S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I (СИ) - Перваков Тимофей Евгеньевич

— Ты всю ночь провалялся в лихоманке, чтоб её. Потел, аки русская печь, плакал и всё время трясся в судорогах.

— Охх... — лишь сумел промолвить Марк, пытаясь собраться с мыслями. Но всё, что у него было — обнажённое всем ветрам расколотое сердце. Давно и дико болевшее. Впервые с момента у воронки собственного дома вся эта боль сумела найти себе выход и теперь тонкими струйками слёз выбиралась наружу.

Марк чувствовал себя разбитым, он впервые не сдерживал давления, и потому его лицо, всё время собранное, наконец начало разглаживаться.

Ели молча, Оскар ничего не спрашивал, а Горгон лишь привычно покрякивал от вкусно сваренного обеда.

Это был первый день, когда Марк открыл Стиксу своё истинное лицо, да что лицо, он словно разорвал себе рёбра, обнажив бьющееся сердце. Открыл в душе такую рану, какой боялся больше всех заражённых вместе взятых. Или, может, это Стикс вынудил Марка показаться этому миру.

Словно угадав мысли мужчины, бородач, прожевавшись, произнёс.

— Он всегда сдирает кожу. Всегда видит нас, всегда испытывает. Помни лишь о том, что ты не один, даже когда чувствуешь, что ты одинок. Мы рядом. Никаких других лекарств и решений нет. Главное проживи достаточно долго, чтобы рана затянулась.

На этих словах Оскар согласно кивнул и положил руку на сложенные в замок ладони Марка.

— Спасибо, — сипло промолвил он, и его голос, такой тихий, словно голос младенца. Отдалённо похожий на тот голос, каким он общался с Иришей и Милой. Голос Человека.

Глава 32

Ammīni, Ur-šanabi, qātū ipṭerū?

Ammīni libbu damiq?

Для кого же, Уршанаби, трудились руки?

Для кого же кровью истекает сердце?

Эпос о Гильгамеше — Таблица XI

После завтрака Марк вышел наружу. Маленькое безжизненное тело ребёнка, завёрнутое в найденную в комнате пожарной безопасности тряпицу, лежало у него на руках. Перед мужчиной была куча щебня, и он, положив ребёнка перед ней, достал сапёрную лопатку и стал осыпать её на тело мальчика, пока оно полностью не скрылось под горной породой. Шахта словно укрыла его сон каменным одеялом.

Марк стоял, глядя на камни, и думал о том, что горе прежнего мира не оставило его. И, вероятно, не оставит никогда. Но, может быть, через много времени он поймёт, как ему с этим жить. По сути, если бы не Стикс, он сгорел бы в огне войны, в огне собственной души. В этом смысле Стикс сохранил ему жизнь. Но зачем? И главное — зачем она самому Стиксу? На все вопросы можно было дать один-единственный ответ: «Случайность». Но если это так, то как распоряжаться случайно подаренной жизнью? Он встал, выдохнул, развернулся и зашагал вслед за Горгоном и Оскаром. Как бы то ни было, для выживания пустота в сердце лучше, чем щемящая боль. Если не останавливаться, то, возможно, через долгое время, пустоту сумеет заполнить что-нибудь ещё. По крайней мере, он на это надеялся.

Шахта, в которую они вернулись, была относительно современной. Аккуратно заложенные анкерные крепления без следов коррозии, свежая цементация стыков между плитами крепи, ровные вентиляционные каналы с нетронутыми лопастями дефлекторов. Всё это указывало на то, что порода здесь ещё свежа. Они двигались в направлении террикона — того самого места, на которое получилось приземлиться благодаря «Возврату» Оскара.

Им открылся вид на свалку переломанных тел. Гора гниющего мяса. Запах стоял тяжёлый, насыщенный аммиаком, железом и разложением, резавший ноздри. За ночь сюда нападали новые заражённые — медляки, привлечённые запахом смерти. Большинство уже были мертвы, растерзав друг друга в борьбе за зловонную плоть. Те, кто остались, ожидаемо занимались каннибализмом.

Бывшая проводница поезда сидела на корточках и методично грызла скальп мёртвого мужчины, грудь которого пересекала полоса синяка от ремня безопасности — похоже, он прибыл с подземной автодороги. В стороне бывший фермер, всё ещё в комбинезоне с эмблемой компании, разворотил грудную клетку какому-то офисному клерку и копался внутри, вытягивая крупные мышцы. Невысокая женщина с седыми косами, когда-то, возможно, бухгалтер, держала в руках обглоданный позвоночник и, склонив голову, ритмично кусала остатки сухожилий, не реагируя ни на что вокруг.

