Зверь (СИ) - "Tesley"

Сердце Скал. Зверь

Глава 1, вступительная. Незнакомец. 1

3 день Летних Молний, 399 год Круга Скал. Бредо́н

1

…Это где-то далеко в поле горит костёр, только и всего. Хотя… Какое поле? Чушь. Окно выходит на задний двор трактира, больше некуда. Факел во дворе?.. Ерунда! Нет, почему же? Может, это конюх снуёт туда-сюда у конюшен с факелом в руке? Ага, факел размером с огонёк лампадки! И чадил бы он немилосердно в такую сырую ночь. Нет, это вообще не на улице. Это прямо здесь, в зале…

— А подай-ка мне, красотка, кружку пива!

— …В Сормю́ре-то, говорят, совсем неспокойно…

— Тьфу! Всего четыре очка! А божился выкинуть не меньше десятки!

— И выкинул бы, хвост тебе в гриву, непременно бы выкинул! Видал, как кость на ребро встала? Да кабы не щербатый стол, шоб ему провалиться…

— Рассказывай! Шлюха-удача повернулась к тебе задом, а?

— А в Гайярэ-то, мол, чуть ли не бунт…

— Ш-ш!

Лампа?.. Разве бывают такие крохотные лампы?..

— Тут барин мне и прикажи: а свози-ка ты его, Гийом, в Ла-Гранж, в Домианову церковь. Там будто бы полумёртвые — и те с одра поднимаются. Глядишь, и сын мой несчастный оклемается. Эх, какое там! Он, болезный, как Гальтару-то трясти начало, вконец в меланхолию ударился.

— Видать, почуял чего ваш молодой господин… Жаль бедняжку, мальчишка ведь совсем.

Опять старина Гилл несёт невесть что? Да, он был болен, это правда, но теперь-то совсем здоров! Хотя… В таком тряпье у любого будет жалкий вид. А, неважно. Вот снова эта искра!

— Эй, папаша Бугро́! Или ты, хозяюшка! «Крови» на этот стол!

— А Маранов-то, говорят, уже совсем ни во что не ставят…

— Тише ты, идиот!

Что же это? Маленькая свеча?.. Но почему такая красная?

— Чуял я, сударь, что сердце у вас доброе! Сразу видно, что и сами вы благородных кровей будете. Можно ли обыкновенному трактирщику дворянские хвори понять? Тут порода нужна, порода, без нее никак! У меня, сударь, глаз намётанный. Чуть я вас увидел, сразу смекнул: не простой вы человек!

— Ну, раз вы сами говорите… Может, оно и так. Может, и не простой…

Не свеча: вокруг нее был бы тёплый ореол. А это словно выпавший из золы уголёк — одинокий и рдеющий багрянцем… Разрубленный змей! — за спинами у этих мужланов ничего не разберёшь!

— …не обидьте болезного, сбросьте цену за постой. Всё, как есть, на святых отцов ушло. Э! Да вы и сами, я гляжу, хотели это предложить! Дворянин-то дворянину завсегда поможет, будь он хоть простой трактирщик! Благородная кровь! Настоящие-то господа друг дружку в беде не бросают, верно ведь говорю, хозяин? Ну, по рукам!

— Есть!.. Видали, как бросил?!

— Десятка!

— Мастер! Эх, плакали твои денежки, приятель!

Денег у них и правда в обрез. Всё, что есть, Гилл выручил продажей коз и овец, потерявших своих пастухов. И похоже, что вместе с Динуччей он славно-таки пошарил в развалинах Мо́лло… Нет, Человеку Чести об этом и знать не пристало. Покойникам, конечно, всё равно, однако это занятие имеет вполне определённое название — и притом отвратительное.

— Тьфу, гадость! Поганое винцо, сто лет, как скисло. Эй, папаша Бугро!

— А я тебе говорю, что выгорит дело! Бывший кансилльер-то тут недалеко прячется…

— Да ты, дурак, никак на виселицу хочешь?

Кансилльер? Какой кансилльер?.. Или это просто отблеск от лампы?.. Ха! Он что, повис прямо в воздухе?

— Слышь, папаша Бугро, сколько тебя звать прикажешь? У тебя в бутылках не вино, а один уксус и винный камень! И за это я должен платить тебе целый полновесный суан?

Камень! Ричард едва не подпрыгнул на месте, осенённый внезапной догадкой. Как он сразу этого не понял? Конечно же! Камень. Вот что мерцает на фоне чёрного окна как раскалённый уголь! Крупный рубин? Или алая ройя?.. Но, святой Алан, как? Откуда в заурядном трактире могло появиться такое сокровище?

— Вашмилость, — шепнул Гиллалун Дику на ухо, деликатно перегнувшись через трактирный стол, — вам лучше бы не смотреть так пристально на этих бездельников. Им это может не понравиться, а нам сейчас не след встревать в ссоры.

