Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей

Танака кивнул. Он знал о жестокости Кэмпэйтай — допросах в подвалах, исчезновениях, телах, выброшенных на берег Сумиды. Но он не мог отступить, не теперь, когда был так близко.

— Я тоже боюсь, Акико, — сказал он, понизив голос до шёпота. — Каждую ночь, когда я возвращаюсь в свою квартиру, я жду, что они придут за мной. Я проверяю замки, слушаю шаги на лестнице, прячу бумаги под половицами. Но страх не остановит войну. Только мы с вами можем попытаться. Вы не обязаны мне верить, но поверьте в то, что эта записка может спасти тысячи жизней. Если Хирота увидит правду, он может пересмотреть планы наступления. Вы — единственный человек, который может передать это ему без подозрений.

Акико посмотрела на него, её лицо было неподвижным, но глаза блестели, словно в них боролись гнев, страх и что-то ещё — надежда, которую она старалась подавить. Она молчала так долго, что Танака начал думать, что проиграл. Но затем она заговорила:

— Вы думаете, я не хочу остановить войну? — сказала она, её слова были медленными, словно она выдавливала их из себя. — Я пела для солдат, которые возвращались из Маньчжурии. Я видела их глаза — пустые, как выжженная земля. Они рассказывали мне о полях, где ничего не растёт, о деревнях, где нет ни одной живой души. Я знаю, что война делает с людьми. Но вы просите меня поставить на кон всё — мою жизнь, мою свободу. Почему я должна доверять вам? Кто вы вообще такой, господин Танака? Человек с цветами и красивыми словами? Или шпион, который использует меня, чтобы спасти свою шкуру?

Её слова ударили, как пощёчина, но Танака не отвёл взгляд. Он знал, что её недоверие оправдано, и всё же её прямота застала его врасплох.

— Я никто, Акико, — сказал он, его голос был спокойным, но полным силы. — Я всего лишь человек, который видел, как война разрушает семьи, города, жизни. Мой отец был на Русско-японской войне. Он вернулся без ноги и с лицом, которое больше не улыбалось. Я не шпион, не герой, не политик. Я просто верю, что мы можем остановить это безумие, пока не стало слишком поздно. Я доверяю вам, потому что у меня нет другого выхода. И я надеюсь, что вы поверите мне — не ради меня, а ради тех, кто ещё может жить.

Акико посмотрела на него. Она наклонилась чуть ближе, её голос стал едва слышимым:

— Вы смелый человек, господин Танака. Или безрассудный. Я не знаю, что хуже. — Она сделала паузу, её глаза изучали его, словно она пыталась увидеть его душу. — Я возьму вашу записку. Но не ждите, что я стану вашей союзницей. Я передам её Хироте, если будет возможность. Но я не обещаю, что он прочтёт. И не обещаю, что это что-то изменит. Если Кэмпэйтай узнают, я скажу, что нашла её случайно. И вас я не знаю. Понятно?

Танака кивнул, чувствуя, как облегчение смешивается с тревогой. Это был шаг вперёд.

— Спасибо, Акико, — сказал он, его голос был искренним, почти дрожащим. — Я не забуду этого.

Она посмотрела на него, её губы дрогнули в едва заметной улыбке, но глаза остались холодными.

— Не благодарите меня, господин Танака, — сказала она, её голос был твёрдым, но с лёгкой насмешкой. — Вы ещё можете пожалеть, что втянули меня в это. Не ищите меня снова, пока я сама не дам знать. И не думайте, что я делаю это ради вас. Если я сделаю это, то ради Кэндзи и тех, кто ещё может вернуться домой.

Она протянула руку и взяла свёрток, её движения были быстрыми, почти незаметными, как у воришки на рынке. Она спрятала его в рукав кимоно с ловкостью, выдающей опыт в подобных делах, и встала. Направившись к выходу, её фигура растворилась в толпе Гинзы.

Танака смотрел ей вслед, чувствуя, как его сердце всё ещё колотится. Он допил саке, его горло обожгло, и положил несколько монет на стол. Бармен, всё ещё медленно вытиравший бокалы, бросил на него взгляд, но Танака не стал задерживаться. Он вышел на улицу, где тёплый воздух пах цветами, жареной рыбой и дымом от жаровен. Река Сумида блестела под луной, её воды отражали огни фонарей и неоновых вывесок, а лепестки сакуры кружились на поверхности, словно крошечные лодки.

