Я обязательно вернусь. Книга 3.1 (СИ) - Ольвич Нора

— Она разрешила, предчувствуя свою гибель. Невинная дева, нетронутая своим первым мужем. У которого и в помыслах не было использовать тело ребёнка в плотских удовольствиях. Наша Донна, она знала, что жених ей изменяет, она очень тяготилась тем, что мужчина и женщина, которым она открыла двери своего дома, так гнусно воспользовались её добротой. Он убийца. Этот человек невероятно испорчен и грешен. Он склонял нашу Донну к сожительству ещё до венчания. Он убил проповедника и духовника нашего короля, мессира Томаса Уилсона, а сегодня отравил этого безгрешного ребёнка. Потому что она знала про убийство всё!

Падре войдя в исступление, не осознав ещё, что виновный является герцогом, великой Испании кричал, обвиняя его во всех смертных грехах.

Из церкви выбегали люди, разнося страшную весть по княжеству. Долина ожила. Жители потянулись к храму. Католики и протестанты они были едины в своём диком гневе.

— Нашу Донну отравили. Девочку убили! Княгиня. Смерть ему!

Крики и вопли. Я не ожидала. Его раздерут. Ему не дадут выйти из храма.

Отец, Жанна, Адория. Мне жаль. Простите. Крик отца, рыдания Жанны, они раздирали мне душу.

«— Прости, простите! Анжелик, сделай же что-нибудь!»

Я всё это слышала, как во сне, но не могла двинуться. А потом стала тихо засыпать, удаляясь всё дальше и дальше. Видя всё словно издалека. И это уже не касалось меня. Словно мне было неинтересно.

Герцог, он ещё не понял, насколько всё ужасно. Оторопело оглядывался по сторонам. Не понимая, как всё это произошло. А потом его взгляд остановился на ней. Бездыханной. Лежащей на голом, холодном полу в часовне.

И он вспомнил, всё вспомнил. Её тело в своих руках. Нежное и беззащитное. Как он хотел её защитить от всего мира, от себя, от Карла. Её доверчивая улыбка. И как она его обнимала, прижимаясь к спине. Она хотела обогреть весь мир. Невинная дева, нетронутая первым, таким благородным мужем.

Что он сказал ей в ту ночь у костра? Безумец. Он потерял её навсегда! Уже тогда!

Это был приказ. Они всюду. Он не мог поступить иначе. Не уберёг, не защитил. Или мог?

— Простите, Княгиня.

— Военный корабль Шотландии уже зашёл в наш залив. За вами, мой принц. Простите и вы. Жаль, что я не увижу свои похороны. И подвенечное платье, которое так идёт мне. Жаль, что не будет свадьбы. Нашей!

Слеза скатилась из распахнутых, невинных, смотрящих, словно в никуда глаз. Просто капелька крови.

— Мадонна! Она плачет! Кровью! Её слёзы, это кровь невинного человека! — И кузнец, подхватив на руки свою Донну, вынес её из храма. Тот вой толпы, невозможно было слышать, невозможно его описать.

Крупный мужчина стоял на крыльце часовни, держа на руках девушку. Хрупкую и прекрасную, нежную как лепесток магнолии. Убитую безумным женихом. Он смотрел в синее небо и рыдал!

— Месть! Она должна быть отомщена! — Кто первый это произнёс?

Это услышали все!

— Сжечь колдуна! Чернокнижник! Убийца. Отравитель!

всё это происходило как в страшном сне.

Озверевшая толпа ворвалась в часовню, её было не остановить. Мы были не готовы к этому. Его выволокли на улицу. Мадонна!

Костёр, он долго ещё пылал в темноте. Его сложили на берегу, за крепостной стеной. Закрепили кол большими валунами. Ими никто не руководил, забрать тело осуждённого у толпы было невозможно. Её ярость была неконтролируема. Я не знаю, был ли он жив, когда пламя поглощало его.

«— … Ромка, ведь это был не ты. Правда? Всё это время, это был не ты! Скажи мне, умоляю!»

Корабль короля не успел забрать предполагаемого заключённого, но зато бывалые вояки, что находились на нём, смогли насладиться зрелищем сполна. Будет что рассказать своему королю. Про сожжённого истинными верующими реформаторами, испанского католика — убийцу невинных дев и проповедников.

