Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим

Ну что я мог на это ответить? Сказал, как есть:

— Потому что твари везли людей в концлагеря. Я не мог отвернуться и пройти мимо этого. Уничтожив охрану, я освободил людей. — Увидел, что разведчик хочет что-то сказать, но не дал ему этого сделать, перебив его: — Я прекрасно понимаю, что часть освобождённых пленников поймают, а другую — при поимке, возможно, убьют. Но, на мой взгляд, лучше жить гордо, чем умереть в печи крематория как бессловесный раб. Без меня они были бы обречены. Кто захотел — тот сбежал. Кто не захотел — остался в вагонах. Я дал людям шанс.

Моя речь, вероятно, разведчику не понравилась. У него наверняка был вагон и маленькая тележка доводов против моего поступка, но разница между нами была в том, что у меня в багаже было знание о том, что именно делали немцы с пленными на этой войне, а у него — нет. Он мог попросту не обладать той жуткой информацией, а значит, не мог понимать и всей глубины моего поступка.

Однако следующий вопрос, который он мне задал, поверг в шок уже не его, а меня.

— А с чего вы, товарищ Забабашкин, вообще взяли, что там были военнопленные?

Этот вопрос в мгновение ока выбил меня из колеи. До этого момента я был готов спорить и доказывать до хрипоты, что поступил правильно. Но теперь я растерялся.

— То есть? — наконец пробормотал я.

— А то и есть, не военнопленные там были, а обычные уголовники-рецидивисты: убийцы, грабители, разбойники. И всех их, вы, товарищ Забабашкин, выпустили на свободу.

— Э-э, упс…

Глава 7

Непонимание

— Как вы сказали: упс? Вот вам и упс! Вы освободили отпетых бандитов! — Нахмурив брови покачал головой Живов. — Их везли на тяжёлые физические работы, так сказать — на перевоспитание. Но не довезли. Вы всех их освободили. Представьте, что теперь будет твориться по всей округе.

— Э-э… — честно ответил я, а затем, закончив мычать, уточнил: — Вы уверены, что среди них не было наших пленных?

— Уверен. Только особо опасные преступники. И всем им вы даровали свободу.

— Офигеть можно! — невольно посочувствовал я местным жителям. Но потом вспомнил, что, по большому счёту, «так им и надо за то, что фюрера своего поддерживают», и добавил: — Может, оно и к лучшему? Глядишь, поймут, что насилие — это плохо.

Разведчик моего оптимизма явно не разделял. Он начал говорить, что для поиска сбежавших в близлежащие города и посёлки нагонят войска.

А затем вдруг замер, посмотрел на меня изумлённо, помолчал, подбирая слова и, наконец, спросил:

— Скажите, Забабашкин, а после того, как вы попали в Германию и перед тем, как нашли меня, вы кого-нибудь ещё освобождали?

— Нет.

— А если подумать?

— Говорю же: нет! Никого не освобождал. Просто…

— Что? — зацепился он за мое неуверенное слово. Затем, сузив глаза, прорычал: — Самолёт, на котором вы прилетели, рухнул утром. Ко мне вы явились вечером. От места крушения до этого городка, даже с учётом задержек поездов, добираться не более пяти часов. Где вы были весь оставшийся день⁈

— Ну, я это, гм… — начал было я.

Но разведчик меня сразу же перебил, вновь широко раскрыл глаза и зашипел:

— Уничтожение всех командиров и части экипажа тяжёлого крейсера «Адмирал Шеер» — это ваших рук дело⁈

— Отчасти да, — поняв, что меня поймали, не стал отпираться.

— Уму непостижимо… — растерянно прошептал тот, встал и, обхватив голову руками, зашагал по комнате. Через полминуты он, резко остановившись, посмотрел на меня, вновь зацепился за последнюю фразу: — А почему вы говорите «отчасти»?

— Гм, потому что вы же сами сказали, что там было ещё какое-то французское сопротивление, которое тоже атаковало экипаж корабля. Значит, получается, что часть команды, наверное, уничтожили они.

— Какую часть? — эхом отозвался разведчик, перейдя на шёпот. — А скольких уничтожили вы?

— Не знаю. Думаю, штук сто пятьдесят…

— Сто пятьдесят⁈ — ошарашенно переспросил он.

