Сергей Шкенёв - Красный властелин
– И даже восьмой. Девятый стал бы последним, но… – Баргузин запнулся и продолжил совсем не в тему: – Великие Перерождения надёжнее – они не кончаются в отличие от жизней. Снимаем крышку!
Матвей ухватился за выемки сбоку, будто специально для того выдолбленные, и дёрнул вверх:
– Какого хрена?
Массивная и тяжёлая на вид плита подалась неожиданно легко, а когда её отпустили, то зависла в воздухе, чуть покачиваясь, как плот на волнах. Еремей пояснил:
– Антигравитация. Ересь, конечно, с точки зрения фундаментальной науки, но кое-что получалось. Ага, на уровне фокусов.
– Слушай, Ерёма, – Барабаш опять почесал лопаткой голову и заглянул в открывшийся тёмный провал, – а чего это тебя в овраге закопали?
– Не меня – Эрлиха Белоглазого.
– Какая разница?
– Тогда – очень большая. В смысле, в то время.
– И всё же?
– Я сам.
– Закопался?
– Нет, сам закопал… тьфу! То есть похоронил. А точнее, сам Эрлих, который был ещё не я и который долго не станет мной.
Матвей округлил глаза:
– Сам-то хоть понял, что сказал?
Профессор хмыкнул и спрыгнул в могилу:
– Спускайся, а то сейчас колдуны обратно побегут, всего кровавыми соплями забрызгают. Или драконы на голову нагадят.
– Их в городе штуки три осталось, не больше.
– Тебе и одного хватит. Идёшь или нет?
– Куда я денусь?
Как Барабаш и ожидал, скелета в могиле не оказалось. Да и откуда ему там взяться, если наглядное подтверждение того, что слухи о смерти Эрлиха Белоглазого несколько преувеличены, больше полугода перед глазами? Профессор и сейчас живее всех живых, что уж там говорить о прошлом! По утверждениям легенд, у древнего злодея, как у кошки, девять жизней, и Еремей только что это подтвердил.
– Ерёма, а ты сейчас которую по счёту жизнь живёшь?
Камень, ничем не отличающийся от соседних в кладке, повернулся под рукой Баргузина, и он бросил через плечо:
– Надо же, работает. – И добавил, немного помолчав: – Первая она у меня, Матвей. Опять первая.
Барабаш поверил сразу, хотя раньше никогда не считал себя специалистом по Эрлихам. Или того, кого поминают страшилки и детские сказки больше не существует, и остался только один, правильный? Наверное, так оно и есть, потому что все поступки профессора Баргузина приносят неприятности исключительно пиктийцам. Куда уж правильнее-то? Проход в выложенной камнем стене открылся бесшумно, и Еремей с непонятной гордостью сообщил:
– Умели раньше работать, не то что нынче! Триста золотых грошей за механизм отдал.
Сколько это будет в сегодняшних ценах, Матвей выяснять не стал, да и гроши давно не в ходу. Но понятно, что очень дорого. Кстати, а если найти покупателя и… Ещё можно после войны сюда любопытных возить за хорошие деньги. Почему бы нет?
– Догоняй. – Баргузин скрылся в проходе, и Барабашу пришлось шагнуть следом.
Вспыхнули светильники под низким сводом, разогнав веками копившуюся темноту. Она отступала неохотно и так и не ушла совсем, затаившись в углах клубящимся чёрным туманом. Казалось бы, откуда углы в небольшом, шагов десять в поперечнике, круглом помещении, а вот поди ж ты… нашлись. Не иначе профессор что-то начудил в своё время. В самом центре, на пересечении светящихся линий, стоял железный ящик со странной надписью на боку: «Горьковская железная дорога. Инвентарный номер 5276649». Буквы роденийские, а слова непонятные. Наверное, заклинание какое-то! На лицевой стороне выпирает круглая нашлёпка с нанесёнными цифрами. Часы?
– Ни разу сейфа не видел? – профессор подмигнул Барабашу и принялся колдовать над ящиком. – У нас таких не делают.
– А где делают?
– Представления не имею, это нужно у Эрлиха спрашивать.
– Так я и спрашиваю.
– У того, у прошлого, – нашлёпка, оказавшаяся хитрым замком, щёлкнула, и Еремей потянул за ручку. – Ага, на месте, родимая!
Внутри пусто, если не считать крохотной, с мизинец размером, стеклянной ёмкости и большой прозрачной бутылки с жёлто-красной этикеткой. Рядом два стакана и кусок хлеба, посыпанный крупной солью.
– Колбасу он не рискнул оставлять, – пояснил профессор. – Остановленное время плохо влияет на закуску.
– Он – это ты? А с хлебом ничего не случилось?
– Сейчас узнаем, – пальцы привычно подцепили язычок на пробке. – Арзамасский ликёро-водочный завод, цена три рубля шестьдесят две копейки… Будешь?
