Магнат. Люди войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

Там, впереди, поднимались два негустых столба дыма, но больше ничего рассмотреть не удалось. Поминая всех родственников до пятого колена, Михаил с грехом пополам спустился вниз, ухитрившись не выронить бинокль, и хотел было запросить штаб о дальнейших действиях, как проезжавший мимо посыльный из передового батальона крикнул на ходу:

— Впереди боливийцы! Девятая дивизия!

А еще через минуту его вызвал майор, командир полка, которому придали пулеметную роту.

— Сеньоры, положение крайне серьезное. 9-я дивизия противника перерезала Эль-Лобрего, а 3-я — тропу Пикада-Гарсия, наши головные части в окружении.

— Радио из штаба! — к машине подбежал радист и протянул клочок бумаги.

Майор просветлел — есть приказ, не надо думать самому.

— Отряд Грандера окапывается на Эль-Лобрего, нам приказано отбросить полки третьей боливийской и расчистить проход по Пикада-Гарсия. Сеньор капитан, — обратился он к Крезену, — вы остаетесь здесь в качестве заслона.

Следующие часы прошли в непрерывном рытье, следующие сутки — в попытках боливийцев сбить Крезена. В паузах между атаками пулеметчики углубляли окопы, а из тыла исправно подвозили воду и патроны. Самолеты с красно-желто-зелеными ронделями пару раз пытались атаковать транспортные колонны, но дважды над позициями появлялись «аэрокобры» Грандера, и боливийцы предпочли очистить небо.

Пехота противника после трех безуспешных атак в лоб на пулеметы тоже снизила активность, и большую часть времени Михаил болтал с итальянским наблюдателем, лейтенантом берсальеров Альдо Бертони.

— Синьор Крезен, а вы видели эти новые машины Грандера в бою? — берсальер любовно стряхивал пыль с черных петушиных перьев, приколотых к выгоревшей панаме.

— Только слышал, отзывы самые хвалебные. Говорят, они разнесли «виккерсы» и танкетки боливийцев…

Танкетки эти поставила Италия, и потому лейтенант согласился довольно кисло.

— А самолеты?

— Только издалека. Но судя по тому, что боливийцы предпочитают не принимать бой, а удирать, это неплохие машины.

— О, вы бы видели, какие прекрасные самолеты сейчас поступают в Regia Aeronautica! Фиаты CR-32! Это короли неба!

— Бипланы? — Крезен постарался спросить как можно более нейтрально.

— Да, и что? — вскинулся Бертони. — Дуче и маршал Бальбо дают нам самое лучшее!

Стресснер закончив дела, подобрался поближе — он очень интересовался реформами в Италии и не упускал возможности послушать человека оттуда. А берсальер разливался соловьем, нахваливая корпоративную структуру и единство общества.

— Да, полковник Родольфо Франко говорил, что хотел бы устроить все по итальянскому образцу, — подключился Альфредо. — И здорово, что у вас не церемонятся с этой красной сволочью…

Но разговор прервала ожившая рация — аппарат производства все того же Grander Inc оставили в пулеметной роте для координации, и офицеры прекрасно себе представляли, где и что происходит.

— Штаб Крезену, мы пробились на Пикада-Гарсия. По данным разведки 9-я дивизия готовит на вас решительную атаку. Если они сумеют опрокинуть заслон, то окружат не только головные дивизии, но и нас тоже. От вашей стойкости зависит судьба всей операции!

Михаил тягуче сплюнул — вот не было печали! Какого хрена он вообще полез в Парагвай? Геройствовать? Да ему эти геройства в хрен не вперлись еще с Гражданской!

— Продержитесь хотя бы час, подмога близко!

— К бою! — проорал пересохшим ртом Михаил и спрыгнул в окопчик в тени грузовика.

Держаться пришлось не час, а целых два, отбивая кипящими пулеметами волну за волной боливийцев. По окопам роты выпустили два десятка снарядов, но по большей части мимо, а ближе к вечеру сверху подкрались самолеты и сыпанули бомб. Не густо, не метко, но судьба зла, и Крезен увидел, как метрах в десяти от него вспыхнул оранжевый шар и разорвал в кровавые клочья то, что секунду назад было лейтенантом Стресснером.

