Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим

— Точных дат я не помню, но вроде бы всё было так, — закончил свой рассказ я.

— Это уму непостижимо! — прошептал псевдо-фельдфебель, качая головой. — Просто сумасшествие какое-то!

Я вновь хотел было начать успокаивать разведчика, но тот вдруг резко повернулся и спросил:

— Скажите, а о чём-то более существенном вам известно?

— Вы имеете в виду ваши операции за рубежом?

— Да.

— Нет! Не знаю.

В этом я тоже решил слукавить. Знал я и помнил кое-что из его работы, вот только ему говорить этого не хотел. Не надо человеку лишний раз нервничать. Да и вообще, тема его биографии была очень скользкая. Я действительно даты не помнил, и если бы сейчас разведчику удалось втянуть меня в полемику, то могла бы случиться неприятная накладка. В рассказах об операциях я вполне мог упомянуть ту, которая ещё в этой истории не произошла, и тем самым мог нарушить в историческом процессе что-то важное как для меня, так и для нашей сражающейся с врагом страны. Исходя из этого, я решил больше ничего существенного про прошлое и будущее собеседнику не говорить, и вообще дал себе установку с послезнанием обращаться предельно осторожно.

Разведчик посидел в задумчивости, а потом ругнулся на немецком:

— Это бред какой-то! Всё наша русская безалаберность и беззаботность! Секретный архив в вагоне какого-то городишки! — он тяжело выдохнул, махнул рукой, повернулся ко мне и сказал: — Ладно, с этим потом выясню. А сейчас вернёмся к вам. Так, значит, вы фронтовик и воевали на фронте?

— Да.

— И вас в плен взяли?

— Да.

— А скажите, в каком звании вы в РККА?

— Ни в каком, — честно ответил я. — Обычный красноармеец, — а потом, кое-что, вспомнив, добавил: — Правда, меня на время сделали комиссаром нашей дивизии, но потом, наверное, полномочия мои были сняты ввиду того, что дивизия вся погибла.

— Комиссаром дивизии?

— Да.

— В семнадцать лет?

— Да.

— Вы хоть представляете, как неправдоподобно и глупо это звучит? — вздохнул он.

— Представляю. Но что делать? Как было, так и рассказываю. Между прочим, Аркадий Гайдар в моём возрасте вообще полком командовал! И в РККА его тоже по возрасту не брали!

— Гм, ладно. Так вы говорите, что вся дивизия погибла? Вся, кроме вас?

— Не совсем. Некоторым товарищам удалось вылететь с немецкого аэродрома. Для этого, правда, пришлось нам угнать у немцев самолёт. Но мы справились, и остатки дивизии вместе с раненым комдивом улетели в тыл.

— И что, удачно перелетели линию фронта?

— Взлетели удачно, а как долетели, я не знаю.

— А что ж так?

Мне показалось, что разведчик надо мной насмехается. Но я всё же ответил:

— А как я мог узнать об успешности полёта, если меня там по техническим причинам не было? Впрочем, не было у меня связи и с нашими войсками за линией фронта.

— Так я не понимаю, почему вы вместе со всеми не полетели?

— Прикрывал отход, находясь на дереве. А потом уже не успел. Там немецкая колонна угрозу стала представлять. Пришлось остаться.

— Ага, понятно, — покивал тот, а затем схватился двумя руками за голову и прошептал: — Боже! Боже! Какую же беспросветную чепуху вы несёте! Вы сами послушайте себя, как это всё глупо звучит! Какой-то юнец на фронте! Какие-то немецкие захваченные самолёты, летающие то к нашим в тыл, то к немцам. То какой-то раненый комдив летит на одном из этих самолётов. То колонна немецкая мчится. Вы сами-то понимаете, что молотите полную ахинею⁈

Признаться, его слова меня несколько задели. В данный момент я как раз говорил чистую правду. Однако, поразмыслив, я был согласен с тем, что для непосвящённого человека история моих приключений звучала очень необычно и даже фантастически. Вполне возможно, что в этом была моя вина как рассказчика, прыгая с темы на тему, я не сумел объяснить даже внимательно слушающему меня Антону Фёдоровичу всё по порядку и чётко разложить события по полочкам. Очевидно, из-за этого у собеседника в голове всё перемешалось, и ему сейчас было трудно мне поверить.

