Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей

Преследователь следовал за ней, держась на расстоянии. Он знал Асакусу — её узкие улочки, где дома почти касались друг друга крышами. Он видел, как Акико ускорила шаг, как её плечи напряглись, и понял, что она заподозрила неладное. Он записал: «Храм, 21:50, остановка у фонаря». Он заметил, как она посмотрела в лужу, и улыбнулся уголком губ — её паранойя была предсказуемой.

Акико свернула на улицу, ведущую к её дому. Здесь было тише, только редкие фонари отбрасывали круги света. Шаги за спиной стали почти неслышными, но она чувствовала их, как холодное дыхание на затылке. Она вспомнила, как однажды в чайном доме заметила мужчину, чьи глаза слишком долго задерживались на ней. Он исчез, но теперь каждый взгляд казался угрозой. Остановившись у мостика через канал, она притворилась, что смотрит на отражение луны. Её глаза скользили по теням, выискивая движение. Ничего. Только плеск воды и шелест листьев.

Преследователь остановился за углом у закрытой лавки. Он видел, как Акико смотрит на воду, и знал, что она проверяет слежку. Он записал: «Мост, 22:00, проверяет окружение».

Акико двинулась дальше, её шаги ускорились. Дом был уже близко — двухэтажное здание с маленьким садом азалий. Пот пропитывал кимоно, сердце колотилось. Достав ключ из сумки на поясе, она оглянулась ещё раз. Улица была пуста, только ветер шевелил листья. Она открыла дверь, вошла и заперла её, прислонившись к стене. Дыхание было тяжёлым, но она чувствовала себя в безопасности — хотя бы на миг.

Преследователь остановился в тени напротив дома. Он видел, как зажёгся свет на втором этаже. Он записал: «Дом в Асакусе, 22:15, вошла одна». Запомнив адрес, окна и тропинку к заднему двору, он постоял, прислушиваясь к ночным звукам, и растворился в переулке, словно призрак.

Акико опустилась на татами, руки дрожали. Она достала свёрток и положила его перед собой. Лампа отбрасывала тусклый свет, делая бумагу зловещей. Она боялась открыть его. Что, если Танака солгал? Но его глаза — искренние, полные отчаяния — говорили иное. Подойдя к алтарю, где стояла фотография Кэндзи, она зажгла благовония, и дым поднялся к потолку. «Кэндзи, что мне делать?» — прошептала она, чувствуя, как слёзы жгут глаза.

Акико сидела в темноте, лампа погасла. Закрыв глаза, она представляла Кэндзи, море, ракушку. Но вместо моря видела реку Сумиду — тёмную, холодную — и тени, которые следуют за ней.

Глава 4

10 мая 1936 года

Солнце клонилось к горизонту, заливая равнины Сарагосы золотистым светом. Длинные тени тянулись от разбитых укреплений, а река Эбро текла спокойно, отражая закат и оставаясь равнодушной к следам недавней битвы. Прошёл месяц с тех пор, как республиканцы захватили город, и теперь Сарагоса была под их контролем. Альфахерия, некогда гордый символ националистов, превратилась в руины: стены её были изрешечены снарядами, а дворы завалены обломками. Но война не стихала, и город оставался ключевой точкой. Националисты, хоть и потрёпанные, не сдавались. В воздухе витали слухи о немецких подкреплениях.

В старом квартале Сарагосы, среди узких улочек и подвалов, националисты тайно восстановили базу. Остатки легиона «Кондор», теперь едва насчитывавшего несколько сотен человек, смешались с новыми немецкими добровольцами, португальцами и уцелевшими фалангистами. Атмосфера была тяжёлой — поражение всё ещё жгло сердца. В этот зыбкий покой прибыл полковник Курт Альбрехт, офицер Абвера, немецкой военной разведки, назначенный командовать легионом и вернуть ему силу.

Альбрехт приехал на закате, его грузовик поднимал клубы пыли, въезжая в лагерь на окраине города. Лагерь, раскинувшийся в неглубокой долине среди скалистых холмов, представлял собой хаотичное скопление палаток и мешков с песком. Несколько танков Panzer I с облупленной краской и помятой бронёй стояли у ящиков с немецкими орлами. Солдаты — меньше шестисот — выстроились в неровные ряды. Их лица осунулись, форма пропиталась пылью. Фалангисты в синих рубашках и красных беретах смотрели на новоприбывших с подозрением. Португальцы в выцветших зелёных мундирах перешёптывались. Немцы, дисциплинированные, но измотанные, стояли по стойке смирно, глядя на приближающегося офицера.