Танака направился к переулку, стараясь не оглядываться. Его инстинкты кричали об опасности, но он не видел явных признаков слежки. Мужчина в кимоно у входа в бар, слишком долго смотревший ему вслед, мог быть просто пьяным купцом, но Танака не был уверен. Он ускорил шаг, сворачивая в узкую улочку, где фонари горели реже, а тени были гуще, отбрасывая длинные силуэты на стены домов. Он знал Гинзу как свои пять пальцев и мог раствориться в её лабиринте, если понадобится.

В Асакусе, в конспиративной квартире над лапшичной, он запер дверь и сел на татами, доставая серебряный портсигар. Его пальцы дрожали, когда он зажигал сигарету, и он тихо выругался, пытаясь успокоить нервы. Запах соевого соуса и подгоревшего риса пропитал комнату, смешиваясь с дымом сигареты. Акико взяла записку, но её слова о Кэмпэйтай не давали ему покоя. Если она передумает или если её поймают, их план рухнет, как карточный домик. Он выпустил дым, глядя на тени, танцующие на стене в свете керосиновой лампы. Если Хирота прочтёт, он может пересмотреть планы наступления. Но всё зависело от Акико — и от того, насколько она готова рискнуть.

Акико вышла из саке-бара «Идзуми», и тёплый майский воздух Гинзы обволок её, пропитанный запахами жареного кальмара, угля и цветущей сакуры, чьи лепестки кружились в свете фонарей, словно крошечные призраки. Она поправила рукав кимоно, убедившись, что свёрток Танаки надёжно спрятан, и шагнула в толпу, растворяясь среди прохожих. Её движения были лёгкими, почти танцующими, но глаза оставались насторожёнными, скользя по лицам уличных торговцев, рикш и случайных зевак. Гинза бурлила жизнью: сямисэны звенели из открытых окон баров, торговцы выкрикивали цены на сладкие бобы и свежие устрицы, а колёса рикш поскрипывали на гравии.

Она свернула с главной улицы в узкий переулок, где фонари горели реже, а тени домов сливались в густую пелену. Её дом в Асакусе — старое деревянное здание с покосившейся крышей и маленьким садом, где цвёл жасмин, — был в получасе ходьбы. Обычно она выбирала извилистые пути, чтобы сбить с толку возможных соглядатаев, но сегодня инстинкты кричали об осторожности. Свёрток в рукаве, слова Танаки о войне и Хироте, её собственный страх — всё это давило на неё. Она сжала зонтик, словно он мог защитить, и ускорила шаг, стараясь не оглядываться.

В двадцати шагах позади двигался мужчина в тёмном кимоно, его лицо скрывала тень широкополой шляпы. Он заметил Акико, когда она вышла из бара, и теперь следовал за ней, держась на грани её поля зрения. Его глаза, холодные и внимательные, улавливали каждую деталь: как она поправила волосы, как пальцы нервно сжали зонтик, как она бросила быстрый взгляд назад на перекрёстке. Он знал, что она осторожна, и это усложняло задачу, но он был терпелив.

Переулок стал ещё уже, фонари почти не горели, и только луна отбрасывала слабый свет на мостовую. Акико замедлила шаг, прислушиваясь. Её слух улавливал шорох листьев, скрип телеги вдалеке, приглушённые голоса из окон. Но что-то было не так. Шаги за спиной — едва слышные, но слишком ровные, слишком синхронные с её собственными. Она остановилась, притворившись, что поправляет сандалию, и бросила взгляд назад. Никого. Сжав зонтик сильнее, она свернула в ещё более узкий проход.

Преследователь замедлил шаг, когда Акико остановилась. Он прижался к стене, сливаясь с тенью, и ждал. Его дыхание было ровным, почти неслышным, а рука в кармане сжимала рукоять маленького ножа, спрятанного в складках кимоно. Он достал блокнот и записал: «Переулок у Гинзы, 21:40, проверяет слежку».

Акико вышла на маленькую площадь, где стоял старый храм, окружённый вишнёвыми деревьями. Она остановилась у каменного фонаря, чей тусклый свет отражался в луже. Её лицо в отражении было бледным, глаза выдавали страх и усталость. Она подумала о записке. Что, если Танака прав и Хирота задумается? Но другая часть её сознания шептала: «Он выбросит её, а тебя назовёт предательницей». Сжав губы, она пошла дальше, стараясь дышать ровно.