Решил это исправить. Хлопнул себя по ноге, поморщился от боли, так как попал по ещё не зажившей ране, и начал с самого начала:

— Итак, уважаемый господин разведчик. Меня зовут Алексей Михайлович Забабашкин! Я…

Тот даже подскочил на месте.

— Что⁈ Как⁈ Заб… — Тут товарищ в немецкой форме страшным усилием взял себя в руки, едва не заорав на весь пригород Берлина, но вовремя опомнился, работа агента давно озвучила всем прописные истины. Тишина и конспирация в первую очередь, и даже если профессиональный разведчик очень взволнован, он не имеет права на ошибку в такой базовой мелочи, а Живов, без сомнения, был не простым профессионалом, а высококлассным.

— … абашкин⁈ — Потом огляделся по сторонам и, наклонившись, зловещим шёпотом прошептал: — Тот самый легендарный Забабашкин?

Я уже дал себе установку быть максимально откровенным с Живовым и говорить только правду.

А потому ответил, хотя и скромно, но как на духу:

— Да — это я!

Глава 2

Условие

Моё подтверждение вызвало у визави бурю эмоций. Он сел рядом и буквально потребовал полного рассказа о героической обороне Новска, о судьбе легендарной дивизии, о которой он так много читал в последнее время.

— Только прошу вас, товарищ Забабашкин, расскажите мне об этом более подробно. Вы не представляете, какие сводки проходили через наш дешифровальный отдел. Во многие из них невозможно было поверить. Так что заклинаю вас, не упускайте ни единого момента.

Я хотел было напомнить Антону Фёдоровичу, что, в общем-то, я только-только с дороги, и неплохо было бы для начала подкрепиться, переместившись в какое-нибудь заведение или даже к нему в дом, однако почти сразу же отказался от этой идеи.

«Ну какой в заведении может быть откровенный разговор? Там же вокруг народ. А значит, есть немалая вероятность, что что-нибудь будет кем-то подслушано и передано в соответствующие службы. А такого, с позволения сказать, „счастья“ ни мне, ни разведчику было абсолютно не нужно».

Что же касается дома разведчика, то он меня туда не звал. И на это могли быть разные причины. Вполне вероятно, что жил не один, а значит, и там было небезопасно.

Получалось, что этот сквер сейчас был именно тем местом, где мы могли спокойно поговорить, поэтому утоление голода пришлось отложить на неопределённое время.

И я, вздохнув, начал свой рассказ. События прошедших дней я ещё не успел забыть. Множество эпизодов были печальными, но в то же время яркими. Память их хранила ясно и чётко, хотя некоторые из тех страниц жизни я бы очень хотел забыть.

За час неторопливого повествования сумел довольно детально поведать о том, что произошло на фронте со мной и дивизией, в которой волею судьбы мне пришлось воевать. После воспоминаний о боях в окружении, освобождении пленных, штурме городов и последующем вынужденном отступлении перешёл к событиям, произошедшим по прилёту в Германию, плавно заканчивая свою историю.

— Я выжил при падении самолёта и, забрав чужие документы, стал обер-лейтенантом Эрихом Хоффманом.

— И направились ко мне, — задумчиво кивнул Антон Фёдорович.

— Не сразу. Вначале я…

— А где вы остановились? — перебил меня разведчик. — Просто я вам уже говорил: вы очень молодо выглядите для своего звания, и это, без сомнения, обязательно вызовет подозрение у окружающих. Так где?

— Нигде, — ответил я, уходя от темы моих немецких похождений.

Впрочем, было видно, что в данный момент разведчика уже интересовало совсем другое. Очевидно, первый восторг от общения со снайпером, о котором ходили легенды в штабах армий Вермахта, прошёл и, судя по всему, сейчас шифровальщик, вероятно, начинал осознавать, какую проблемную личность он получил себе на голову.

В общем-то, понять его было можно. Он работал себе и работал, по возможности переправляя информацию в Центр. Жил своей тихой, мирной жизнью, насколько может быть мирной жизнь в воюющей стране. И тут появился я — а, значит, и новые заботы, которые, по большому счёту, ему были совершенно не нужны. Думаю, именно поэтому мои приключения в Третьем рейхе собеседника особо не заинтересовали и он, не дослушав, перешёл к тому, что для него было более важным.