Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей

— Проклятье… — прошептал он, глядя на тело Вольфганга. — Что ты наделал, парень?

Отто Келлер стоял, замерев, его штык выпал из рук. Он смотрел на друга, на кровь, на автомат, лежащий в пыли.

— Он… он просто… — Отто не договорил, его голос сорвался.

Лагерь погрузился в тяжёлую тишину. Ветер стих, пыль осела. Тела Альбрехта и Вольфганга лежали в нескольких метрах друг от друга. Эбро текла вдали, равнодушная, а война за Испанию продолжала свой неумолимый ход. Солдаты стояли, не зная, что делать, их взгляды метались между мёртвым командиром и мёртвым солдатом. Тени сгущались, и Сарагоса, видимая вдали, казалась ещё дальше, чем прежде.

Лейтенант Фриц Бауэр, всё ещё сжимая Люгер, поднялся с колена. Его лицо было искажено смесью ярости и растерянности. Он обернулся к солдатам, его голос дрожал, но звучал твёрдо:

— Все на места! Никому не двигаться!

Фалангисты и португальцы зашептались, их голоса сливались в тревожный гул. Немцы, бледные и молчаливые, смотрели на Бауэра, ожидая приказа. Отто Келлер, стоявший у тела Вольфганга, не мог отвести взгляд от друга. Его руки тряслись, штык валялся в пыли. Он пробормотал, словно про себя:

— Вольф… зачем ты это сделал?

Бауэр шагнул к телу Зигфрида, его сапоги хрустнули по гравию. Он посмотрел на распростёртое тело, на MP18, всё ещё лежавший рядом, и стиснул челюсти. Что-то в этом поступке — в этом внезапном, безумном акте — не давало ему покоя. Вольфганг был молод, но не казался безумцем. Что толкнуло его на убийство командира?

— Обыскать его вещи, — резко приказал Бауэр, повернувшись к сержанту Гансу Веберу, стоявшему неподалёку. — Немедленно. Я хочу знать, кто он такой.

Вебер кивнул и подозвал двоих солдат. Они направились к палатке Вольфганга, стоявшей на краю лагеря. Солдаты вокруг расступились, их взгляды были полны страха. Фалангисты переглядывались, их руки невольно сжимали винтовки. Португальцы шептались, бросая косые взгляды на немцев. Атмосфера в лагере накалялась, словно перед грозой.

В палатке Вольфганга было тесно и мрачно. Единственная керосиновая лампа тускло освещала скудные пожитки: потрёпанный рюкзак, сложенное одеяло, несколько патронов, завёрнутых в тряпку, и пара книг. Вебер опустился на колени и начал рыться в рюкзаке. Солдаты стояли у входа.

— Что-то есть? — спросил один из них, рядовой со шрамом на подбородке.

Вебер не ответил. Его рука наткнулась на что-то твёрдое в боковом кармане рюкзака. Он вытащил небольшую тетрадь в кожаном переплёте, потрёпанную, с выцветшими страницами. На обложке не было ничего, кроме выцветшего пятна, похожего на след от чернил. Вебер открыл её, и его брови нахмурились.

— Что это? — спросил второй солдат, заглядывая через плечо.

Вебер молча листал страницы. Тетрадь была заполнена записями, написанными аккуратным, но торопливым почерком. Некоторые страницы содержали наброски карт, другие — списки имён, мест, дат. Но внимание Вебера привлекли несколько строк, написанных красными чернилами. Он прочёл вслух, его голос был тихим, но полным напряжения:

— «Равенство для всех. Справедливость для угнетённых. Сарагоса должна стать началом, а не концом».

Солдаты переглянулись. Вебер продолжал листать, его пальцы замерли на странице, где была приклеена листовка. На ней крупными буквами было написано: «¡No pasarán!» — лозунг республиканцев, их боевой клич. Под листовкой, в уголке страницы, был нарисован серп и молот, символ коммунистов.

— Проклятье, — выдохнул Вебер. — Он был с ними.

— С кем? — переспросил рядовой, его голос дрогнул.

— С красными, — отрезал Вебер, захлопнув тетрадь. — Зигфрид был коммунистом.

Он поднялся, сжимая тетрадь, и быстрым шагом направился к Бауэру. Лагерь к этому времени уже бурлил. Солдаты, собравшиеся группами, спорили, их голоса становились всё громче. Фалангисты кричали о предательстве. Португальцы, измотанные и настороженные, держались особняком, но их лица выражали тревогу. Немцы, всё ещё под впечатлением от смерти Альбрехта, смотрели на происходящее с мрачной решимостью.