— Что?.. — встрепенулся Дик. — Каких бездельников?..

— Да тех, игроков в кости. Уж больно вы их взглядом сверлите.

Ричард удивлённо оглядел компанию игроков, на которую указывал телохранитель, впервые обратив на них внимание.

— А!.. Успокойся, — ответил он небрежно. — Меня интересуют не они. Я смотрю на тот кам… м-м-м… — Дик запнулся, запоздало удивившись: если он видит драгоценный камень, то почему никто больше не смотрит на такое чудо? — Да взгляни сам: за спиной у того детины, в проёме окна, мерцает алая искра будто от фитиля, но не огонь. Видишь? Что это, как думаешь?

Гиллалун внимательно посмотрел в указанном направлении.

— Там ничего нет.

Ричард недоверчиво уставился на своего телохранителя.

— Что значит «ничего»?

Гиллалун еще раз терпеливо обозрел сумрачный угол с окном, за которым царила пасмурная летняя ночь, и повторил мягко, словно и впрямь обращался к больному:

— Ничего, вашмилость.

Ричард поджал губы, размышляя. Гиллалун не стал бы подшучивать над своим господином. Тогда почему же он не видит того, что явственно видит Дик?

Телохранитель посмотрел на него встревоженным и озабоченным взглядом, нахмурив лоб.

— Вам лучше бы подняться наверх в комнаты, вашмилость, — мягко предложил он. — Я прикажу, чтоб ужин вам подали туда.

— Нет, — заупрямился Дик. — Я хочу ужинать здесь! И к тому же, — пустил он в ход разумный аргумент, — я велел капитану Руту искать нас в Бредо́не. Как он и его люди смогут найти меня здесь, если я не буду на виду?

— Я могу остаться внизу один, вашмилость, — попытался урезонить его Гилл.

— Благодарю покорно! — жёстко отрезал Ричард. — Я ценю твою заботу, но я не ребёнок и не помешанный, каким ты пытаешься меня выставить перед хозяином. Я буду сидеть здесь, сколько захочу, и поднимусь наверх, когда сочту нужным!

Гиллалун тихонько вздохнул. После Гальтарского землетрясения и долгой болезни Ричарда он и впрямь стал слегка побаиваться за рассудок своего господина. Но перечить не посмел и, оставив уговоры, пошёл вслед за трактирщиком, намереваясь выманить у того лестью еще пару-другую поблажек.

За соседним столом дробно застучали кости, и Дик досадливо поморщился: игроки опять почти полностью загородили спинами угол с окном. Он немного передвинулся и вновь поймал никому не видимый блеск: похоже, это всё-таки был рубин цвета молодого кэналлийского вина. Чем больше Дик вглядывался, тем отчётливее проступали очертания драгоценности. Теперь он легко мог бы описать то, что сначала принял за огонёк: крупный камень чистейшей воды и прекрасной огранки, однако не без дефекта: в его глубине таилось чёрное пятно, словно там была заключена сама изначальная тьма. Пятно подчёркивало яркий блеск прозрачных граней, добавляя в их игру багряные всполохи. Всё это почему-то казалось странно знакомым… Дик читал об этом, определённо читал. Все Окделлы испокон веков разбирались в камнях, а крупнейшие из них знали по именам. Не похоже, конечно, чтобы этот рубин относился к коронным драгоценностям Раканов — эти-то Дик помнил все наперечёт, но подобная вещь могла быть доступна только эориям. Рубин… Или всё же алая ройя? У этого камня явно есть имя, но если бы его не было, то за чёрное пятно и кроваво-алый цвет его следовало бы назвать Сердцем Зверя…

Пульс Ричарда на секунду перестал биться, и он вздрогнул так сильно, что едва не потерял равновесие. Сердце Зверя! Конечно! Легендарный камень, найденный на исходе существования Золотой Анаксии! Необычная алая ройя, подаренная анаксом Анэсти своему младшему брату Ринальди и сгинувшая вместе с ним в Лабиринте! Не удивительно, что он не признал её сразу… Она стала почти мифом.

Тёмно-алый камень, от которого Дик так и не смог оторвать взгляд, словно полыхнул огнём прямо в лицо юноше. Теперь стало совершенно ясно, что он заключен в массивную золотую оправу кольца, надетого на изящный длинный палец. Бледную кисть руки почти полностью скрывали широкие рукава. Боковым зрением Ричард заметил, что тающий в тени незнакомец, внезапно нарисовавшийся в тёмной амбразуре окна, с ног до головы закутан в широкий плащ цвета летней ночи. Контуры его фигуры расплывались в полумраке и скорее угадывались, чем ощущались. Однако все попытки посмотреть на него прямым взглядом провалились: незнакомец всё время выпадал из фокуса, словно глаз был не способен сосредоточиться на нём.