Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим

Однако могло всё это быть осуществлено, только если текущее руководство рейха отойдёт в сторону, исчезнув из мира живых. У Канариса не было никаких сомнений, что никто из бонз самостоятельно писать прошение об отставке не будет. Они слишком высоко взлетели, чтобы так просто уйти. Но сейчас, когда в игру вступил русский, адмирал понял, что ему подобные прошения от руководителей Германии и вовсе не нужны.

«Забабаха сам всё решит, после чего отбудет в свой Союз, а Германией будет руководить другой человек».

В своих размышлениях, под другим человеком, адмирал, разумеется, подразумевал себя.

Но до этого момента ещё нужно было дожить.

Прикидывая в уме дальнейшие шаги и не переставая напоминать Гитлеру, что похороны должны быть многолюдны и открыты (иначе как снайпер сумеет добраться до своей цели?), начальник Абвера терзался только одним вопросом: «Как в предстоящей бойне выжить самому, если сумасшедший снайпер, закусив удила, начнёт отстреливать всех подряд?»

По своему статусу Канарис при любых раскладах должен был быть на похоронах рейхсфюрера СС. Но появление там означало подвергать себя серьёзной опасности. Был шанс, что если всё пойдёт так, как задумал адмирал, и русский на похороны придёт, то свою порцию свинца он тоже может получить, как и другие руководители рейха.

Разумеется, он стал думать, как от этой церемонии можно ускользнуть. Последние дни он всеми силами старался придумать какое-нибудь правдоподобное алиби, которое дало бы ему официальный повод избежать этого мероприятия.

Сейчас же Гитлер, отправляя начальника Абвера на борьбу с мнимым подпольем, сам обеспечил тому то самое вожделенное алиби. Более того, дав адмиралу дополнительные полномочия, он, фактически, показал всем немцам, что ему доверяет и считает своим верным соратником.

«Всё это может очень пригодиться, когда начнётся борьба за власть после крайне вероятной смерти фюрера в самое ближайшее время, — думал Канарис, спеша из резиденции фюрера прямиком в аэропорт. — Ну а пока Франция, куда кровавый Забабашка точно не сможет дотянуться. Во всяком случае пока».

Глава 21

Тот, кто это сделал

Москва. Кремль

Приемная Сталина в Кремле была воплощением строгой и великой эпохи. Высокие потолки с лепниной, большая люстра, громоздкий шкаф и массивный дубовый стол, за которым читал очередной лист с напечатанным на нём текстом верный помощник товарища Сталина — Александр Николаевич Поскрёбышев. Его движения были скупы, но точны: он бегло просмотрел документ, сделал короткую пометку и, не глядя отложив его в сторону, принялся читать новый. Этот человек, чья роль заключалась в фильтрации потока людей и информации, излучал холодную собранность.

На стульях, поставленных вдоль стены, в ожидании аудиенции сидели трое военных. Они прибыли сюда чуть ранее назначенного времени — в 11:30, тогда как приказ был прибыть в 11:55. Старший майор Госбезопасности, начальник европейского отдела Николай Всеволодович Ставровский с суровым лицом, испещренным морщинами, держался неподвижно, словно высеченный из камня. Его заместитель майор Госбезопасности Олег Сергеевич Греков, напротив, выдавал легкое волнение: его пальцы то и дело отстукивали по коленке нервный ритм. Третьим же был тот, с кем именно и хотел пообщаться руководитель страны товарищ Сталин — лейтенант госбезопасности Григорий Афанасьевич Воронцов, он был самым молодым и самым нервничающим из всех. Он понимал, кого именно ему очень скоро предстоит воочию увидеть, и от этого его душа была в смятении. Он не боялся — нет, он робел — именно робел от масштаба события, что должно было вскоре произойти в его жизни. Воронцов ощущал себя на пороге чего-то грандиозного, монументального, чего-то такого, что бесповоротно поменяет всю его жизнь.

Последние два дня он практически без перерыва общался со своим высшим руководством, которое пыталось разузнать у него как можно подробнее о последнем месяце службы, когда ему довелось встретить необычного Забабашкина. Иногда вопросы были не просто странные, а очень странные, и Воронцов порой даже терялся, не зная, что и отвечать. Например, начальство очень интересовало, знает ли чекист что-то о взаимоотношениях Забабашкина с кем-нибудь из команды тяжёлого крейсера «Адмирал Шеер».

