Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей

13 мая 1936 года, Рим, Палаццо Венеция.

Солнце заливало широкую площадь перед дворцом, его лучи отражались от белоснежного мрамора фасада, создавая ослепительный блеск, который заставлял прохожих щуриться. На Виа дель Корсо цокали копыта лошадей, запряжённых в повозки, гудели автомобили, а уличные торговцы выкрикивали свои предложения, их голоса сливались с гулом городской жизни. Внутри дворца, в просторном кабинете Муссолини, воздух был пропитан запахом полированного дуба. Тёмные бархатные шторы, расшитые золотыми орлами, слегка колыхались от сквозняка, пропуская тонкие полосы света, которые ложились на паркет, выложенный сложным геометрическим узором. На массивном столе из тёмного дерева лежали карты Абиссинии, испещрённые красными и синими линиями, обозначавшими позиции войск, маршруты снабжения и укреплённые пункты. Рядом стояла бронзовая статуэтка волчицы, кормящей Ромула и Рема, — символ величия Рима, который Муссолини стремился возродить. На стене висел его портрет в парадной форме, взгляд с которого, казалось, следил за каждым движением в комнате, добавляя напряжения и без того гнетущей атмосфере.

Бенито Муссолини, дуче Италии, стоял у окна, скрестив руки на груди. Его чёрная форма, безупречно выглаженная, подчёркивала широкие плечи, а подбородок, как всегда, был вызывающе вздёрнут. Лицо, обрамлённое короткими тёмными волосами, выражало смесь раздражения и непреклонной решимости. Глаза, обычно пылающие фанатичным огнём, сегодня были прищурены, словно он пытался разглядеть далёкие абиссинские нагорья за горизонтом римских крыш. Поражение 1 мая в тридцати километрах от Аддис-Абебы стало для него личным оскорблением. Его армия, оснащённая современным оружием, потеряла две тысячи солдат, десятки машин и не продвинулась ни на шаг к столице. Абиссинцы, поддержанные советскими советниками и поставками оружия, отбили наступление с яростью, которой никто не ожидал. Муссолини обещал итальянскому народу новую империю, триумф, достойный Цезаря, но вместо этого получил унижение. Газеты в Париже и Лондоне уже пестрели насмешливыми заголовками, а Лига Наций в Женеве обсуждала новые санкции. Это было недопустимо.

Вокруг длинного стола, покрытого зелёным сукном, собрались высшие генералы Королевской итальянской армии. Их мундиры, украшенные золотыми эполетами, орденами и лентами, блестели в свете хрустальной люстры, свисавшей с потолка; её подвески слегка позвякивали от сквозняка. Генерал Эмилио Де Боно, командующий абиссинским фронтом, сидел во главе, его морщинистое лицо выглядело усталым, а глаза избегали прямого взгляда дуче. Поражение под Аддис-Абебой подорвало его репутацию, и он чувствовал, как кресло под ним шатается. Рядом сидел генерал Пьетро Бадольо. Его недавнее назначение на пост заместителя Де Боно было недвусмысленным сигналом от Муссолини: исправь ситуацию или займи место командующего. Генерал Родольфо Грациани, известный своей беспощадностью в Ливии, нервно постукивал пальцами по столу, его усы подрагивали от сдерживаемого гнева, а глаза горели жаждой реванша. Полковник Альберто Париани, начальник штаба, склонился над картой, его очки в тонкой оправе поблёскивали, пока он делал пометки карандашом, вычерчивая возможные маршруты наступления. Генерал Франческо Причоло, представлявший воздушные силы, выделялся среди пехотинцев своей лётной формой с крылатым значком на груди. Его худощавое лицо с орлиным профилем выражало сосредоточенность, но в глазах читалась тревога, вызванная потерями авиации в последнем бою.

Муссолини резко повернулся от окна, его тяжёлые шаги отдавались эхом по паркету, словно удары молота. Он остановился у стола, упёрся кулаками в полированную поверхность и обвёл генералов взглядом.

— Синьоры, — начал он. — Я созвал вас, чтобы выразить своё глубочайшее недовольство. Абиссиния должна была пасть к моим ногам ещё два месяца назад. Я обещал итальянскому народу империю, величие, достойное древнего Рима, а вы приносите мне позор! — Он ударил кулаком по столу, отчего чернильница подпрыгнула, а перья и карты слегка сдвинулись. — Две тысячи солдат потеряны за один день, 1 мая! Машины уничтожены, самолёты сбиты, а Аддис-Абеба всё ещё не наша! Мир смеётся над нами, синьоры. Лига Наций, эти лицемеры в Женеве, потирают руки, а Советы снабжают абиссинцев оружием, пушками, самолётами! Как вы это объясните? — Его голос поднялся до крика, эхо отразилось от высоких потолков, заставив генералов напрячься.

