Зверь (СИ) - "Tesley"

Колокола в восточной части города замолчали. Все, кто мог, спасался бегством. Но тысячи людей за минуты были поглощены жадной морской стихией.

«Крысиному» ордену настал конец.

Альдо, внутренне содрогаясь, жадно смотрел туда, где недавно стояло аббатство. Теперь там не было ничего, кроме бурлящей воды, швыряющей туда-сюда тяжёлые обломки. В голове его не оставалось ни единой мысли, и он лишь бессмысленно повторял вслух, как твердят вызубренные наизусть стихи:

— Истинникам конец! Истинникам конец!

— Упокой, Создатель, их души! — отозвался звонарь, остановившийся передохнуть. — Там был кто-то из ваших близких, сударь?

— Н-нет… — произнёс Альдо, не в силах отвести взгляд от зрелища наводнения. Оно гипнотически завораживало своей разрушительной мощью и своеволием.

Стихия волн была всемогуща и прекрасна!

— Ну да всё одно: все человеки, — вздохнул звонарь.

— Такое случалось когда-нибудь прежде? — спросил Альдо, не поворачивая головы.

— Никогда! — убеждённо ответил тот. — Никогда не бывало подобного. Даже мы, «совы», не могли и помыслить о таком. Жестокие Осенние волны! Горестный месяц!

Альдо обернулся и увидел на рясе звонаря знак совы: колокольня принадлежала церкви Ордена Знания.

— Мне кажется, вода спадает, — наугад произнёс он.

— Дай-то бог, сударь! —ответил звонарь. — И так сколько человечьих душ уже погублено!

И он вернулся к своему делу.

Через час вода действительно начала отступать: по крайней мере, валов больше не было. На колокольню, тяжело дыша, взобрался какой-то священник, вероятно, настоятель.

— Звоните Miserere[1], брат, — велел он. — Преосвященнейший магнус Клемент и наши собратья утопли!

— Тело магнуса нашли? — живо спросил Альдо.

— Его унесло в море, — ответил настоятель. — Созывайте всех уцелевших! Преосвященнейший Леонид распорядился открыть монастыри для приёма погибших и раненых. Он с выжившими кардиналами отправился служить молебен в Храм Семи свечей.

— Подождите, отче, — сказал звонарь и протянул настоятелю золотую велу, данную ему Альдо. — Возьмите от меня пожертвование на пострадавших.

— А что Его святейшество? — снова вмешался Альдо. При этом вопросе настоятель заметно помрачнел и нахмурился. — Не бойтесь рассказать мне всё! — приободрил его Альдо. — Я никому не передам ваших слов. Просто я лично знаю Святого отца и беспокоюсь о нём.

Священник вздохнул и горестно поднёс пальцы левой руки к губам.

— Говорят, Его святейшество скончался, — признался он. — Умер сегодня утром, едва ему сообщили о затоплении порта.

— Ох, беда, беда! — охнул звонарь.

— Но пока это нужно держать в тайне. Сейчас такое известие посеет среди народа ещё большую панику, — заметил священник.

«Уж куда больше!» — не без иронии подумал Альдо.

— Вы можете положиться на меня, — уверил он настоятеля. — Я приезжий и завтра же покидаю город.

Спустившись с колокольни, он принялся бездумно блуждать по Агарису. Адрианов холм, самый высокий, остался совершенно не затронут стихийным бедствием – так же, как соседние с ним Танкредов и Иоаннов; Андрониев, лежавший на западе, пострадал очень мало. Однако остальные были так или иначе разорены потопом, а порт и холм святого Торквиния ушли под воду полностью.

Люди метались по Агарису в поисках своих родных и друзей; многие спешно собирались бежать подальше от побережья. Набаты постепенно смолкали; их тяжёлый гул повсюду заменялся жалобным колокольным Сaeli terraeque creator, miserere nobis![2]

«Это меня они молят о милости, — думал Альдо. — Меня!».

Ощущение собственного могущества пьянило его.

Этот город – проклятый ханжеский город, который столетиями кормил Раканов жидкой похлёбкой своего милосердия, а под конец выгнал, как гонят со двора назойливого попрошайку, – этот город теперь молил его о пощаде сотнями своих медных языков. Альдо упивался сладостью справедливого возмездия. О, он, конечно, пощадит этих жалких испуганных людей, которые шлёпали вокруг него по щиколотку в воде и грязи и отчаянно выкликали имена своих близких. Он пощадит их. Виновные уже наказаны.

Над Агарисом полил дождь.

