Ольга Макарова - Галерея Миров
Рон кивнула. Ее глаза странно блестели, как будто она вот-вот расплачется…
— А вон там, там, наверно, был мой дом. Я уж точно не вспомню. Порушено там много больно. Я жил в пятиэтажке такой… вон как та. Их еще хрущевками называли… На… втором этаже. У нас рядом с домом яблоня росла, и… ветки… ветки прямо до нашего окна доставали. На них еще яблоки росли летом. Мы их прямо так срывали и ели… кислятина страшная, но ели. Сам не пойму, зачем. Вон там был рынок… видишь, крыша гнутая такая. Там и яблок купить можно было… сладких, не то что с нашей яблони… да и всего вообще. Шоколад… сладости… я уж почти забыл, что это такое… а там все было… Ну, не плачь, маленькая, — ласково сказал Влад и даже осторожно прикоснулся к плечу Рон… как тогда, над братской могилой… Она вздрогнула, точно от удара, и Влад благоразумно отошел подальше. — Извини.
— Зачем… зачем ты мне все это рассказываешь?
— Ты не такая, как все, Рон… Ты любишь стихи… и картины… о прошлом. И вообще довоенные вещи… Кому еще было бы интересно послушать про город?.. И кто бы еще стал плакать о развалинах?.. Я просто хотел рассказать… чтобы это не умерло вместе со мной. Мне немного осталось… день… два? Или меньше. Мне уже не больно… и… я музыку слышу — глюки перед смертью, что ли? Ха-ха, ты прислушайся! Она красивая… сложная… слушай… не ушами, а сердцем… — и засмеялся. Опять эта его «радость». От такого смеха мороз бежит по коже…
Рон тогда еще не до конца поняла смысл всего сказанного… только через пару часов, глядя вслед идущему впереди «Грифу», она задумалась об этом… «Ты любишь стихи и картины»… откуда он мог это знать?
И… слова… речь…он совсем как Денис. Интонация, манера говорить — те же(и так же совершенно не вяжутся с грубой внешностью). Только голос слабый: видно, что говорить ему тяжело.
Мысли метались в голове, как перепуганные дети мечутся во мраке, цепляясь друг за друга, боясь потеряться и остаться одним…
«…ты загадочный человек…»
«…ты не такая, как все…»
«…твоей рукой движет Бог, Рон…»
«…я помню, каким он был до войны…»
«…чтобы это не умерло вместе со мной…»
«…кто бы еще стал плакать о развалинах?..»
«…ты, ты можешь все это вернуть! И такие, как ты, Рон…»
«…я музыку слышу… ты прислушайся…»
«…слушай! Не ушами, а сердцем!..»
«…как Ян и Инь…»
Влад… Денис… Влад…
Господи, что ж это творится такое?!
…руины древнего города… Здесь даже сохранился асфальт, старые машины, на которых уже никто никуда никогда не поедет, поблекшие вывески магазинов, мертвые светофоры, показывающие только один цвет — черный… Дома, высоченные, под десять этажей, и маленькие, этажей так от двух до пяти, почти все провалились, как карточные пирамидки; стали похожи на пустые соты в разломанном пчелином улье. Здесь никто не осмелился жить. Даже случайные путники старались обходить город стороной. Это было еще одно проклятое место. Здесь не гремели взрывы, здесь не велось войн. Здесь «поселилось» что-то мрачное… древний ужас тех, кто умер от голода в последнем огрызке довоенного мира. Тех, кто еще верил, что все будет хорошо.
Говорят, здесь видели призраков, и по ночам слышно, как кто-то плачет на сотни голосов. Рассказывали о странных огоньках в пустых жилищах… Ив этому не верил никогда. Старался. Но тот детский страх, который ему внушили к этому месту, был еще жив. Это злило шестнадцатилетнего взрослого… и он сказал «Заночуем здесь…».
Кто создал миф о городе мертвых? Неизвестно… Его жители умерли от радиации, тихо и быстро, а те, кто остался… радиация… невидимая смерть… она стала мифом… «проклятием»… И мало кто помнил истинную причину, почему смельчаки, заходившие в город, никогда не возвращались назад…
Страх пережил всех. Даже сейчас, когда счетчик радиации показывает норму… люди верят, что невидимая смерть все еще здесь…
Шли по городу долго. Что искали — непонятно. Здесь куда ни ступи — везде будет крыша над головой… Влад спал на ходу, слыша за спиной ветер, шаги и еще что-то, чему он просто не придал значения. Он шел еще полчаса. А потом свалился и не встал больше. Медленно засыпал, чувствуя, как камень, к которому он привалился спиной, тянет из него тепло и жизнь… каплю за каплей. Такое ощущение, что проваливаешься в зыбучий песок, и чем сильнее пытаешься выбраться, тем больше тебя затягивает. Проклятое место… Влад начинал слышать голоса… те, о которых шепчутся суеверные салаги на слетах…
— Он умирает Ив, — сказала Рон. — Умирает. Его нужно лечить. Сейчас!
— Лечить «Грифа»?! Это противно Кодексу нашего клана! И лично мне!
— Ты не спрашивал, что я о нем думаю… — Рон замолчала, подбирая слова, — так вот: он не враг… понимаешь?
— Нет. Что за чушь?..
— Чушь, значит, да? Он мог бы убить нас уже раз двести. Ты сам видел. Видел ведь?!!
— Не ори… истеричка… ладно, согласен. Давай, что ты еще думаешь насчет него.
— Он не солдат. И не «Гриф».
— Вот те на! С тобой все в порядке?
— Да. Сама думала… он также не похож на обычного человека, как и Денис. Он даже помнит то, что мог помнить только Денис. И он не ненавидит нас… Не знаю, как объяснить… Слушай, его все равно надо подлечить, если хочешь, чтоб он дотянул до слета.
— Разумно… хотя, нет. Сегодня ты лечишь «Грифа», а завтра он пообедает тобой за неимением консервов!
— Кончай цитировать Кодекс!!! — Рон тряхнула Ива за плечи, как непослушного ребенка. — У тебя свои мозги есть?! Свои мысли?! Свое мнение?!!
Ив, несколько ошарашенный такой выходкой Рон, едва удержался, чтоб не дать сестрице подзатыльник. Решил, что все-таки не стоит портить недавно наладившиеся отношения, и просто выругался по-черному, от души…
— У тебя не рот, а помойная яма, — оценила его тираду Рон. — Я буду лечить Влада, что бы ты там ни решил.
— Делай, что хочешь, — беззлобно буркнул Ив. — Упрямая девчонка!..
38
Я стоял на небольшом пятачке земли над бесконечной пропастью. Темнота была вокруг и больше ничего. Только маленький островок посредине бесконечности, только маленький человек на этом островке…
Кто-то схватил меня за плечо и рывком развернул к себе. Это был Денис, и он стоял не на островке, а за его пределами. Пустота не давала ему упасть.
Он был, как восковая фигура. Какой-то искусственный, неживой(по-идее, он итак неживой). Кто-то подчистил раны и ссадины, стер шрамы… на нем даже одежда, как новенькая, будто только что из магазина… и… нет седины в волосах… Это не Денис, воевавший тридцать лет, это Денис, проживший всю свою жизнь в мире, спокойствии и сытости…
