мига ясности, вы никогда не мыслили! Мне как человеку нормальному требуется, конечно, минимальная доза…
— Да вы же сумасшедший! — опомнилась наконец Коса, и ее опять дернуло числовым тиком: — Семнадцать!
— Это вы нездоровы, голубушка. Препарат и вам был бы крайне полезен!
В этот момент в руках Андрея Ивановича неведомо откуда возник шприц с прозрачным раствором. Коса охнула и вскочила с дивана, но Андрей Иванович молниеносно подкатился к ней, толкнул обратно и придавил к скользкой обивке своим круглым телом, повторяя, что препарат изумительный, революционный, эффект превзошел все ожидания, сейчас он все покажет. Коса взвизгнула и ударила его по лицу — то ли сопротивляясь, то ли надеясь привести в чувство. В прозрачных глазах Андрея Ивановича, глазах мученика за идею, не щадящего ни себя, ни других, полыхнуло чистейшее безумие, он всадил шприц Косе в бок и с силой нажал на поршень:
— Препарат крайне полезен!
Лампа над диваном хлопнула и погасла.
Летели навстречу звезды галактики вздымались в небо рушились цивилизации восставали вскормленные молитвами боги исчезали всеми забытые. Сверкающей прямой линией яркой безупречной проходила через бесконечную историю Вселенной счастливая судьба человечества.
Это ваша заслуга профессор пели звезды
Это наша общая заслуга прошептал он теперь я вижу вижу я все вижу
В кабинете было очень тихо. Андрей Иванович и Коса полулежали на диване, тяжело дыша, доверчиво соприкасаясь телами, словно любовники, и ошалело смотрели друг на друга. Наконец Коса, чувствуя уже, как растекается по ее живому мясу неведомый раствор, пискнула, трепыхнулась. А Андрей Иванович стиснул ее запястья, прижал к дивану и ласково зашептал, что сейчас надо полежать, нельзя никуда идти, сейчас мозг под воздействием чудесного лекарства начнет переходить в особое состояние, раскрываться, как цветок, восприятие расширится. Коса увидит, как этот мир на самом деле устроен, прикоснется к его связующим нитям и поймет, что Андрей Иванович хочет своим дефективным воспитанником только добра, хочет вытянуть их из безмозглого, под себя ходящего прошлого в сияющее будущее, куда они выберутся абсолютно новыми сознательными людьми. И Коса скоро тоже обновится, а пока лучше прилечь, вот сюда, на подушечку, закрыть глаза и не сопротивляться благотворным изменениям в сознании, границы которого раздвинутся, как тазовые кости роженицы, и это, вероятно, будет очень больно, но недолго…
Потому что сразу после этого Андрей Иванович ее убьет.
Тут Коса наконец заметила, что губы директора не шевелятся, в комнате по-прежнему тихо-тихо, а доверительный шепот звучит прямо у нее в голове. И еще она заметила, что воздух стал как будто хрустальным, в нем застыли блестящими точками пылинки — хотя нет, вовсе не пылинки, а сухие кусочки эпителия, крохотные частицы кожи Андрея Ивановича, и Косы, и детей, и всех, живых и мертвых, кто когда-либо бывал в особняке-интернате. И сверкают они завораживающе ярко, но еще ярче блестит скальпель, который Андрей Иванович хранит в карандашнице. Да, именно его я сейчас возьму, раздался внутри ее головы вкрадчивый, почти ласковый шепот, возьму и воткну вам в левый глаз, рядом с вот этой милой родинкой у вас под бровью, мне нравятся женщины с родинками на лице, это так естественно и уязвимо…
Коса хрипло, негромко вскрикнула — и в тот же миг поняла, как работают ее голосовые связки. Андрей Иванович хотел зажать ей рот, но она укусила его потную руку и, отбиваясь, закричала уже в полную силу. Разорвалась прозрачная пелена застывшего воздуха, а секунду спустя под воздействием неведомой силы разлетелись вдребезги все стеклянные предметы в кабинете. Взорвались лампы, оконные стекла осыпались, очки на носу Андрея Ивановича лопнули и тончайшими осколками впились в кожу. Директор охнул и невольно потянулся к лицу руками, отпустив Косу. Она встала с дивана, вперив невидящий взгляд в какую-то запредельно далекую, но очень, наверное, важную точку. Отпихнула стонущего Андрея Ивановича, нетвердыми шагами подошла к окну, перевалилась через подоконник и исчезла в прохладном утреннем саду.
