Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей
Бадольо кивнул, его холодный взгляд скользнул по карте.
— Нам нужны точные данные о советских пушках и самолётах. Если мы выведем их артиллерию из строя, наши машины пройдут без потерь. И ещё: перережьте их снабжение. Дорога через Джибути — их главный путь. Удар по портам или складам лишит их боеприпасов, и их сопротивление рухнет.
Муссолини остановился, его глаза загорелись, словно он увидел проблеск победы.
— Джибути, — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Кто контролирует порт?
Париани поднял взгляд от карты.
— Французы, дуче, — ответил он. — Они нейтральны, но уязвимы. Прямой удар спровоцирует Париж, но диверсия — взрыв складов, саботаж — замедлит поставки без открытого конфликта. Я могу организовать это через наших агентов в течение недели.
Муссолини кивнул, его губы искривились в лёгкой улыбке, но в ней не было тепла.
— Хорошо, Альберто. Сделайте это. Но я хочу, чтобы вы все понимали: поражение недопустимо. Если Аддис-Абеба не падёт к 31 мая, я найду тех, кто справится. — Он посмотрел на Грациани, чьи глаза горели нетерпением. — Родольфо, ты поведёшь фланговую атаку через западные холмы. Используй свои методы, но держи себя в руках. Пока.
Грациани ухмыльнулся, его голос был полон уверенности.
— Будет сделано, дуче. Мои аскари разорвут их в клочья. Они будут молить о пощаде.
Муссолини вернулся к столу, его пальцы пробежались по карте, остановившись на красной точке, обозначавшей Аддис-Абебу. Он постоял молча, словно представляя триумфальный вход своих войск в столицу.
— Синьоры, — сказал он, понизив голос до зловещего шёпота, который заставил генералов затаить дыхание. — Это не просто война за землю. Это война за величие Италии. Если мы проиграем, мир увидит слабость Рима. Этого не будет. Я жду вашего плана к завтрашнему утру — детального, с расписанием, с указанием каждого батальона, каждой машины, каждого самолёта. И помните: я не принимаю оправданий. Поражение — это предательство.
Генералы молчали, их лица выражали смесь страха и решимости. Де Боно, чувствуя, что его положение висит на волоске, кивнул, его голос был едва слышен.
— Завтра к утру, дуче. План будет готов.
Муссолини выпрямился, его взгляд скользнул по каждому из них.
— Убирайтесь и работайте, — бросил он, махнув рукой, как полководец, отправляющий войска в бой. — И не смейте возвращаться без победы.
Генералы поднялись, их шаги были торопливыми, почти суетливыми, когда они покидали кабинет. Дверь закрылась с тяжёлым стуком, оставив Муссолини одного. Он подошёл к окну, глядя на площадь, где маршировал почётный караул. Но мысли дуче были далеко — в абиссинских нагорьях, где решалась судьба его мечты об империи. Он знал, что время уходит. Британцы и французы плели интриги, Советы снабжали абиссинцев, а Хайле Селассие, этот Лев Иуды, балансировал между державами. Муссолини стиснул кулаки, его ногти впились в ладони. Он переиграет их всех. Аддис-Абеба падёт, и Италия станет великой. Или он уничтожит всех, кто встанет на его пути.
Вечер опустился на Рим, окрасив небо багрянцем, словно предвещая кровопролитие. В кабинете зажглись лампы, отбрасывая мягкий свет на карты и бумаги, разбросанные по столу. Муссолини сел в своё кресло, обитое тёмной кожей, и взял перо. Он начал писать письмо королю Виктору Эммануилу III, описывая необходимость победы и подчёркивая, что Абиссиния — это испытание для нации, проверка её силы и духа. Закончив, он откинулся в кресле, его взгляд упал на бронзовую волчицу на столе. Её глаза, холодные и неподвижные, казалось, отвечали ему: Рим не падает. Рим побеждает. Муссолини закрыл глаза, представляя триумфальный парад в Аддис-Абебе, где итальянский флаг реет над поверженной столицей. Но в глубине души он чувствовал, что война может затянуться. Однако он не собирался проигрывать.
