Магнат. Люди войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Две бурильные установки (больше не нашлось), войлочные и угольные фильтры для воды я выписал из Буэнос-Айреса, но они еще не дошли. Вода ведь в Чако есть — между привычными к засухе ксерофитами тут и там растут зеленые рощи-ислас, что говорит о близости подпочвенной влаги.

Влез в тенек такой рощи, пробурил дырку-другую, отфильтровал и наслаждайся. А где бурить — укажут лозоходцы, они тут вполне эффективно заменяли геологоразведку и водяные горизонты определяли весьма уверенно. Во всяком случае, никто колодец без них рыть не начинал.

— Илья Григорьевич, — повернулся я к Эренбургу, наблюдавшему за растущей кучей срезанных волос. — Надо бы памятку по тыловому обеспечению и по ротации написать, а то вон какие вопросы задают, и главное, кто! Это же командиры, представляю, что в головах у рядовых бойцов творится.

Эренбург вздохнул (ну а кто любит лишнюю работу?), но согласился:

— До послезавтра сделаю.

— Обязательно укажите, что тыловиков, может, и слишком много, но впереди у нас большие события, делаем на вырост.

После ужина совещание, пользуясь относительной вечерней прохладой, продолжил Хосе:

— Парагвай переносит операции в северную часть Чако, там очень неровный рельеф, лабиринт неглубоких каньяд. Метров триста — и вы уже не увидите, что происходит у соседей. Поэтому особое внимание на боевое охранение, сторожевую службу и наблюдение!

— Только зря ботинки стаптываем, боливийцы ослабли, мы при нападении отобьемся! — все тот же лысый, недавно бывший курчавым, изображал главного оппонента.

И нес в массы принцип «в жизни всегда есть место подвигу». Так-то да, но лучше держаться от этого места подальше.

— Вы что думаете, за два месяца научились воевать? — воздвигся я над столом. — Дисциплина слабая, одно бахвальство!

— Мы разбили боливийцев!

— Не мы, а парагвайцы. Мы только помогли им.

— Мы все атаки отразили!

— Еще бы, при таком превосходстве в огневой мощи! Так что вы эту самоуверенность бросьте, она до добра не доведет. Жаль нет с нами товарища Нестора, он бы мог многое на эту тему рассказать.

Но много рассказал и товарищ Хосе. Его слушали гораздо внимательней, чем меня — как бы анархисты ни хорохорились в своем непризнании авторитетов, на самом деле их лидеры эти самые авторитеты и есть.

Хосе разобрал бой на 31-м километре, упирая на сознательную дисциплину, Хавьер рассказал подробности рейда, но все чуть было не испортил Умберто.

Он весь день, к моему удивлению, помалкивал, но под конец встал:

— Почему мы вообще воююм за интерес империалистических держав?

И нехорошо так зыркнул в мою сторону. Что характерно — никто не возразил, Хосе для себя все давно решил, а вот остальные, видимо, задавались тем же вопросом…

Ну, раз так, опять молчаливое сопротивление преодолевать мне:

— Как вы знаете, мы приехали сюда, чтобы научится воевать, чтобы научиться использовать технику, чтобы иметь возможность при необходимости создать народную армию для защиты республики.

— Учиться можно и дома!

— Дома мы пока слабы и в случае поражения многим из вас грозит расстрел. Здесь же — максимум плен.

Меня накрыло удивительное ощущение: я физически чувствовал, как эти упрямые головы отталкивают мысль, которую я пытаюсь в них вложить. Но вместо растерянности во мне взыграло самолюбие: неужели я, такой умный, опытный и образованный, не сумею убедить? И так меня проперло, что я задвинул первую в своей жизни речь на полчаса.

Выдал все, о чем думал, что знал и умел, приводил десятки примеров, вспоминал Гражданскую в России и завершил триумфальным пассажем о необходимости учиться военному делу настоящим образом.

И сам себя испугался, но тут же выдохнул с облегчением: Кольцова-то нет, спалить меня некому! Эренбург же мои слова пропустил мимо ушей, а остальные источника наверняка не знали.

Я поспешно переключился на минно-взрывную подготовку и раздал заготовленные чертежи — коробка с подвижной крышкой, внутри немного взрывчатки и ампула-детонатор. Почти советская ПМД-6, только еще проще. Для скептиков подготовил имитацию срабатывания — уронили на мину кусок бревна, взрыв разнес его в щепки.

