Альфред Бестер - Голем 100
Вниз летели картины, эстампы, гравюры, плакаты, статуи, безделушки и редкости, пустые рамы, части доспехов, старинные костюмы, папирусы, причудливые музыкальные инструменты, мумии кошек, обшарпанные пистоли, прохудившаяся оловянная посуда.
В окнах веселились до упаду, глядя на осатаневшую толпу, где каждый задарма пытался ухватить все подряд, что падало из окон, и Гретхен понимала, что удовольствие сотрудников музея только частично объяснялось радостью освобождения музея от завалов хламья. Она все еще околачивалась по краю толпы, когда в нее неожиданно врезался мощный человеческий снаряд.
— Извините. Опс благослови, — пробормотала она, отодвигаясь.
— Опс благослови, — отозвался чистый воспитанный голос без малейшего следа принятой в неделю Опс вульгарности.
Гретхен с любопытством обернулась —- перед ней была Царица Пчел, Уинифрид Эшли.
— Реджина!
— Как, ЧК? Неужели это в самом деле вы, душенька? Как неожиданно и как мило! Что вы здесь делаете? Держитесь за землю, чтобы повезло?
— Да нет, Реджина. Я хотела извиниться и расплатиться с музеем за беспорядки, которые я у них вчера учинила, но вижу, что сегодня это невозможно. А вы?
— Ах! Я надеюсь заполучить один неведомый никому клад.
— А мне можете сказать?
— Ну разумеется, моя милая, вы же все-таки одна из нас. — Реджина понизила голос. — У них в углу пылится механическое пианино. Каждый год я надеюсь, что оно им уже надоело и они его выбросят.
— Но в вашей изумительной коммунистической квартире уже есть одно, Реджина!
— Да, ЧК, и я не стремлюсь завладеть той рухлядью, что стоит в музее. Мне нужно то, что внутри их пианолы. Об этом известно только мне — первый восковой валик с «Интернационалом» Потье и Дегейтера, 1871 года издания. Это стало бы жемчужиной моего декора! Только послушайте! — Реджина запела так же мелодично, как и говорила: — «Вставай, проклятьем заклейменный!..» — и оборвала пение смешком. — Наверное, это пустая мечта, но все равно я трогаю землю на счастье. Мы увидим вас сегодня в нашей компании, не так ли, милочка ЧК? Изю-юмительная Опс-вечеринка для развлечения наших мужчин. Опс благослови.
* * *
На сливе дамбы Гудзон-Адовы Врата устроили бесплатную общественную купальню. Пресная вода, нагревшаяся после системы охлаждения реактора. Чуток радиоактивная, ну да какого черта! Опсдень! Поживи всласть, дотронься до земли на удачу, и пошло оно все!..
Огромный водосток кишел голыми, раскрасневшимися от жара телами, пузырящимися мыльной пеной, ныряющими, выпрыгивающими, как дельфины; в еди-
ную рапсодию сливались хохот, вопли, бульканье и фырканье.
— Рано или поздно должна появиться утопленница, — шепнул стоявший рядом с Шимой мужчина. — Неважно, сама по себе или ей помогут. Так что я не теряю надежды. Опс благослови.
— Опс благослови, — ответил Шима, обозревая незнакомца.
Зрелище ему представилось поразительное: высокий, лицом и фигурой угловатый, как Линкольн, заметно пегий. Волосы белые, как у альбиноса, борода черная, глаза красные, а на коже беспорядочно чередовались белые и черные участки.
— Я гаплоид, — механически уронил незнакомец, словно непроизвольное вздрагивание Шимы было чем- то тысячекратно встречавшимся. — Хромосомы только от одного из родителей.
— Но вы альбинос, кажется, или что-то вроде? — заинтересовался Шима.
— Альбинос-гаплоид, — безучастно откликнулся незнакомец. — Остановимся на этом, доктор. Не надо исследований.
— Как? Что? Вы сказали «доктор»?.. Неужели вы?..
