Вера Камша - От войны до войны
Робер прикрыл глаза, кто бы мог подумать, что Альдо окажется таким хитрецом, а он считал сюзерена чуть ли не младшим братом. Альдо Ракан изменился, но разве он сейчас такой, каким был до Сагранны и до восстания? Это зверь рождается зверем, человека зверем делают другие люди, но кто превращает людей в хогбердов и кавендишей? Уж лучше быть зверем или таким вот дырчатым деревом, качать себе листочками, иногда цвести…
Под окном громко и гнусаво возопил ночной сторож, сообщивший, что все спокойно. Спокойно, как в могиле! Агарис – мертвый город, и он пьет жизнь из живых, отсюда надо бежать, и они бегут. Как крысы с обреченного корабля. Как крысы и вслед за крысами. Странно, каждый раз, приходя к Лауренсии, он ждал встречи с достославным, но Енниоль исчез. Куда? Неужели он их бросил? Если так, почему? Решил, что игра не стоит свеч? Испугался? Понял, что посадить Альдо на трон не удастся? Или потерявшим ару гоганам не до игр с чужеземцами? Но почему не прийти и не сказать, ведь они стали почти друзьями. С гоганами ладить можно, и с кагетами можно, и с бириссцами… Вот «истинники», те и впрямь отвратительны, но они тоже отстали. Он хорошо придумал с Адгемаром. Даже странно, с его хитростью и провести магнуса.
Мы верим тебе, сын мой, ибо нельзя солгать под взглядом Его…
Сила «божьих мышек» не от Создателя, иначе впору кинуться на шею Леворукому… Мэллит говорит, из сгоревшей ары глядят кошачьи морды. Закатные твари? Что они забыли в доме Жаймиоля, почему явились именно в тот день? Как же, должно быть, перепугалась Мэллит, она до сих пор боится, а он бросил ее одну, свинья! Свинья и трус!
Робер приподнялся на локте, узорчатые тени продолжали свою пляску, сторож ушел, его вопли почти стихли. Нужно идти домой, его ждут, он нужен… Нужно, но не хочется. Ощущение покоя исчезло, накатились тревога и тоска. Эпинэ знал, что должен встать и идти, и одновременно понимал, что лучше б ему остаться. Талигоец заставил себя опуститься на подушки, понимая, что не выдержит и уйдет. Это глупо, опасно, подло по отношению к женщине, которую он больше не увидит, но это сильнее его…
– Не стоит бродить ночами, – пахнущая травами рука легла на плечо Робера, – ночь создана не для прогулок.
Для чего именно созданы ночи, Лауренсия объясняла не словами, но делом. Отвечая на поцелуй, Робер успел подумать, что это тоже в последний раз…
4– Сударь, – запыхавшаяся Матильда все-таки пыталась продолжать разговор, – я не понимаю ничего из того, что вы говорите. Кто из нас сошел с ума?
– Никто, – олларианец отвечал спокойно и по делу, но женщине казалось, что он не на шутку встревожен, – просто ты не понимаешь, что я говорю. Так и надо.
– Зачем тогда говорить?
– Затем, что, когда придет время, если оно придет, ты…
Человек в черном резко замолчал, словно прислушиваясь, Матильда последовала его примеру. Было очень тихо и как-то тревожно. Ее спутник ускорил шаг, сорок лет назад Матильда угналась бы за ним шутя, но теперь она была слишком старой и толстой. Олларианец это понял и сбавил шаг, принцесса заметила, что он упорно держится между ней и правой стороной дорожки.
Красивое лицо чужака было настороженным. Чего он опасается? Очень хотелось спросить, но Матильда удержалась. Спросит потом, когда они выберутся. Впереди показалась освещенная луной семиугольная площадка – могила Эсперадора Конрада, умершего лет за двести до Адриана.
– Быстрее, – бросил спутник. Матильда кивнула и пошла быстрее, хотя сердце колотилось, как овечий хвост. Закатные твари, она пыхтит, как медведица! Надгробие Конрада – Единорог в окружении семи каменных свечей с бронзовым пламенем остался слева, до кладбищенских ворот отсюда всего ничего… В лицо дунул прохладный ветерок, очень легкий… Какой странный запах, кислый и сладковатый одновременно! Неприятный запах и незнакомый.
– Быстрее, – потребовал олларианец. Куда к закатным кошкам быстрее, она сейчас упадет и сдохнет! Какая маленькая церковь и какое большое кладбище! Такая короткая жизнь и столько смерти…
– Быстрее!
Матильда прибавила шагу, хотя сердце грохотало, как барабан на ярмарке, а по спине тек пот. Ветер усилился, странно, почему ветви не качаются и что это все-таки тут за вонь?
Да уж, простилась со старым другом… Бред какой-то или сон? Правильно люди не таскаются ночью по кладбищам, ничего там хорошего нет.
– Быстрее, фокэа, быстрее!
– Куда уж! – буркнула Матильда. Олларианец не ответил, только пошел еще ближе к кромке дорожки. Они свернули один раз, и другой, и третий. Кладбище, на котором находили последний приют магнусы и эсперадоры, было большим, чтобы не сказать огромным, хотя самих могил было не так уж и много. Еретик, похоже, чувствовал себя здесь как дома, но запыхавшейся принцессе было не до расспросов. Они бежали среди темных живых изгородей, старательно обходя залитые луной поляны с могилами посреди. Это было как в детстве, когда они с Альбертом и Розамундой играли в замковом лабиринте, пугая друг друга рассказами о выходцах и ведьмах… Новый поворот и новое надгробие. Лев со свечой! Покойный Эсперадор вышел из ордена Славы. Как и Адриан!
Олларианец пробормотал что-то совершенно непонятное. Голова кружилась то ли от бестолкового метания по ночному кладбищу, то ли от запаха. Какие-то цветы? Может быть, они открываются только к ночи?
– Вперед, – прикрикнул спутник, – к надгробию.
Женщина, ничего не понимая, послушалась. Семь бронзовых свечей в лунном свете отливали зеленью. Так же, как в храме в день избрания Юнния.
– Ближе!
Да кто он такой, этот аспид, что кричит на нее, как на служанку!
– Ближе и быстрее.
Вот и серая плита со львом посередине.
– Иди ко льву!
– Вы… вы сумасшедший!
– Ко льву! Скорее!
Сумасшедший он или нет, так просто он не отвяжется, и потом… Этот запах, этот ветер и тишина.
– Обними льва, фокэа.
Она послушно встала на надгробие. Странно, здесь было теплее. Каменный лев высоко вздымал свечу с бронзовым огоньком, в небе горела одинокая звезда. Куда делись остальные?
– Прижмись к нему спиной!
Матильда обошла каменную фигуру и пристроилась у живота мраморного зверя. Какой он горячий!
– Стой здесь и ничего не бойся. Слышишь! Стой и не двигайся!
– А… а вы…
Олларианец улыбнулся и что-то сказал. Она не услышала, хотя видела, как шевельнулись красивые губы. Какой он все-таки бледный, что-то с ним не так. Твою кавалерию! Матильда лихорадочно вспоминала молитвы, которым ее учили в детстве, а рядом оживали бронзовые огни. К бесчувственной луне рванулись зеленоватые искры, огненные языки изогнулись в причудливом танце, словно под напором ветра.