Ольга Макарова - Галерея Миров
— Мне так плохо… ты себе не представляешь… Если бы я мог… я бы разревелся…
— Человек… человек до глубины души… ха-ха… Все у тебя будет хорошо. Больше не приходи ко мне, понял? Я могу сорваться в любую минуту…
— Я понял. Спасибо, Сат. Прощай.
— Прощай, малыш…
41
Меня считали Богом. Мне молились. А теперь я сам молюсь. Верю, что есть кто-то выше, верю, как наивный ребенок. Детям не нужно доказательств. Они единственные, кто еще не разучился всему верить…
Мне одиноко и больно. Я устал бороться один, всем управлять и за все отвечать. Я не могу больше. Господи, защити меня, дай сил жить дальше… что мне нужно? Простое счастье: согласие с собой и единство с той, которую люблю. И понимание, наверно…
Прости меня, если сможешь. Я столько гадостей сделал в жизни. Где я, там обязательно боль, войны, смерть… Это, как шлейф, за мной тянется. Я всем делаю плохо. Даже тем, кого люблю… и тем, кто меня любит… Иногда мне кажется, что если бы не я, мир был бы намного лучше. Моя ли это вина?
Просто я повзрослел раньше. Сначала она меня вытянула в Хранители, когда я был еще не готов. Теперь, через цикл, когда старше я, я вытянул ее. Ей бы еще пару десятков жизней пожить нормально, вырасти… а я… Я не Разумом думал, нет. Вообще черте чем. Я ей сделал плохо, да всем вообще… из-за того, что было плохо и одиноко мне. И мне не лучше сейчас. Совесть устроила настоящую пытку…
Я убил. За нее. Я мыслил, как человек. А люди думают, что жизнь дается лишь однажды, и потому так ее берегут… Вот и я туда же…
Я сам чуть не погиб. За нее…
Я не дам ей умереть… что я говорю… совсем с ума сошел… Они все смертны… опять чушь несу, ведь смерть — это не настоящая Смерть… это условность… у людей. И она, эта смерть — штука естественная… и ничего ужасного в ней нет… Я понимаю и не могу понять…
Боже… Помоги мне, пожалуйста… я хочу стать лучше. И понять то, что должен… Я буду стараться. Сделаю все, что в моих силах, чтобы хоть как-то загладить то, что натворил…
И спасибо тебе за все. Кто я без тебя? Ноль. Совсем недавно это понял. Я просто заблудившийся ребенок, которому кто-то догадался дать оружие и отправил в бой…
42
…я видела сон, еще когда мне было тринадцать. Тогда мое измученное долгой болезнью тело билось в лихорадке на полу, а душа блуждала где-то на задворках миров, куда не ступала никогда нога шамана…
Я была ранена в этом сне. Вижу, что умираю, тихо и без боли, и кто-то несет меня на руках. Бережно, как самое дорогое сокровище. Я слышу, как бьется его сердце… А лица его я не помню. Помню, что высокий, сильный… темно-зеленая футболка, стрижка ежиком… глаза… добрые очень, и в них много-много света. И голос, по которому сразу понимаешь — он улыбается… «Я с тобой, а значит, все будет хорошо. Спи…» И тогда я тоже улыбаюсь, но не сплю… вдруг он исчезнет?..
Мы поднимались и поднимались по лестнице… вверх на бесконечное число ступенек. Я поретяла счет времени… пригрелась в объятиях теплых рук… и эта качка, как в колыбели. Уснула, а когда снова открыла глаза, то увидела над собой обшарпанный купол Храма, кое-как освещенный нашими самодельными светильниками. С него, с высоты, как живые смотрели лица, лица, лица… и одно из них было чем-то смутно похоже на то, что во сне… В этот день я победила болезнь. Не сама. Меня кто-то вытащил, вынес на руках, к жизни, к свету. Именно кто-то. Он был настоящий, был ЛИЧНОСТЬЮ — уж я-то умею миражи и сущностей отличать от живых душ…
Вот и сейчас… тот сон… снова… И он снова несет меня на руках, только чувствуется, что сам идет еле-еле. Дыхание сбивается, похрипывает… Шаги тяжелые… И знаю, что если он упадет, мы погибнем вместе.
Лицо… теперь знаю, почему оно мне не запомнилось тогда… оно меняется, вечны только глаза. Лицо за лицом… и имена всплывают в голове, сотни и тысячи до боли знакомых имен… У меня сердце встрепенулось, как птица, когда на миг мелькнуло улыбающееся лицо Дениса… но оно вдруг все подобралось, обросло шрамами и ожогами… волосы побелели, а улыбка, его добрая и грустная улыбка, превратилась в эту ужасную, пугающую ухмылку Влада… но глаза были те же…
— Рон, Рон!!! — Ив тряс сестру за плечи.
На какое-то мгновение ему вспомнился тот побег, когда за спиной — шесть «Грифов», а Ронка, замерзшая, полуживая, лежит в снегу и не просыпается… Но только на мгновение.
Она открыла глаза…
— Ну вот, — ласково произнес Ив(что с ним случалось редко), — ты чего тут в обмороки грохаться взялась? — и безобидно пошутил: — Беременная, что ли?
Рон засмеялась. Ив тоже. Весело, взахлеб, хотя вроде бы смеяться было не над чем…
— Знаешь, я сон видела, хошь расскажу?
— А давай! Опять про лес?
— Неа… Слушай…
43
Туман, как будто плывешь глубоко под водой. В ушах гудит, как бывает, когда прислушиваешься к морской раковине. Сознание плавает, и толком не понимаешь, где ты, чего ты… Надоело так плавать! Надоело! Выплыть бы наверх, воздуху глотнуть, полежать на солнышке. Только проблема — не знаешь, где в этом водном мире верх, где низ… и ничего не видно. Совсем…
Вот, кажется, кто-то тянет за шкирку, и плывешь, плывешь. Куда-то вбок. Оказывается, верх был там…
— …у тебя его глаза. Синие. Его улыбка, в те редкие моменты, когда ты улыбаешься. Его голос… его… память… Ты совсем, как Денис, — прошептала Рон, заглянув в безвольные, больные полузакрытые глаза…
— Я — Влад, — сказал он твердо, и в голосе, вдруг окрепшем, растерявшим всю болезненную хрипотцу, прозвенела сталь. — Но все равно спасибо. Что лечишь. Пусть даже в память о нем…
— Да… на, держи, — Рон положила что-то в его ладонь и сжала ее в кулак. — Твоя пуля.
— И эта маленькая сволочь сидела у меня в спине! — скучно воскликнул Влад, подбросив кусочек металла на ладони. Не поймал: рука не слушалась. — Слишком маленькая… поэтому я и не смог ее вытащить…
— Расковырял рану только! Долго будет заживать. Она и гнить начала уже… Теперь у тебя в спине вот такенная дыра, — Рон даже зачем-то улыбнулась.
— Ничего, до слета заживет, — с искренним оптимизмом заметил Влад и закрыл глаза…
— О чем вы там шушукаетесь? — поинтересовался Ив. В суть разговора он особо-то не вникал. Было дело поважнее — открыть замерзшую напрочь банку консервов.
— Ни о чем, — Рон подошла и присела рядом.
— Я не против, конечно, — Ив последним усилием открыл банку и поставил ее греться. — Но ты… не говори с ним лучше. Он зубы заговаривать мастер. Всегда так: заводит какую-ньть задушевную беседу… как со мной о сыне… и все. Понимаешь, ведь?