Глава 6
Кабинет на четвёртом этаже штаб-квартиры Кэмпэйтай в Токио, в районе Касумигасэки, был мрачным и строгим, как и само здание из серого бетона. Узкие окна, похожие на бойницы, закрытые тяжёлыми хлопковыми занавесками, пропускали тонкие полоски утреннего света, отбрасывая длинные тени на стены, обшитые тёмным кедром. На одной из стен висела карта Японской империи, помеченная красными и чёрными линиями, обозначавшими гарнизоны, маршруты и границы. Длинный стол из полированного красного дерева занимал центр кабинета, окружённый пятью стульями с высокими спинками. На столе стояли фарфоровые чашки с зелёным чаем, от которых поднимался лёгкий пар, чернильницы, стопки бумаг и пепельница с несколькими окурками.
За столом собралось высшее командование Кэмпэйтай региона Канто — пять человек, чьи лица, освещённые тусклым светом лампы под потолком, казались высеченными из камня. Во главе сидел генерал-майор Кадзивара Сигэо, шестидесятилетний мужчина с морщинистым лицом, короткими седыми волосами и взглядом, в котором чувствовалась решимость. Его форма, идеально выглаженная, с золотыми погонами, подчёркивала его авторитет. По правую руку расположился генерал-майор Хаями Тадаси, сорока пяти лет, с худым лицом и тонкими губами, сжимавшими незажжённую сигарету. Хаями славился своей дотошностью: его отчёты, написанные мелким каллиграфическим почерком, содержали мельчайшие детали операций. Напротив сидел генерал-майор Симидзу Кэнтаро, тридцати восьми лет, широкоплечий, со шрамом через бровь от стычки в Шанхае. Его взгляд скользил по лицам коллег, выискивая слабину. Рядом находились полковник Нарита Косукэ, молодой и амбициозный, с гладко выбритым лицом, и полковник Мацуока Рюдзи, с глубоко посаженными глазами, чья репутация безжалостного следователя опережала его. Перед Мацуокой лежала папка с отчётом об убийстве: листы с чёрными чернилами, фотографии — дом полковника Ясуда в Осаке, залитый кровью, тела семьи на татами, разбитый чайник, следы гравия на дорожке к задним воротам. Папка с документами, украденная из сейфа, упоминалась как «пропавшая без следов».
Кадзивара откашлялся, его слова нарушили тишину кабинета.
— Господа, убийство полковника Ясуда, его жены и детей в Осаке — это не просто преступление. Это вызов Кэмпэйтай, Императору и самой империи. Пропавшие документы содержали списки подозреваемых, планы облав, маршруты агентов в Маньчжурии, Корее и Китае. Если эти бумаги попали к врагу, мы рискуем утратить контроль над регионом. Это недопустимо.
Хаями, вынув сигарету изо рта, положил её на стол рядом с чернильницей и наклонился вперёд.
— Мы не знаем, кто за этим стоит, генерал. Китайская разведка? Коммунисты? Корейские повстанцы? Или кто-то из наших? — Он указал на папку с отчётом, отчего фотографии слегка сдвинулись. — Убийство было слишком чистым. Они знали планировку дома, распорядок семьи, точное расположение сейфа. Это не случайные бандиты, а профессионалы, работавшие по плану.
Симидзу, скрестив руки на груди, фыркнул.
— Китайцы? Они не посмели бы сунуться в Осаку. Их агенты работают в Маньчжурии, но не здесь. Слишком рискованно. Я ставлю на внутреннюю угрозу. После мятежа 26 февраля в Токио я не удивлюсь, если кто-то из наших офицеров решил, что Ясуда подобрался слишком близко к их тайным планам. Молодые радикалы, вдохновлённые «Кодоха», или социалисты, пропитанные марксистской ересью.
Нарита поднял руку, его лицо покраснело от волнения.
— Разрешите, генерал. Я согласен с генералом Симидзу. Мятеж 26 февраля показал, что предатели есть даже в армии. Молодые офицеры, мечтающие о «реформах», считают Кэмпэйтай помехой. Ясуда был строг, его методы вызывали недовольство. Его отчёты могли угрожать их планам. Возможно, кто-то решил устранить его до поездки в Токио, чтобы замять следы.
Кадзивара нахмурился, его пальцы сжали край стола.
— Вы обвиняете наших офицеров, Нарита? Это серьёзное заявление. У вас есть доказательства или вы повторяете слухи?
Нарита опустил взгляд, его лицо стало ещё краснее.
— Прямых доказательств нет, господин генерал. Но в казармах говорят. Я слышал, как офицеры называли Ясуда «цепным псом», который душит «дух Ямато». Его методы выявления нелояльных были жёсткими. Это могло спровоцировать кого-то из радикалов. Его списки подозреваемых включали имена, которые могли принадлежать людям из армии.