Альбрехт вышел из грузовика, его сапоги хрустнули по гравию. Высокий, под пятьдесят, с худощавым лицом, он выглядел как человек, закалённый годами службы. Серые глаза были внимательными, челюсть тяжелой, а чёрное пальто с эмблемой Абвера подчёркивало его статус. Шрам от виска до щеки, память о Великой войне, добавлял суровости. Он держался уверенно, но в его взгляде читалась холодная расчётливость.

— Господа, — начал Альбрехт, его голос, чёткий, с лёгким прусским акцентом, разнёсся над лагерем. — Я полковник Курт Альбрехт, ваш новый командир. Фюрер поручил мне восстановить легион «Кондор» и вернуть Сарагосу. Вы сражались храбро, но война не окончена. Республиканцы держат город, но их хватка слаба. Мы ударим — и победим.

Солдаты зашевелились, кто-то кивнул, другие переглянулись. Фалангисты захлопали. Португальцы молчали, их лица оставались непроницаемыми. Среди немцев, в первом ряду, стоял рядовой Вольфганг Зигфрид, сжимая винтовку Маузер. Его лицо было бледным, тёмные волосы прилипли к вискам под каской. Девятнадцатилетний доброволец, один из самых молодых в легионе, он мечтал о славе, но война уже показала ему свою суровую правду. Его глаза следили за Альбрехтом, в них мелькала тревога.

— Построиться для осмотра! — крикнул лейтенант Фриц Бауэр. Солдаты подтянулись, их сапоги зашуршали по земле. Альбрехт начал обход, двигаясь вдоль рядов, его взгляд скользил по каждому. Он останавливался, задавал вопросы, проверял винтовки, осматривал форму.

— Имя? — спросил он, остановившись перед фалангистом с забинтованной рукой.

— Хосе Гарсия, сеньор, — хрипло ответил тот. — Сражался в Альфахерии.

Альбрехт кивнул.

— Хорошо. Нам нужны бойцы с опытом. Почисти винтовку, она в грязи.

Он двинулся дальше, остановившись перед португальцем, чья форма висела мешком.

— Ты. Имя?

— Антониу Силва, сеньор, — ответил тот с сильным акцентом. — Я доставляю сообщения.

— Сообщения? — Альбрехт приподнял бровь. — Теперь будешь носить винтовку. Нам нужны бойцы, а не курьеры.

Португалец кивнул.

Альбрехт продолжил обход. Дойдя до Вольфганга Зигфрида, он остановился. Юный солдат стоял неподвижно, винтовка наготове, но руки слегка дрожали.

— Имя? — спросил Альбрехт, прищурившись.

— Рядовой Вольфганг Зигфрид, господин полковник, — ответил Вольфганг.

Альбрехт разглядывал его.

— Сколько тебе лет, Зигфрид?

— Девятнадцать, господин полковник.

— Девятнадцать, — повторил Альбрехт, словно про себя. — Был в бою?

— Да, господин полковник. В Теруэле. И… здесь. — Голос Вольфганга дрогнул на последнем слове.

Губа Альбрехта дёрнулась, он наклонился ближе.

— Ты боишься, не так ли, парень?

Вольфганг стиснул челюсти, но не отвёл взгляд.

— Я сражаюсь, господин полковник.

Альбрехт коротко кивнул.

— Страх делает тебя внимательным. Не дай ему сломать тебя.

Он двинулся дальше, оставив Вольфганга смотреть ему вслед, сжимая винтовку.

Осмотр продолжался в сгущающихся сумерках. Вопросы Альбрехта становились резче, его тон выдавал раздражение состоянием войск. Легион был тенью себя прежнего — плохо оснащён, голоден, деморализован. Альбрехт мысленно прикидывал, как превратить эту разношёрстную толпу в боеспособную силу.

С наступлением ночи лагерь затих. Костры потрескивали, тени плясали на палатках. Альбрехт собрал офицеров в командной палатке, освещённой одинокой лампой. Лейтенант Фриц Бауэр расстелил карту Сарагосы на складном столе. Лейтенант Клаус Шмидт, худощавый, с вечно хмурым лицом, стоял рядом. Командир фалангистов, капитан Мигель Торрес, и португалец Жуан Мендес, сидели напряжённо, их недоверие к немцам было осязаемым.

Альбрехт постучал по карте, его палец остановился на реке Эбро.