Расходились непривычно тихо, только Хемингуэй громко спорил с экс-курчавым.

Вот что у нас хорошо — так это авиация. Сева и два пилота из числа наших курсантов аэроклуба даром что пылинки с самолетов не сдували, хотя летали ежедневно, для практики. Сева таскал обоих за собой ведомыми, заставлял ходить друг на друга в атаки и вообще старался дать молодым как можно больше практики. Техники, разумеется ворчали — каждый раз надо «аэрокобры» обиходить, проверить, заправить, смазать, но дело свое делали исправно.

Сегодня в запах бензина вплелась нотка краски, и я решил было, что опять подкрашивают фюзеляжи, но нет. Все три красавца демонстрировали голубое пузо и землисто-зеленоватого цвета спинку (камуфляж мы решили приберечь на потом), а на крыльях, корпусе и киле несли так приятные Севиному сердцу сине-бело-красные цвета Парагвая.

У крайнего самолета возились двое с небольшим трафаретом. Я присмотрелся — наша стандартная буква «А» в круге, одна штука. На втором самолета тоже одна, на третьем — три.

— За сбитых, jefe, — пояснил вынырнувший из-под навеса Марченко.

— Да я уж догадался. Как машины?

— Тьфу-тьфу-тьфу, — поплевал, чтобы не сглазить, Сева, — все отлично. Приборы работают, движки крутят, рация вообще выше всяких похвал. Надел шлем и все, разве что тангенту куда-нибудь поудобнее переставить.

— А ну-ка, покажи…

Полчаса я провел в кресле летчика, следуя указаниям стоявшего на крыле и пытаясь вычислить, куда лучше воткнуть кнопку приема-передачи. Самое удобное место, конечно, на рукоятке управления, но там же и гашетка, спутать — как два байта переслать.

Очередной груз успел вовремя, точнехонько утром 24 декабря, к празднованию Рождества. Так-то анархисты безбожники, но многовековая традиция, то-се, опять же, лишний повод выпить и закусить.

К тому же Панчо, который с утра вился коршуном над тремя ящиками, обещал к вечеру большой сюрприз и весь день со своими ребятами тянул провода от грузовика, сколачивал, таскал, натягивал… После торжественной службы, на которой мы присутствовали «по должности», Панчо пригласил «на кино» оставшихся в Исла-Пой офицеров (Эстигаррибия и многие другие предпочли сгонять до Асунсьона, встретить праздник по-семейному).

Днем мы устроили торжественный обед, хотя меню разнообразием не блистало — мясо, маниока, кукурузный хлеб чипа гуасу. Зато каждому бойцу перепало по банке консервированных персиков и плитке шоколада. А уж апельсинового сока было вообще залейся.

А вечером все ломанулись к нам. Новый кинопроектор с динамиками, новые фильмы с музыкой и речью, и пофиг, что они на английском — несколько человек язык знали и перевели. Новые, еще не дошедшие даже до Буэнос-айреса ленты — «Кинг-Конг», «Человек-невидимка», «Римские сплетни»…

Я предполагал, что наибольший успех выпадет на долю гигантской обезьяны, но абсолютным фаворитом стала комедия про заснувшего и попавшего во сне в Древний Рим американского почтальона — из-за полуголых (а в одной сцене прикрытых только длинными волосами) танцовщиц. «Зал» ревел, как может реветь только одичавшая мужская компания.

Наверное, до конца перемирия через кинопередвижку Панчо прошла вся парагвайская армия. Во всяком случае, «кинозал» пришлось ставить на склон оврага, а полотно растягивать на другом склоне и во всей ложбине свободного места на было.

Но все рано или поздно кончается, закончилось и перемирие. Насмотревшись на тренировки LRCG, Эстигаррибия решил возродить Guerrilleros de la muerte* для действий на коммуникациях противника. Их прежний вариант, созданный с подачи Беляева, был неплох ровно до того момента, как боливийцы начали охранять коммуникации, но более серьезное вооружение LRCG давало все шансы на успех.

Guerrilleros de la muerte — диверсионные группы «Партизаны смерти», действовавшие в 1931−32 годах.