И про отпевание прекрасной Донны. Когда в храм набилось уйма людей, а кто не вместился, стояли на улице в оглушительной тишине. И вся долина была в цветах. Так любимых ею. Как рыдали простые люди, когда деву в подвенечном платье несли в склеп. И как верный слуга, кузнец, заваривал вход в святилище, делая его неприкосновенным. Стекольных дел мастера залили всё расплавленным стеклом.

К саркофагу отныне приходят женщины с молитвой.

А у огромной статуи Мадонны, которая установлена у бывшего когда-то входа в склеп, поговаривают, текут слёзы, когда солнце встаёт над бухтой. Она скорбит по невинной деве Каталине, как и все на острове.

Сломлен горем её отец, вся семья не выходит из замка и не допускает туда чужих людей. Объявлен Великий пост и траур, он лёг на княжество чёрным покрывалом на целый год. Поговаривают, что через год семья уедет в другое имение, а в замке будет учреждён женский монастырь пресвятой Девы Марии.

Глава 17

'— Княгиня, вы не против, если завтра объявят о нашей помолвке?

— Дитя. Как несправедлив мир к вам. Я отпускаю вам грехи ваши.

— Дона Каталина, ваше решение?

— Вы словно ребёнок. Беспомощный и глупый!

— Он отравил её, Мадонна! Моя сестра, мой Ангел…'.

— Каталина, проснись, посмотри на меня, умоляю! Мы не можем её оставить в склепе, мессир Вейлр, забирайте её.

— Княжна, вы уверены, что она жива, а не упокоилась с миром?

— Арман сказал, если она не проснётся, значит, нужно нести её на руках в прежние покои. Только как мы её спустим в подземелье?

Кузнец в полном изумлении, которое, как показалось ему, граничило с умопомешательством, смотрел, как юная княжна д' Фуркево, подойдя к открытому мраморному гробу, взяв за руку усопшую, наклонившись над ней, стала звать её.

— Каталина, проснись, дорогая. Арман сказал, что уже пора. Каталина!

Тяжкая тишина и темнота склепа словно окутала находящихся в нём людей чем-то неестественно тягучим и непонятным. Одинокая свеча, поставленная на пол, давала огромные тени на стены.

— Нужно подождать. Она обязательно должна проснуться. Арман всё правильно должен был рассчитать. Она не должна была умереть!

Слёзы текли по красивому личику девочки.

А затем она положила голову на мои сложенные руки, что так удобно упокоились на теле.

Как жаль её. Я сопереживала. Наверное. Её слёзы я ощущала их и всхлипывания. И всю эту слякоть. Где её платок?

Платок. Он дал мне платок.

«— Где вы набрались таких слов и манер княгиня. Почему у вас нет постоянно с собой платка?»

В памяти стали всплывать картинки. Ералаш набирал скорость, выстраиваясь в целые сюжеты.

— Анжелик, где твой платок?

Тишина. Мне показалось, что в комнате кто-то был. Почему так тихо? Нужно открыть глаза. Темно. Всё расплывалось. Что-то нужно сделать очень важное. Мне не комфортно. Я, верно, забыла, как… Дышать. Вздох. А затем… Из лёгких вышел воздух.

Люди, склонившиеся надо мной. Они помогают мне сесть. Они знакомы. До боли. Картинки воспоминаний. Мужчина. Его взгляд. Сколько любви в нём и отцовской нежности.

— Я обязательно вас вспомню. Я знаю это важно. Помогите мне снять платье. Оно давит. Сильно затянули корсет. Я не ношу это, мне неприятно. В следующий раз не делайте так.

Мужчина, расширив взор, отвернулся, а девочка, развязала шнуровку корсета. Далее мне помогли вылезти из…

Я что в гробу? Мадонна!

Избавилась от тяжёлого наряда.

В нижней сорочке, в несуразной обуви, хорошо хоть чулки не забыли одеть, стояла и осматривала всё вокруг. Они не догадались…

Что-то взять с собой, и мужчина снял с себя верхнюю одежду. Я, закутавшись в мужской жакет, смотрела, как эти двое укладывают дорогое платье обратно в гроб, а затем задвигают обратно тяжёлую, практически из цельного куска мрамора крышку надгробия. В основном это делал мужчина. Девочка же смотрела, чтобы был наведён должный порядок. Пришло понимание, что сама я это не открыла бы никогда. Но мне и не нужно. Зачем? Или нужно? Неважно… Или?