Де Боно кашлянул, его пальцы нервно теребили край карты, где красные линии итальянских позиций обрывались у синих линий абиссинских траншей.

— Дуче, — начал он, стараясь сохранить твёрдость в голосе, — противник оказался сильнее, чем мы ожидали. Советская поддержка изменила ход кампании. Их пушки бьют точно, их самолёты манёвренны, а абиссинцы под командованием Раса Кассы сражаются с отчаянием обречённых. Они используют местность — холмы, ущелья, траншеи — с умом, которого мы не предвидели. Их укрепления защищают от наших обстрелов. Засады в ущельях, ловушки на дорогах — они заманивают нас в узкие проходы, где наши машины вязнут в грязи. Но я заверяю вас: мои дивизии перегруппировались. Мы готовы к новому удару.

Муссолини прищурился, его взгляд был полон презрения.

— Перегруппировались? — саркастично переспросил он. — Вы потеряли две тысячи человек, Эмилио, и не продвинулись ни на шаг к столице! Я дал вам всё — пушки, машины, самолёты, лучших солдат Италии. А вы приносите мне оправдания! — Он повернулся к Бадольо, чьё лицо оставалось непроницаемым, словно вырезанным из мрамора. — Пьетро, что скажете вы? Или вы тоже будете говорить о «неожиданной силе» врага?

Бадольо медленно поднялся.

— Дуче, я изучил отчёты. Де Боно прав: советская помощь изменила баланс. Их артиллерия пробивает нашу броню, а самолёты не уступают нашим в манёвренности. Но дело не только в русских. Абиссинцы используют местность с мастерством, которого мы не предвидели. — Он указал на карту, где синие линии обозначали абиссинские позиции, а красные — итальянские. — Дорога к Аддис-Абебе проходит через долину, окружённую зазубренными холмами, поросшими сухой травой и эвкалиптовыми рощами. Это их преимущество. Если мы хотим взять столицу, нам нужно больше сил, больше разведки и новая тактика. Я предлагаю тройной удар: главные силы по дороге, два фланга через холмы. И мы должны перерезать их снабжение через Джибути. Это их главный путь для поставок.

Муссолини стиснул зубы, его лицо покраснело от гнева, вены на висках запульсировали.

— Больше сил? — рявкнул он, его голос эхом отразился от стен. — У вас тысячи солдат, сотни машин, десятки самолётов! Сколько ещё вам нужно? Я хочу Аддис-Абебу в этом месяце, Пьетро! К 31 мая! — Он ткнул пальцем в Бадольо, затем обвёл взглядом остальных. — Вы все слышали. Я не приму новых провалов. Если столица не падёт, головы полетят, и я не шучу. Я не позволю, чтобы Италия стала посмешищем!

Причоло поправил значок на груди, его худощавое лицо напряглось.

— Дуче, наши бомбардировщики нанесли удары, разрушили их укрепления, сбросили тонны бомб. Но советские самолёты перехватывают наши машины, а их пулемёты осложняют заходы на низкой высоте. У нас осталось меньше половины эскадрильи после боя 1 мая. Я прошу подкреплений — больше истребителей для прикрытия. Без них бомбёжки станут слишком рискованными, и мы потеряем ещё больше машин.

Муссолини хлопнул ладонью по столу.

— Половина эскадрильи? — прорычал он. — Это всё, что у вас осталось после одного боя? Синьоры, я не собираюсь объяснять итальянскому народу, почему мы не можем справиться с отсталой армией Абиссинии. Вы получите подкрепления. Я отправлю две новые дивизии — двадцать тысяч человек — и новые машины из Милана. Причоло, ждите эскадрилью из Неаполя к 20 мая. Но я хочу план. Конкретный план. Аддис-Абеба должна пасть к 31 мая. Назови мне дату, Эмилио.

Де Боно вытер пот со лба платком, его голос дрожал, выдавая напряжение.

— Дуче, если подкрепления прибудут к 20 мая, мы начнём наступление 25 мая. Дайте мне пять дней на подготовку. Мы ударим с трёх сторон: главные силы по дороге, два фланга через холмы. С новыми машинами и пушками мы прорвём их траншеи, даже если они укрыты в своих норах.