Когда в строю оставалось меньше половины бойцов, да и те по большей части раненые, к пулемету встал даже итальянский лейтенант, но уже минут через десять подошла обещанная подмога. Михаил тяжело опустился на дно окопа и только тут понял, что ранен.

Гость, прежде чем решился сесть, долго рассматривал мебель на каркасе из гнутых хромированных трубок.

— Не бойтесь, Диего, они выдержат, — подбодрил Ося мощного и тяжелого посетителя.

К изрядному росту прилагались плотное пузо, крупный нос, большие губы и высокий лоб.

— Нет, я не боюсь… Странные кресла, никогда раньше таких не видел. Похожи на Баухаус, но не Баухаус. Кто-то из модернистов?

— Корбюзье.

— А, Шарль! Как же я не узнал его руку…

— Я купил их на выставке в Париже, а Корбюзье сделал дизайн всей конторы.

Визитер плюхнулся на прямоугольные подушки, обтянутые прочной черной кожей, стальное основание чуть слышно скрипнуло.

— Мы так и будем обсуждать мебель?

— Вы прямолинейны как рельс, сеньор Ривера, — Ося подвинул гостю сифон с содовой. — Разумеется, нет. Что у вас с Рокфеллер-центром?

Диего буквально взорвался:

— Эти сволочи, покровители искусств, уничтожили мою фреску! И даже не подумали оплатить расходы, не говоря уж о гонораре!

— Да, я так и слышал. А вы не хотите повторить мурал в другом месте?

— В каком? В Америке ее вряд ли захотят видеть…

— Овьедо или Барселона, заводы Grander Inc.

— А ваш «золотой мальчик» потом уничтожит ее, как эти, — Диего сжал губы, чтобы с них не сорвалась ругань.

— Джона не волнует, будет там изображен Ленин или нет. Если результат удовлетворит, последуют новые заказы.

— Мне надо посмотреть место.

— Так за чем дело стало? Ваш контракт с Рокфеллерами расторгнут, а я послезавтра отплываю в Европу, присоединяйтесь!

Когда Диего Ривера ушел, Ося поставил галочку, захлопнул переплетенный в толстую кожу блокнот и потер лоб.

Хорошо быть Грандером — захотел и свалил. Сам в Парагвай, а дела на Осину голову, чтоб он был здоров! Все заводы, все брокерские операции, советское золото, махинации с долларами, отправка снабжения в Буэнос-Айрес… Все равно приходиться заниматься самому, несмотря на кучу помощников и сотрудников.

Но пятидневный рейс через Атлантику, который с натяжкой можно считать отпуском, несколько примирял Осю с нагрузкой.

Ривера явился буквально за пару минут до отхода, красный и всклокоченный — в очередной раз поцапался то ли с заказчиками, то ли с товарищами по партии, то ли с женой. Но к исходу первых суток расслабился, разомлел и гулял вместе с Осей по верхней палубе.

— О, смотрите! — художник показал в небо, где высоко-высоко плыла серебряная сигара дирижабля. — А почему вы не летаете?

Ося тяжело вздохнул:

— Ну, смотрите сами. Дирижаблю требуется четыре дня, а пароходу пять. На дирижабле нет таких удобств, как на пароходе. Со мной едут, не считая вас, личный телохранитель, референт, секретарши, камердинер, два охранника-водителя, круглым счетом человек десять, а билеты на дирижабль сильно дороже.

— Считаете, что переплачивать такие деньги за сутки выигрыша слишком расточительно? — скептически хмыкнул Ривера, намекая на состояние Оси.

— Дороговато, да, но главное, это «Гинденбург» или «Цепеллин», больше никто через Атлантику не летает.

— И что же?

— Они приземляются во Франкфурте или Фридрихсхафене, оттуда еще полдня добираться до Парижа. Хотя времени жалко до ужаса, тут я согласен.

— Думаю, что еще год-два и авиация сможет решить эту задачу.

Ося умолчал, что лично вкладывал деньги в разработку самолета-трансатлантика, но ленивые авиаконструкторы все тянули и тянули. Сикорский вон, когда обещал испытать S-42, четырехмоторную летающую лодку? Но все застопорилось, никак не могут решить, делать герметичный пассажирский салон или нет.

— К тому же, мне не стоит лишний раз появляться в Германии.

Ривера нахмурился, но тут же сообразил, что нацисты сильно не любят евреев: