Джон Норман - Исследователи Гора
– Да.
Она потупила взгляд:
– Господин…
– Да? – откликнулся я.
– Рабыня – это все равно что вещь?
– Конечно.
– И я – вещь?
– Естественно. Причем очень красивая вещь.
– Спасибо, господин.
– Тебе не нравится быть вещью? – поинтересовался я.
– Я не чувствую себя вещью, – призналась она.
– С точки зрения горианских законов, – уточнил я, – ты скорее животное, чем вещь.
– Да, господин…
– С одной стороны, никакое животное – ни человека, ни белку, ни птицу – нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.
– Я не об этом, – сказала девушка. – Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
– Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.
– Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.
– Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина – к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, – общечеловеческая проблема.
– Может быть…
– Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, – продолжал я, – это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.
– Ты говоришь не о том, – улыбнулась она.
– На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? – спросил я. – На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?
– Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.
– Интересная мысль, – усмехнулся я. – Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?
– Как глупо! – фыркнула блондинка.
– Вот именно.
– Мне трудно об этом говорить, – вздохнула она. – Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.
– Это точно, – хмыкнул я.
– Я попробую еще раз, с самого начала.
– Попробуй, – кивнул я.
– Мужчин интересует в женщине только тело.
– Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты – бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?
– Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…
– Вот это уже верно, – кивнул я. – Хорошо это или плохо, но людям свойственно не обращать внимания на мысли и чувства других. Неудивительно, что мужчины весьма равнодушны к мыслям и чувствам женщин. В утешение добавлю, что к мыслям и чувствам других мужчин они тоже равнодушны. В такой же мере все это относится и к женщинам. Если тебе интересно, могу рассказать, как обстоят с этим дела на Горе. Свободные мужчины и женщины обычно прислушиваются друг к другу. Свободные женщины требуют внимания и уважения к себе. Это их право. С рабынями, разумеется, все обстоит иначе. Вам не положено ни внимания, ни уважения. На самом же деле хозяева проявляют огромный интерес к мыслям и чувствам своих рабынь. Это и полезно и приятно. Что может быть сладостней, чем знать все о существе, принадлежащем тебе полностью и безраздельно! У рабыни нет и не может быть никаких секретов от господина. Ему открыты самые сокровенные ее мысли, самые тайные желания, самые безумные фантазии. И от этого она ему еще дороже. Отношения со свободной женщиной основаны на взаимном расчете. Мужчина не обладает ею, потому она не так интересна ему, как рабыня. Насколько мне известно, любовные узы между рабыней и ее хозяином гораздо крепче, чем между свободными мужчиной и женщиной.
– Но при этом рабыня остается рабыней, – вздохнула девушка.
– Естественно, – сказал я. – Хозяин волен продать свою любимую рабыню, если пожелает.
– Рабыня получает любовь и заботу, которые ей не полагаются?
– Именно так. Господин дарит ей свою любовь.
– Но ведь он может в любой момент просто заткнуть ей рот и бросить к своим ногам?
– Конечно. Порой он так и поступает – чтобы напомнить ей о том, что она всего лишь рабыня.
– Значит, какими бы свободами ни пользовалась рабыня, она всецело принадлежит хозяину?
– Да. Рабыня есть рабыня.
– Я люблю тебя, господин, – прошептала она. Я прислушивался к потрескиванию огня, к шорохам ночного леса.
– Как земная женщина, ты, наверное, еще не привыкла воспринимать себя предметом собственности?
– Да, господин, – улыбнулась блондинка.
– Надо привыкать.
– Да, господин. – В глазах ее блеснули слезы.
– Ты – красивая вещь, которой владеют. Тебя можно покупать и продавать.
– Да, господин.
– И никто, – продолжал я, – не станет обращать внимания на твои желания, мысли и чувства.
– Да, господин.
– Это и означает – быть предметом собственности.
– Понимаю, мой господин. Но почему-то мне кажется, что я не совсем вещь.
– Когда тебя закуют в цепи, – сказал я, – и продадут человеку, от одного вида которого ты придешь в ужас, тебе не будет так казаться.
– Наверное, господин.
– И все-таки почему ты это сказала?
– Потому что я не чувствую себя вещью, – призналась блондинка. – Никогда еще я не была такой свободной, такой живой, такой настоящей, как теперь, когда я рабыня. Только здесь, в этом мире, став ничтожнейшей из рабынь, я поняла, что такое свобода. Я и не знала, что бывает такое счастье, такой восторг…
– По-моему, тебя стоит высечь.
– Пожалуйста, не надо, господин! Смилуйся над своей девочкой!
Я пожал плечами. Поразмыслив, я решил, что не стану бить ее – по крайней мере сейчас.
– Понимаешь, господин, – горячо, взволнованно заговорила она, – я – вещь, я – предмет собственности, я – товар, я – существо, с которым никто не считается; но в душе моей бушует буря, и слово «вещь» никак не согласуется с этим. Когда я была свободной женщиной, я действительно чувствовала себя вещью, неодушевленным предметом, которым можно манипулировать, у которого нет ни чувств, ни страстей. И только теперь, в оковах рабства, я познала истинную свободу!
– Сдаюсь, – улыбнулся я. – Слово «вещь» в самом деле не подходит.
