Альфред Бестер - Голем 100
— Я не сильнее тебя.
— В десять раз сильнее.
— Нисколько.
— В пять?
— Ничуть.
— В два с половиной?
— У тебя есть своя сила, Блэз.
— У меня-то? Да я мягкотелый, как Индъдни.
— Опять ты его недооцениваешь. В этом человеке чувствуется сталь.
— Ну если ты не возьмешься ее нащупывать...
— Блэз! Ты ревнуешь?!
— Да так... просто иногда ты на него как-то странно поглядываешь.
— Стараюсь оценить его... Определить его склад. Он держит свою яростную натуру под спудом, Блэз. Если он утратит контроль над собой — берегись!
— Этого бородатого индусского хмыря? Да ни за
что!
— Забавно, что ты так к нему относишься, потому что вы похожи.
— С Индъдни?!
— Ну да. В тебе тоже скрыта тяга к насилию, только твой образ действий — нападение и отход.
— Ты меня разыгрываешь.
— Ни-ни. Ты или как le pauvre petit скрываешься от сложностей в своей лаборатории, или убегаешь от кризиса — бросаясь на него в атаку. В этом случае — остерегайтесь господина Хоча!
— Ни за что не соглашусь. Я никогда и никому не хотел причинять боль. Должно быть какое-то другое объяснение этой дикости с Хочем.
— Ладно, возможно, ты и прав — мне слишком хорошо, чтобы спорить. Давай еще понежимся...
— Слишком уютно, хочешь сказать...
— Да, и сон навевает. Что мы сегодня должны сделать, кроме того, чтобы радоваться Опс?
— Рассчитаться за наши выходки. Субадар дал мне перечень законных претензий.
— А... ну да... поделим поровну. — Зевок Гретхен защекотал ему ухо. — Это не займет много времени, и мы поедем ко мне.
— Только если ненадолго. А я — у меня есть, чем заняться еще.
— Ах, как мы заняты, заняты, заняты...
— Нужно найти место, где я мог бы проверить твои органы чувств.
— Вот что... А нельзя в лаборатории?
— Нет. Нужно найти помещение, полностью изолированное от внешних помех.
— Вроде космического вакуума?
— В космосе вовсе не вакуум, но смысл как раз такой. Где-то глубоко, наглухо изолированное, и чтобы была силовая линия... Не так-то просто будет это найти...
— Для такого-то гения? Не смеши!
— Опсблагодарность, сударыня. Не возражали бы вы с-над-меня слезть?
— Но мне так уютно...
— Брысь... брысь...
Гретхен, недовольно ворча, встала и осмотрелась глазами Шимы.
— Я подмету террасу.
— Оставь до конца недели Опс. У нас слишком много дел сегодня. Что ты наденешь?
— Простой белый комбинезон — ничего лишнего. А ты?
— Тоже, только рабочий джинсовый.
— Хорошо... удачи тебе. Опс благослови тебя, парень.
— Удачи, сударыня, и Опс благослови тебя.
* * *
Неимоверная зала для заседаний в «ффф» была битком забита халявщиками — обтрепанными, орущими, распевающими, пьющими, лакающими. На козлах вдоль всей пятнаддатиметровой стены были устроены столы, заставленные едой, питьем и всяким балдежом, а обслуживали всех желающих одиннадцать достопочтенных директоров «ФФФ», в покрытых пятнами поварских фартуках и колпаках, сияющих улыбками. Опсдень!
Шима с трудом протиснулся через толпу к самому столу.
— Опс благослови, сенатор, я...
— Сегодня я Джимми-Джей, Блэз. Опс благослови. Что тебе подать?
— Я ищу председателя, Джимми-Джей.
— Миллса? Он, кажись, обслуживает охотников до сэндвичей с дурью. Там, через один стол.
Шима протолкался вдоль столов.
— Опс благослови, генерал.
— Сегодня я Джорджи, Блэз, мой мальчик. Опс благослови. У меня тут всякие примочки главного калибра — так и валят! На белом? Ржаном? С волоконцем? Покруче?
— Я думал, что этот прилавок за председателем.
