Михаил Ахманов - Первый после бога
– Одна из многих тайн инков? – спросил Шелтон. Сердце его дрогнуло.
– Одна из многих тайн, – повторил Уильяк Уму.
– Очевидно, есть и другие? Те, что известны тебе?
– Есть, Шел-та, но не будем о них говорить. – Бросив взгляд на корабль, старик произнес: – Слышал я, что у испанских галионов есть названия. У твоего судна тоже?
– Да, «Амелия».
– Это имя святой, которой вы поклоняетесь?
Шелтон покачал головой.
– Амелия была моей матерью.
– Была?
– Скоро уже двадцать лет, как ее нет с нами. Она не святая, но я знаю – она в раю и сидит у престола Божьего. – Питер перекрестился. – Она умерла, дав жизнь моей сестре, и в ее память назвали один из наших кораблей. Я был на нем капитаном… А этот бриг – новый, и тоже «Амелия».
– Достойно дать такому прекрасному судну имя матери, – промолвил Уильяк Уму после недолгих раздумий. – Но ты сказал – один из наших кораблей… Значит, у тебя их много?
– Не у меня, у моего отца. Он владеет торговыми судами, которые перевозят за океан ром, табак, сахар, ценное дерево и другие грузы. Он занимается этим много лет – покупает и старается продать с выгодой.
– Должно быть, твой отец – человек богатый и уважаемый. Да будет бог Солнце благосклонен к нему! – Старик поднял руки к заходящему светилу. – Но скажи, Шел-та, Пришедший с Моря, что делает сын такого почтенного торговца в наших краях? Ты объявил себя врагом испанцев… Хочешь воевать с ними? Хочешь топить их корабли? Хочешь отнять у них золото и серебро?
– Если придется, не откажусь, – ответил Шелтон. Душу его терзали сомнения – спросить?.. не спросить?.. Он открыл было рот, но Уильяк Уму опередил его и, кивнув на корабль, произнес:
– Это судно – не торговое, это боевой корабль. Прощай, Шел-та, Пришедший с Моря. Я должен поразмыслить над тем, что ты рассказал.
Старик повернулся и зашагал к лесу.
Следующий день, выпавший на конец августа, был воскресным, и капитан решил отслужить благодарственный молебен и дать команде отдых. Зимовка завершилась без конфликтов с индейцами, люди были здоровы, корабль – в порядке; скоро, скоро «Амелия» распустит паруса, покинет Мохас и отправится на север, к берегам Перу. А там – в горы, к реке Урубамбе и перевалу с каменным воином-стражем… «Будет ли у него проводник?.. – думал Шелтон. – Или придется идти, полагаясь лишь на записки прадеда?..»
Службу провел Дерек Батлер, который лучше других разбирался, как и за что благодарить Господа. Закололи двух свиней, Мур приготовил праздничный обед, команде выдали испанского вина и рома; хмельное, как обычно, развязало языки, начались похвальба и пьяные песни. Кто плясал, едва переставляя неверные ноги, кто мерялся силой, бросая камни и перетягивая канат, кто не мог оторваться от вертела с жарким или от кружки горячительного. Вахтенные, которым рома досталось лишь губы омочить, смотрели с завистью на подгулявших приятелей, освежались кислым вином, но службу несли исправно: четверо – у частокола, двое – на пляже у шлюпок. Том Белл, хоть прикладывался со всеми наравне, каждый час обходил лагерь, проверяя посты; впрочем, он принадлежал к тем счастливцам, кого даже ром, поднесенный дьяволом, с ног не свалит.
К ночи веселье утихло, сменившись раскатистым храпом, треском поленьев в догоравших кострах и мерным негромким рокотом волн. Капитан, сбросив камзол, сидел в своей хижине, вслушивался в перекличку часовых, смотрел, как тает воск в свечах. Он выпил совсем немного; эта привычка проистекала из заповеди Питера Шелтона-старшего, гласившей, что капитан всегда должен быть трезв – особенно когда другие пьяны. Он вспоминал вчерашний разговор со старым инкой, размышляя о причинах нерешительности, столь не свойственной ему. Чем-то старик походил на деда, под твердой рукой которого вырос Питер, и эта мысль не давала ему покоя. Уильяк Уму и Шелтон-старший были такими разными! Жизнь инки проходила в изгнании на краю света, хотя он, возможно, посещал Лиму и другие города – ведь испанский он знал превосходно! Но в любом случае он провел на Мохасе долгие годы, и его существование было таким же тихим, таким же лишенным ярких событий, как бытие затворника-монаха.
Офицер королевского флота Питер Шелтон жил будто в ином измерении, столь не похожем на Мохас, что казалось: общее между этими мирами лишь твердь земная да окружающий ее морской простор. Возможно, еще солнце, луна и звезды – впрочем, звездное небо на Мохасе очень отличалось от того, что украшает ночи Англии, Франции, Испании и прочих стран Европы. Шелтон-старший служил королеве Елизавете, а затем королю Якову[32], вышел в отставку лет в сорок, лишившись руки в сражении с французами, и переселился в колонии, в Порт-Ройял на Ямайке. Он прибыл туда с небольшим капиталом и патентом капера, то есть королевского пирата, купил подходящее судно, набрал команду головорезов и грабил испанцев на суше и на море с большим успехом. Со временем он разбогател и сделался уважаемым членом Берегового братства, получив прозвище Однорукий Пит. В 1625 году, во время налета на Картахену, Шелтон похитил девушку-испанку Исабель Сольяно, женился на ней, не спрашивая согласия невесты, и вскоре стал счастливым отцом. Хоть Исабель пошла за него не по собственной воле, брак оказался удачным; жили они в любви и достатке, в поместье, которое Шелтон назвал Картахеной, и случившиеся в Англии бурные события их не коснулись[33]. Должно быть, Шелтон-старший родился под счастливой звездой, ибо судьба одарила его богатством, женой-красавицей, сыном, а со временем и внуками. Во всем была ему удача, кроме одного: хотел он добраться до Перу и сокровищ инков, но эта мечта не исполнилась.
«Уильяк Уму и дед такие разные… – думал Питер. – В чем же их сходство?.. В том, что оба стары?.. Но и в этом они отличались: дед умер в восемьдесят два, а Уильяк Уму было меньше семидесяти. И он совсем не походил на дряхлого старца».
На миг лицо Шелтона-старшего явилось Питеру: короткие седые волосы, опаленная солнцем и ветрами кожа, набрякшие веки, борода… Он словно всматривался в свое отражение, в то, каким он будет через сорок или пятьдесят лет. Конечно, если не упокоится до срока на дне морском или не рухнет на палубу брига с пробитой свинцом головой… Но глаза старика были спокойны, будто дед намекал Питеру: с тобой, малыш, этого не случится.
Черты старика дрогнули и расплылись, превратившись в лицо Уильяка Уму, и Питер тихо рассмеялся. Он понял, понял!.. Не было в них иного сходства, кроме таившегося в глубине его души, в собственных его чувствах и памяти! Старый Шелтон ценил удачливость и храбрость, и мальчишкой Питер старался доказать, что он удачлив и отважен. Высшей наградой за детские подвиги была усмешка старика или одобрительный кивок, и больше всего юный Шелтон страшился не кары, не розги, не темного чулана, а презрения деда. Так и с Уильяком Уму… Он не хотел предстать в его глазах стяжателем и обманщиком, бесчестным, жадным до золота ловкачом. Таким же, как испанцы, сгубившие Атауальпу.