Мужчины, не сговариваясь, перехватили клювы и пошли добивать заражённых. Работали быстро, слаженно, без слов, не давая мутантам ни единого шанса на реакцию. Удары были точны и беспощадны. Марк выбирал ключевые суставы и основание черепа, Оскар же наносил удары сверху, пробивая клювом позвоночник. В споровые мешки старались не целить. Медляки и так умрут, но вот собирать потом ценные спораны по кровавой каше не хотелось. Вскоре всё было кончено, и мужчины стояли, обтирая оружие и отдыхая от чёрновой работы.

Из пятнадцати заражённых, от медляка до бегуна, удалось добыть шесть споранов. Это было неплохо. Горгон дал знак следовать за ним.

— «Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе, истинно, в целой вселенной всесильнее нет человека», — произнёс Горгон, глядя на гору мёртвых мутантов, обращаясь не то к себе, не то к своим спутникам, но реакции на это не последовало.

После потрошительных процедур мужчины вернулись к вре́менному лагерю в помещении с противопожарным оборудованием.

— У Гомера было «несчастнее нет человека», — неожиданно отметил Марк, вспомнив, как этот фрагмент когда-то вслух читала Ириша.

— Я читал около десятка «Иллиад» из разных миров, — ответил старожил, пересыпая спораны по контейнерам, — и хотя в большей части различий было мало, одна версия сумела отличиться и порадовать жизнеутверждающим посылом.

Интересно, что во время жизни на старой Земле велись дискуссии об авторстве произведений, был ли Гомер или его личность — собирательный образ? Однако в Стиксе открывается совершенно новый дискуссионный пласт: какая версия произведения наиболее выразительна, глубока и значительна, какая версия наиболее ценна для людей?

— А какая, к чёрту, разница? Всё равно, читать могут лишь те, кому не надо постоянно думать, как бы им не отгрызли жопу, — прервал речь Горгона Оскар.

Бородач на это лишь рассмеялся и выразительно посмотрел на Оскара. Парень знал этот взгляд. Это была сложная эмоция перехода нарочито иронического снисхождения в старчески-умилённую радость осознания абсурда неуместности иронического взгляда. Старик постоянно играл в догонялки с рефлексией собственных эмоций, смеялся над тем, что сам выдумал, и далее над тем, как от этих выдумок менялся его собственный эмоциональный ландшафт. Со стороны это выглядело, как начальная стадия шизофрении, но на самом деле, это было смесью последствий долгой жизни и профдеформацией ввиду вынужденных одиноких странствий.

В этот момент из кармана Оскара выглянул грызун. Ловко выбрался наружу и по-куничьи проскользил по Оскару до пола. Марк вспомнил о том, что уже примечал его вчерашним вечером, и в этот раз он порадовался тому, что Оскару удалось кого-то по-настоящему спасти.

— Ну здравствуй, брат-грызун, — поприветствовал Горгон маленького зверька и протянул ему свою ладонь, на которой лежало несколько грецких орехов.

Грызун, мгновенно уловивший возможность лёгкой поживы, взвился с пола на ладонь Горгона, порхнув тонкими, полупрозрачными мембранами, натянутыми между передними и задними конечностями. Он взметнулся почти вертикально, словно крошечный планер, и мягко приземлился, точно рассчитав траекторию. Его движения отличались стремительностью, но при этом оставались удивительно плавными — без малейших рывков, демонстрируя, что каждое действие выверено до мелочей.

На первый взгляд существо действительно напоминало утончённую белку-летягу: гибкое туловище, крупные зрачки, пристальный взор. Но при ближайшем рассмотрении становилось очевидно: природа, сотворившая его, руководствовалась совсем иными принципами.

— Это не млекопитающее, — задумчиво протянул Горгон, наблюдая, как зверёк аккуратно перебирает лапками орехи, оценивая их качество. — И уж точно не белка-летяга. Он скорее ближе к миниатюрным крылатым динозаврам, чем к привычным нам животным. Смотрите, как взлетает? Белки планируют с высоты, а Оскар Младший может оторваться от поверхности без разгона.