— Уже нет, малыш. Он перебрался на раздачу самогона.
Шима еще потолкался.
— Опс благослови, губернатор.
— Сегодня просто Нелли, Блэз. Добрый, надежный старина Нелли. Глянь, у меня тут есть кое-что для тебя, сынок. То, что доктор прописал! Шутка, сынок. Смотри, мое изобретение. Называется «Боль в ухе». Ну и затаривает, кореш! Все шары зальет.
— Как так, губе... Нелли?
Губернатор кивнул на кучку вповалку сбившихся в уголке клиентов, сияющих улыбками.
— Всех скосил эликсир Нелли. «Боль в ухе», вот
как.
— А что в нем такого особенного?
— Его не пьют, сынок, а закапывают. Прямо в ухо, и у тебя — взрыв. Вот тебе полная пипеточка...
— Попозже, губер... то есть Нелли. Я ищу Председателя. Сказали, что он здесь.
— Миллс? А! Нет, Милли-Пух разливает суп.
Председатель, одетый в растерзанную поварскую
спецодежду, вопил как ярмарочный зазывала:
— СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! — В одной руке у него была супница, в другой — здоровенная клизма. — СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СЮДА! ВСЕ КО МНЕ! ПО ОДНОМУ И ВМЕСТЕ! ВДАРЬТЕ ПО ЖЕЛУДКАМ! НАЖМИТЕ С ДВУХ СТОРОН! ТОЛЬКО У НАС — СУПЧИК, ВКУСНЫЙ, КОГДА ВХОДИТ И ВЫХОДИТ! Привет, Блэз. Опс благослови.
— Опс благослови, господин председ... Миллс. Хозяин, я... извините. Милли, я хочу оплатить разгром в лаборатории.
— Да брось ты, Блэз. ВДАРЬ! ВДАРЬ ПО ЖЕЛУДКУ! Сегодня — начало недели Опс. Все прощено, забыто, и мы устроим тебе новую лабораторию. ПОЗНАКОМЬТЕСЬ С БОМБОЙ В БРЮХЕ! ЗАЛЕЙТЕСЬ С ОБОИХ КОНЦОВ! Мы себе это можем позволить, видит Бог — уйму денежек сделала на тебе «ФФФ».
— Огромное спасибо, Милли.
— Опс благослови, Блэз.
— Предсе... Милли, я хочу еще об одном попросить: нужно особое место для особого опыта — и нужно поскорее. Есть ли у «ФФФ» глубокая шахта с подачей энергии? Мне нужно место, где подопытный был бы в полной изоляции.
— Шахта? Да, Господи, у нас десяток заброшенных шахт по всему свету, но ни одну так быстро не устроить, Блэз.
— Почему?
— Во-первых, всю проводку и канализацию дав- ным-давно ободрали и сдали в утиль. Во-вторых, там поселились бомжи. Их там тысячи. Год, не меньше, придется потратить, чтобы их оттуда вышвырнуть, а они будут вопить и брыкаться. СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! ВДАРЬТЕ ПО ЖЕЛУДКАМ!
* * *
Гретхен не удавалось пробраться сквозь толпу вокруг Музея Художеств, потому что всякие подобия приличий отбрасывались на неделю Опс по всему Коридору. Те, кто всегда одевался прилично, симулировал оборванцев. Те, кто говорил и вел себя как культурные люди, подделывались под простонародье. Единственно, в чем она могла быть уверена, — все, кто собрались здесь, это ценители искусства.
Музей придерживался заимствованного из Неаполя освященного веками новогоднего обычая. Неаполитанцы весь год копят надоевшую или вышедшую из употребления мебель и утварь, а в Новый год, бурно веселясь, выбрасывают рухлядь из окон, так что, проходя по улице, лучше поостеречься падающей из окон мебели.
Вечно терзаемый проблемой хранилищ, музей прибегал к вышеописанному обычаю в первый день Опс. Всякий хлам, занимавший высокоценное место, сочтенный недостойным или оказавшийся непродажным (за пристойную цену), выбрасывался из окон верхнего этажа.