— Возможно, Забабашкин упоминал о какой-то личной неприязни, которую он испытывает к кому-нибудь из экипажа этого корабля? — вопрошал Ставровский.

— Или, скажем, может быть, вы слышали, что Забабашкин неприязненно говорил о командире корабля Вильгельме Меендсен-Болькене? — вторил ему его заместитель Греков.

И когда лейтенант госбезопасности отрицательно качал головой, в тысячный раз повторяя, что ничего подобного он не слышал и не знает вообще, о чём идёт речь, командиры вздыхали, вопрошали небеса, говоря: «Тогда какого хрена Забабашкин пристал к этому трижды проклятому карманному линкору?» и вновь продолжали свои расспросы, которые больше походил на допрос.

Когда же сегодня ранним утром они вновь пришли, то Воронцов сразу же угадал их перемену настроения. Оно было явно приподнятым, а в глазах горел задорный огонь. Без лишних слов и сухо поздоровавшись, они задали только один вопрос: есть ли у лейтенанта госбезопасности силы на то, чтобы прямо сейчас отправиться на встречу с Иосифом Виссарионовичем Сталиным? После такого известия, Воронцов, разумеется, впал в ступор, как в это время сделал бы любой обычный человек. Он многое себе мог представить, но только не такое, ибо событие, в котором ему предлагалось участвовать, было слишком величественным, чтобы он мог о нём даже мечтать. Через какое-то время, придя в себя, чекист незамедлительно согласился, и врачи, накачав его лекарствами и обезболивающими, сумели за полчаса привести его тело в божеский вид. До полного излечения было ещё очень далеко, но Воронцову удалось подслушать, как один из докторов говорил Грекову о том, что вскоре лейтенант госбезопасности будет вполне здоров и сможет переехать в общую палату.

Но пока его повезли совсем в другое место, и уже вскоре они оказались в Кремле.

Тишина в приемной была почти осязаемой, нарушаемая лишь дыханием военных да редкими звуками, доносящимися из коридора. Григорий украдкой взглянул на часы, а затем на командиров. Те на его взгляд не отреагировали, продолжая сидеть прямо и смотреть перед собой.

Внезапно раздался резкий звон черного телефона, стоящего на столе. Все трое военных невольно вздрогнули.

Поскрёбышев, не меняя выражения лица, снял трубку, выслушал короткое сообщение и ответил с привычной четкостью:

— Вас понял.

Аккуратно положив трубку на чёрный телефонный аппарат, он встал, поправил китель и направился к высоким двустворчатым дверям, отделявшим приемную от кабинета вождя.

Чекисты почувствовали, что их время пришло, тут же поднялись и поправили ремни и гимнастёрки.

Дойдя до дверей, секретарь обернулся, окинул военных быстрым и цепким взглядом и, удовлетворившись увиденным, сам себе кивнув, открыл одну створку.

— Проходите, товарищи, — произнес Поскрёбышев с холодной учтивостью. — Товарищ Сталин вас ждет.

В кабинет заходили по старшинству. Воронцов, идущий последним, чувствовал, как кровь стучит в висках. Не страх, а благоговение охватило его вновь — он вступал в святая святых, место, где рождались решения, определявшие судьбы миллионов.

Как только дверь за ними закрылась с мягким щелчком, они оказались в кабинете Иосифа Виссарионовича Сталина! Длинный стол для совещаний, покрытый зеленым сукном, тянулся вдоль комнаты, окруженный массивными стульями. На стене висела огромная карта Советского Союза, утыканная красными и синими флажками, отмечавшими линию фронта. В углу стоял книжный шкаф, где виднелись тома Маркса, Ленина и несколько военных трудов. На столе перед креслом вождя лежала трубка, от которой исходил слабый аромат табака, смешанный с запахом бумаги и чернил. Тяжелые темно-красные шторы обрамляли окно, приглушая свет и создавая ощущение, что время в этом кабинете течет по особым законам.