После первой в голове приятно зашумело, по телу пробежала горячая волна, и древняя магия перестала казаться страшной. А после второй Матвей осмелел настолько, что протянул руку за маленькой ёмкостью:
– Это тоже можно пить?
– Угу, – кивнул Баргузин. – Только один раз в жизни – он же станет последним.
– Ой… – Барабаш спрятал руки за спину.
– Бубонную чуму знаешь?
– Какую?
– Ничего, скоро все узнают. Ты не представляешь, как надоело это чистоплюйство! И на слезинку ребёнка мне насрать! В конце-то концов, я легендарный злодей или мать Тереза?
– Хреновый из тебя злодей, Ерёма, – глубокомысленно заметил Матвей. – Добрый какой-то.
– И это пройдёт, как говорил один мой старый друг. И насчёт доброты мы ещё посмотрим! – пообещал профессор и спрятал склянку в карман. – Наливай.
Час спустя.
В окопах царило воодушевление. Эту атаку удалось отбить с минимальными потерями – всего пятеро погибших, зато пиктийцы оставили на поле боя не менее пятидесяти ополченцев и десятка полтора колдунов. Не выдержали тонкие аристократические натуры удара в спину, и хвалёные имперские маги позорно бежали, бросив раненых, но прихватив знамёна. Как же… людей у императрицы много!
– Не рано ли празднуешь победу? – старший сотник Медведик принюхался к исходившему от Барабаша запаху. – Что за дрянь ты пил?
– Мы и тебе оставили, – оправдывался Матвей. – Чудодейственное лекарство по фамильному рецепту профессора Баргузина. В лечебно-профилактических целях, да…
– Понятно. А сам он где опять пропадает?
– Пошёл лечить пленных настойкой какой-то чумы. Вроде бы бубонной. Или что-то в этом роде.
– Не знаю такую.
– Я тоже недавно про неё услышал. Ерёма говорит, что скоро все узнают.
– Добрый он у нас.
– Ага, есть немного.
Упомянутый профессор появился, как из-под земли, и строго кашлянул:
– Кто тут про меня гадости рассказывает? – а потом без всякого предисловия: – Слушай, Вольдемар, я твоей властью приказал пленных отпустить.
– И колдунов? – ахнул Медведик.
– Их в первую очередь.
В последующие дни десанту пришлось выдержать ещё несколько атак, но с каждым разом напор пиктийцев становился всё слабее и слабее – то ли силы колдунов подошли к пределу, то ли ещё какая тому причина. Матвей всё посматривал на мрачного профессора, явно чего-то ожидающего, но это что-то обманывало его ожидания – слишком уж чётко читалось разочарование на лице Еремея.
А если прислушаться, то можно услышать недовольное бурчание:
– Должно было сработать на следующий же день, а эти ещё воевали… Выдохлась, сволочь. Сам чуть не подох, добывая, а тут не действует… Вроде всё правильно делал.
Дело дошло до того, что обеспокоенный состоянием товарища Вольдемар предложил Баргузину немного развеяться и ещё раз сходить в город, дабы узнать о противнике что-нибудь новое.
– Да и так ясно, что в Эдингташе ждут подмогу, а замысел у них один – утопить нас в море, – отмахнулся профессор. – Но сходить нужно, заодно и проверю кое-что. Матвея со мной отпустишь?
Медведик не стал возражать, потому что в противном случае Баргузин забрал бы Барабаша без всякого разрешения. Он вообще в последнее время держался как-то отстранённо, переложив заботу о полусотне на Михася Кочика, и чувствовалось, что профессор привык к большим масштабам, чем командование пятьюдесятью бойцами. После десяти дней боёв – тридцатью.
Старший сотник не удержался и пошутил:
– Слушай, Ерёма, ты в прошлой жизни не был Верховным Главнокомандующим?
Баргузин вздрогнул, хотел что-то ответить, но лишь махнул рукой и отвернулся. Ну, совсем отсутствует чувство юмора у человека!
В город Матвей с профессором попали через распахнутые настежь ворота, охраняемые всего лишь двумя стражниками самого похабного вида. Переваливающиеся через ремень животы, доспехи со следами плохо отчищенной ржавчины, шлемы отсутствуют вообще, а из вооружения лишь короткие копья.
Столь приятное сердцу зрелище не оставило Барабаша равнодушным, и он толкнул товарища в бок:
– Смотри, Ерёма, у колдунов даже стража закончилась. То-то они со вчерашнего дня из-за стен не вылезают.
Но Баргузина увиденное скорее расстроило, чем обрадовало, о чём он не замедлил высказаться:
– И ты считаешь нормальным, что мы вошли в Эдингташ, как в собственный дом?
– Ну и что? Ведь «полог невидимости»…
– В прошлый раз нас всё же увидели. Здесь две с лишним сотни магов, из них половина ветераны, так что вычислят на раз.