Он шёл весь день и всю ночь и не прекратился утром. Вода, казалось, истощившая свою ярость накануне, снова начала подниматься. Все дороги, ведущие от агарисского побережья на север к полудню оказались забиты людьми и телегами; в гостинице, где жил Альдо, творился настоящий кавардак.

Сам он тоже велел слугам собираться, но подготовке к отъезду сильно мешала Мэллит. Она двигалась и говорила как сомнамбула, всё валилось у неё из рук. Ставшая его женой гоганская простушка была явно напугана его силой.

Альдо решил, что терпение и доброта – лучшее средство для приведения бедняжки в чувство.

— Мы уезжаем в Сакаци, пчёлка, — ласково сказал он, остановив шатающуюся по комнатам Мэллит и взяв её за подбородок, чтобы она подняла к нему лицо. — К Матильде, к царственной бабушке Матильде. Разве ты не хочешь вернуться к ней?

— Недостойная не может… Недостойная не имеет права… — забормотала Мэллит как в бреду. Глаза её блуждали.

— Запомни, пчёлка, — наставительно сказал Альдо, удерживая её за подбородок, — моя жена не должна называть себя недостойной. Так чего же ты не можешь? Расскажи мне!

— Первородный не захочет остаться в Сакаци… — бормотала Мэллит.

— Конечно нет, — подтвердил Альдо, решив не заострять внимания на «первородном». Пускай. — Я же ясно сказал тебе вчера: я поеду вслед за Борнами. Мои люди ждут меня в Талиге.

— Я должна быть рядом с тобой, — неожиданно заявила Мэллит совершенно осмысленно. То есть, разумеется, так только казалось: смысл её слов оставался бредовым.

— Не говори ерунды, пчёлка! — отмахнулся Альдо. — Твоё дело – родить мне здорового сына. Неужели ты хочешь подвергнуть младенца всем опасностям военного похода?

— А зачем ты хочешь подвергнуть этой опасности себя? — спросила Мэллит. — Зачем тебе… Всё это?..

Альдо засмеялся. Так малышка просто беспокоится за него! Это совершенно естественно.

— Не волнуйся, пчёлка, мне не угрожает никакая опасность, — благодушно уверил он её. — Фердинанд Оллар мёртв, а его наследник – отвергнутый рогоносцем ублюдок. Не то, что наш с тобой сын! — Он игриво подмигнул гоганни. — Обещаю тебе: к тому дню, как он родится, ты станешь законной королевой Талигойи! Неплохо, а? Хороший подарок от мужа, не так ли, пчёлка?

— У Талига уже есть королева, — бесцветно пробормотала Мэллит.

— Ты имеешь в виду Катарину? О, она может оставаться в монастыре, замаливать грехи перед тенью покойного мужа. А знаешь, какие стишки пели про неё в Олларии, когда муженёк-рогоносец сослал её в Атрэ-Сорорес? Мэтр Балажи, сиречь достославный Тариоль, прислал мне список.

И Альдо игриво запел:

— Я неверной женою была королю.

Это первый и тягостный грех.

Десять лет я любила и нынче люблю

Эра маршала больше, чем всех!

Но сегодня, Создатель, покаюсь в грехах,

Пусть проступок мой будет прощён!

— Кайся, кайся! — сурово ответил монах,

А другой прошептал: — Мэратон!

Мэллит слушала его с расширившимися от ужаса почерневшими глазами.

— Что с тобой? — недовольно спросил Альдо. — Ты-то чего боишься? Ты же не такая, как наша милейшая святая Катарина! Впрочем, её недавно похитили, — продолжал он, пытаясь отвлечь Мэллит от её непонятных переживаний. — Мне сообщил об этом кардинал Левий, твой посаженный отец. Они с Юннием полагали, что это лишит меня поддержки Штанцлера. Глупцы! — добавил он презрительно. — Я всегда видел двуличие Штанцлера, его игра не способна меня обмануть. Ему мешал не Фердинанд, а Дорак и Ворон. Он пыжился устранить их руками Людей Чести под знаменем верности Раканам. Удайся ему задуманное, он обезглавил бы оппозицию и стал бы править сам через свою куклу-Катарину. Но её слабость к мужским статям подвела его. Теперь вся его игра пошла насмарку. Он должен либо погибнуть, либо стать моим верным сторонником, так как Ворон вздёрнет его на первом попавшемся дереве, как это у него в обычае. И даже если Катарина отыщется, это не изменит ничего. Даю слово, что эта милая песенка прилипла к ней до конца её дней!