Моранн Каддат - Сказания о Хиль-де-Винтере
«Гард» — она силится крикнуть и не может. А его каким-то странным дуновением относит все дальше. Сам Гард все понимает, кивает головой, говорит, что так нужно и что он ничего сделать не может. «Оставь меня».
Като закрывает глаза. Но странное дело, Извне (уже практически целиком и полностью слившимся с ее сознанием, и поглотившим ее) не меняется. Она видит и чувствует все происходящее (или происходившее?) как прежде, с закрытыми глазами.
«Вперед, Превосходящий, подойди к нему, и я возьму его за руку».
«Подойди к нему, и я возьму его за руку!!!!!»
«Подойди…»
Остатками сознания, способного к анализу происходящего, она понимает, что у нее из носа от напряжения потоком хлынула кровь.
Но Като не сдается.
«Еще чуть-чуть! Подойди к нему».
Да!
Чудовище под ней словно очнулось, обрело снова способность перемещаться по Пределу.
Медленно (каждый шаг измеряется не сантиметрами, а вечностью), медленно они приближаются к коту-Гарду.
И вот настает миг, когда Като дотягивается пальцами до его руки.
Рука восковая, неживая. Да нет же; это не его рука. Это ее рука — его. А держит она (он) — руку своей матери. Желтоватую и восковую, в ней ясно прощупываются мелкие косточки, благодаря которым неживое более тело все еще не утратило человеческих форм; душа покинула ее, с нами ее больше нет.
А мелодия Морриконе, зацикленная, призванная не дать ему погрузиться в сон во время многодневного бдения над умирающей — она, напротив, будет длится столько, сколько потребуется.
Целую Вечность.
Тянется своей, живой рукой…
И берет объемистый сверток. И Като известно, что в нем. Какие-то выводящие из равновесия тело и мозг порошки.
«Это — не мне» — поясняет вдруг появившийся в ее голове разум Гарда.
«Все так говорят!» — Возражает ему разгневавшаяся Като.
Только получается, что спорит она в этот момент сама с собой.
Темной ночью какие-то мужчины что-то выносят из его первой мастерской в сарае на окраине Н-ска.
Ярость.
Като также не питает к ворам приязни, но зачем же было взрывать мастерскую, так, что все ее содержимое вместе с полуночными незваными пришельцами разлетелось винегретом по всей округе?!
«Остановись!» — Кричит она сама себе в мыслях, с трудом прервав поток некоей иной, не имевший к ней отношения реальности.
Да, вот, хорошо, не взрыв, а лаймовые звезды вокруг — так должно быть в ее видении Мрачного предела.
Она (он) едет в машине попутчика. Они смеются. В руке Гарда — револьвер, во второй — какой-то мешок. А на коленях перед ним — девчушка, в чулках в сеточку и сверх всякой меры короткой джинсовой юбке, выше которой деваха полностью свободна от одежки. Ее кожа пепельно-черна, затуманенный взгляд не сфокусирован ни на чем абсолютно, и рот ее застыл безвольно-растекшейся гримасой. В машине остро пахнет серой.
«Думаю, я сделаю ей одолжение».
После тихих слов Гарда оглушительно-громко прозвучал выстрел револьвера, дулом приставленного к виску безвольного девичьего тела, с головой, засунутой в мешок.
«Нет!» — вскрикивает Като в ужасе.
«Нет, ну могли же еще с ней позабавиться на обратном пути» — это слова водителя авто, он только что закурил сигарету-самокрутку, так спокойно и равнодушно облизав край папиросной бумаги, что Като снова пробило в дрожь.
Еще больше времени теперь понадобилось ей, дабы унять судороги и снова обрести себя. Лаймовых звезд вокруг поубавилось. Они с призрачным конем и Гардом остались практически в полной Тьме.
Взрыв реальности.
Мрачные пределы порваны на куски, эта боль невыносима, это ожог оголенного сознания о грани боли!
Мимо, сгорая на лету, как бумажные самолетики, летят лепестки красных бабушкиных роз.
Разлетаются во все стороны, чернея в пепел, бесцветно-белые и раскрашенные фломастерами бумажные лошади и пони.
Истлели и сердца-листья лип, растущие у дома, не слышно смеха родом из беззаботного детства, оно куда-то уплывает, в бесконечное Ничто.
В Никуда.
«Като, ты что-то должна была сделать» — слабеющий, из самых отдаленных глубин ее сознания голос-напоминание от Гарда.
Воды…
Она должна была выпить воды из своей маленькой фляжки, едва только встретила Гарда в Мрачном Пределе.
Она торопливо пьет.
И ее начинает тошнить.
Она пьет еще, в надежде проглотить хоть несколько капель.
И снова рвота.
И снова.
И снова.
Осталось всего две капли.
Не придумав ничего лучше, своей головой, будто полыхающей изнутри огнем, как и все вокруг, как летящие на нее отовсюду тлеющие бумажные лошадки.
Като вылила эти две оставшиеся капли Спасения прямо на свою вспоротую гривой абисского чудовища кисть.
* * *— Можешь пока заняться девчонкой.
— Герцог?!
Като ощупала пальцами реальность под собой — никакой это не холодно-чешуйчатый абисский конь. Это чуть влажная, покрытая опавшими листьями вязов почва Ульмского леса. А слева клокочет Звенящая вода, и убегает вдаль речушка Эвстен.
В поле ее зрения появилась Энсета, с надо сказать, весьма озабоченным видом, и ее сестра, чьи обычно с презрением и чванством смотрящие на все молочно-карие глаза сейчас превратились в красноватые озерца отчаяния с опухшими берегами век.
— Очнулась, умница-разумница? — С тревогой в голосе пожурила ее ведунья, давая ей какое-то душистое питье. — А говорила, сама справлюсь, как же, — сварливо приговаривала она, придерживая голову Като, пока та отпивала из какой-то глиняной посудины.
Девушка с трудом находила в себе силы, чтобы не терять сознания.
— Гард? — Слетело с ее губ.
— Да лежи ты! — Чуть повысила на нее голос Энсета, с неожиданной силой удержав ее на месте и не давая подняться. — Очнулся твой кот, как ты его называешь, Матей пока продержит его в сознании, пристроили ему на рану пузырь эвстенской рыбы.
Ну конечно! Что ей-то самой мешало подстрелить в тот злосчастный момент птицу или рыбину из лука и не использовать оболочку желчного пузыря вместо целлофана, чтобы закрыть ею гардову рану?
Но нет же. Понадобилось идти сложным путем. Чрез дебри Мрака…
На секунду Като показалось, что она снова в Пределах, и перед ней мерцает одна-единственная лаймовая звездочка, с которой сыплются ей на голову по одной редкие снежинки.
Голова взорвалась невиданной доселе болью.
— А ты как хотела? На отдыхать, думала, на Превосходящем едешь? — Заметив ухудшение ее состояния, принялась ругать ее ведьма. — Хорошо хоть, догадалась на рану свою вылить ту склянку, раз уж тебя полоскало.
— Вы все видели? — Ошарашенно прошептала девушка потрескавшимися, пересохшими губами.