— Не меньше, — подтвердил я и пояснил: — По идее, могло бы быть и больше, но в суете я иногда промахивался, каюсь. Да и патронов у меня было не так много.

— Но как вам это удалось⁈

— Уважаемый товарищ, я же уже неоднократно говорил. Я — снайпер и могу поражать цели на предельных дистанциях.

— Это я понял, — заметил он. — Но технически как вы это сделали?

— Очень просто. Узнал о построении экипажа, нашёл подходящее место, раздобыл форму и оружие, а в нужный момент атаковал.

— А французы?

— Опять вы про французов. Да не видел я никаких французов! Если они там и были, то ни я с ними, ни они со мной не пересеклись.

Разведчик присел на стоящий рядом со столом стул, но просидел на нём недолго. Уже через секунду он поднялся, заложил руки за спину и, явно что-то обдумывая, прошёл через комнату до окна и обратно. Остановившись рядом со мной, он спросил:

— Вы упомянули, что перед тем, как атаковать моряков, переодевались в форму. Так? Где вы ее раздобыли? И где взяли оружие? В самолете, который разбился?

— Нет. То оружие из самолёта, кроме пистолетов, я оставил на месте. С ним я бы не смог передвигаться незаметно.

— Тогда откуда у вас винтовка?

— У патруля отобрал, — честно признался я.

— Как это?

— Очень просто. Они следили за мной. А когда умерли, их частная собственность стала моей законной добычей. Кстати, они меня выручили.

— Чем же?

— Вовремя подвезли оружие к снайперской позиции. Если бы не они, то ещё неизвестно, как бы там всё получилось.

— Хорошо, об этом позже. С винтовкой и патронами понятно. Но где вы раздобыли форму? Или это была та, что вы имели до того, как переоделись в форму немецкого офицера?

— Нет. Тут я не подумал, сжёг её вместе с самолётом. Если бы вернуть всё назад, конечно, оставил бы. Хоть она после боя, моего блуждания по болотам и плена выглядела непрезентабельно, но, в конце концов, её можно бы было постирать и подшить. Согласны?

Однако Живов проигнорировал этот вопрос и вернулся к главной теме:

— Тогда откуда у вас форма, в которой вы вели бой?

— В музее купил, — честно признался я.

— Э-э… Где? В музее? — изумился визави. — В каком?

Я назвал место.

Он снова удивлённо почесал затылок и спросил:

— Почему там была форма советского красноармейца? Ведь музей посвящён… — он замолчал, а затем, широко раскрыв глаза и указывая на меня пальцем, прошептал: — Вы были в форме наполеоновской армии! Но зачем вы это сделали?

— Что сделал? Форму надел? Так из-за уважения к международному праву…

— К какому ещё праву? — окончательно потерял терпение и понимание происходящего разведчик.

— Международному, — вздохнул я и рассказал свою теорию о честности ведения войн.

После моего откровенного повествования о душевных переживаниях и даже терзаниях, Живов вновь схватился за голову. Было видно, что он по какой-то непонятной причине очень хочет выругаться, но, вероятно, из скромности и уважения к моему юному возрасту не делает этого. В конце концов он сжал губы, глубоко вздохнул и произнес:

— Ладно… Пусть так. Возможно, вы хотели воевать по правилам. Но зачем нацепили форму солдата Наполеона⁈ Разве другой не было?

В этот раз удивился я.

— Почему солдата Наполеона? Я был одет в форму кутузовской армии, если можно так выразиться — в форму пехотинца Измайловского полка времён той войны.

— То есть вы хотите сказать, что она представляет собой действующую форму русского солдата?

— Да, именно так. Бело-синий мундир, а ещё…

— Бело-синий мундир? — перебил меня разведчик.

— Ага, а ещё штаны и шапка. Шапка, правда, — это отдельная история. И хочу признаться, что по некоторым причинам я её у другого стенда позаимствовал. Так что она не из Измайловского полка. Но там тоже русский наряд был представлен, и подпись была соответствующая. А вообще, хочу вам сказать, что это ужас, а не головной убор. Как в таких шапках ходили в старину, совершенно непонятно, однако для общей целостности картины и по уставу головной убор необходим, так что пришлось надевать, чтобы, так сказать, соответствовать всем правилам.