Вебер подошёл к Бауэру, который стоял у тела Альбрехта, отдавая приказы о переносе тела полковника в палатку. Он протянул тетрадь лейтенанту.

— Посмотрите, господин лейтенант. Это принадлежало Зигфриду.

Бауэр взял тетрадь, его глаза пробежали по страницам. Его лицо потемнело, губы сжались в тонкую линию. Он прочёл несколько строк, затем перевернул страницу с листовкой.

— Коммунист, — прошипел он. — Этот щенок был красным шпионом.

Он поднял взгляд на Вебера.

— Обыскать всё. Каждую палатку, каждый рюкзак. Если в легионе есть ещё предатели, я хочу знать их имена.

Вебер кивнул и отошёл, выкрикивая приказы. Солдаты, получив команду, начали обыскивать лагерь. Ящики переворачивались, мешки вспарывались, палатки разбирались. Фалангисты, разъярённые новостью о предательстве, присоединились к обыску, их крики разносились по долине. Португальцы, хоть и неохотно, подчинились.

Отто Келлер, всё ещё стоявший у тела Вольфганга, смотрел, как солдаты роются в его палатке. Он не мог поверить. Вольфганг, его друг, с которым он делил сухари и рассказывал о доме в Баварии, — коммунист? Он вспомнил их разговоры, как Вольфганг говорил о справедливости, о том, как война перемалывает простых людей. Тогда это казалось просто усталостью, словами мальчишки, измотанного боями. Но теперь…

— Ты знал? — спросил сержант Вебер, подойдя к Отто. Его голос был резким, глаза подозрительно щурились.

— Нет, — выдавил Отто, его голос дрожал. — Он никогда… он не говорил ничего такого.

Вебер хмыкнул, но не стал спорить. Он повернулся к солдатам, рывшимся в вещах Вольфганга, и крикнул:

— Что ещё нашли?

Один из солдат, молодой парень с веснушками, поднял небольшую металлическую коробку, спрятанную под одеялом. Он открыл её, и оттуда выпало несколько писем. Вебер взял одно, развернул и начал читать. Его лицо побледнело.

— Письма… — пробормотал он. — От какого-то Хуана из Сарагосы. Пишет о встречах, о «товарищах», о плане.

Он передал письма Бауэру, который уже дочитывал тетрадь. Лейтенант пробежал глазами текст, его пальцы дрожали от ярости. В письмах говорилось о тайных собраниях в подвалах Сарагосы, о связных, передающих информацию республиканцам. Одно из писем заканчивалось фразой: «Когда придёт время, товарищ Вольфганг, ты сделаешь то, что нужно для дела».

Бауэр швырнул письма на землю, его лицо исказилось.

— Он не просто симпатизировал, — прорычал он. — Он был их агентом. Убил Альбрехта, чтобы сорвать наступление.

Лагерь клокотал от гнева. Фалангисты, узнав о находке, требовали немедленной расправы над всеми, кто был близок к Вольфгангу. Португальцы, наоборот, начали отдаляться, их лица выражали страх перед возможными обвинениями. Немцы, разрываемые между горем за Альбрехта и шоком от предательства, стояли молча, их руки сжимали винтовки.

Бауэр поднял руку, призывая к тишине.

— Слушайте! — крикнул он. — Зигфрид был предателем, но он мёртв. Мы не позволим его действиям сломить нас. Альбрехт хотел вернуть Сарагосу, и мы сделаем это. Ради него. Ради Испании!

Его слова встретили нестройный гул одобрения. Фалангисты закричали, подняв кулаки. Португальцы молчали, но кивнули. Немцы, всё ещё потрясённые, подтянулись, их лица стали жёстче.

Отто Келлер смотрел на тело друга, его сердце сжималось. Он не знал, что думать. Отто опустился на колени, подобрал штык и сжал его, словно пытаясь найти опору.

Война не ждала, и Сарагоса, окутанная утренним туманом, оставалась целью, за которую предстояло сражаться. Но теперь каждый солдат в лагере знал: враг не только за рекой, но, возможно, и среди них.

Глава 5

Утро 12 мая 1936 года в Москве было по-летнему тёплым. Солнце поднималось над Кремлём, заливая его стены мягким золотистым светом. Лёгкий ветерок, напоённый ароматом цветущих каштанов, колыхал занавески в открытых окнах кабинета. Москва просыпалась медленно, но уверенно: на улицах уже слышались стук колёс телег, скрип трамваев и далёкие гудки автомобилей. Сергей стоял у окна, глядя на Красную площадь, где утренний свет играл на брусчатке. Его мысли были далеко — в Африке, Испании, Европе, где каждый день рождались новые угрозы и возможности.