— Да, разумеется. А вы, кажется, ничего не помните. Можно узнать, чем вы так наширялись тогда?
— Прометий. РтНг — гидрид прометия.
— Никогда не слышал. Надо будет запомнить. Так вот что, доктор, если одна из них утонет, — неважно, помогу я ей в этом или нет, — будьте так любезны, не вмешивайтесь. Никакой попытки оживления. Никакого искусственного дыхания. Если понадобится дыхание «рот в рот», то я проведу его на свой манер.
— Господи, меня от вас тошнит!
— Не черните то, чего не пробовали.
— Да, Боже мой, я бы раньше умер!
— Извините, я не тащусь от мальчиков.
Шима сделал глубокий вдох.
— Нет-нет, простите меня. Я очень, очень сожалею. Извините, что я потерял голову. Я пришел вовсе не для того, чтобы спорить или ссориться с кем-то, и уж безусловно не мне осуждать чьи-то моральные установки. Умоляю вас простить меня.
— Вы хорошо это сказали.
— Поэтому, если позволите...
— А куда вы направляетесь?
— Пытаюсь увидеться с управляющим плотиной.
— Ах вот как? В самом деле?
— Да-да. Извините, вы случайно не знаете, где я могу его (или ее?) разыскать?
— Я чем-то вам обязан?
— Нет, я ваш должник.
— Мило сказано. Управляющий плотиной — господин Лафферти.
— Благодарю вас! А где я могу увидеть господина Лафферти?
— Здесь. Я — Лафферти.
Шима снова утратил душевное равновесие. Он беззвучно разинул рот, потом выдавил:
— Но... но... но...
— Но как? — усмехнулся Лафферти. — Просто. Одаренность. Усердный труд. И тот простенький факт, что я унаследовал пятьдесят один процент акций плотины Гудзон-Адовы Врата.
— Очень похоже на Ильдефонсу, — пробормотал Шима.
— Так ли уж надо ее впутывать к нашему fete[62], доктор?
— Простите меня еще раз. Снова приношу извинения. Я сегодня дурак дураком.
— Принимаю без оговорок.
— Господин Лафферти...
— Нудник, Опс благослови.
— Нудник. Благодарю. Опс благослови. Я... Я хотел бы попросить об одолжении управляющего ГАВ...
— Просите.
— Я нуждаюсь в совершенно необычном месте для постановки необычного сенсорного эксперимента. Место это должно быть полностью экранировано от зрительных и звуковых воздействий. Я надеялся, что помещения глубоко под плотиной...
— Ничуть, — оборвал его Лафферти. — Если бы вы не захлопотались там внизу со своими дурацкими петардами, то заметили бы, что там внизу постоянно слышен гул и плеск воды. Кстати о воде — очаровательная девочка погружается уже в третий раз. Она явно нуждается в моей нежной опеке. Извините меня.
Шима был не в состоянии отвечать.
Некрофил-знаменитость одарил его улыбкой.
— Мы на досуге еще обсудим, как вы натравили на меня субадара Индъдни. — Он бросился в водосброс, выкликая: — Силен как ястреб! Стремителен как коршун! Вперед! Во славу некро-культуры!
* * *
Татуировочный салон Джанни Ики — это вам не какая-то дыра. Предприятие напоминало клинику. Стены громадной приемной увешаны плакатами; по сторонам — двери, ведущие в десяток отделений с десятком суетящихся операторов. Дело было поставлено на поток. Если, к примеру, пижон из Гили захотел бы высоко ценившуюся (и весьма дорогую) татуированную кобру, то в первом кабинете ему контуром наносили рисунок змеи вокруг талии; в следующем — прорисовывали детали; в третьем — раскрашивали, а в четвертом — изображали голову с оскаленной ядовитой пастью, предварительно со всем почтением и тактом вызвав эрекцию. Дама, пожелавшая, чтобы ее labia majora[63] превратили в веки зазывно подмигивающего глаза, подвергалась на этой поточной линии такому же почтительному и тактичному обращению.
