Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег
* * *
Уильям Брэнфорд Шубрик был крепким мужчиной лет пятидесяти, с лицом, обветренным морскими ветрами. Он ничуть не походил на кабинетного чиновника — настоящий моряк. В кругу семьи он был улыбчив и спокоен. Приди к нему Солано прямо на работу — и Шубрик показал бы другую свою ипостась: строгого начальника. Но заход через родственные связи оказался отличной идеей.
Обед у мистера Шубрика очень напоминал обед у мистера Тейлора — такой же вал вопросов про Парагвай и неуёмное любопытство слушателей. Только глава семейства был не столь меркантилен, как сахарный магнат, и не видел особой необходимости в независимости для Парагвая.
— Для меня Парагвай — это всего лишь одна из провинций Аргентины. Зачем вы вообще там ссоритесь? Одно большое государство всегда лучше, чем множество мелких. Взгляните хотя бы на Соединённые Штаты Америки: как бы мы жили, если бы каждый штат был отдельным государством? Я себе этого даже не представляю. У вас общая культура, общий язык… Что вам мешает жить спокойно, без гражданских войн, в одном большом государстве?
— В чём-то вы, конечно, правы, капитан, и для остальных провинций Аргентины ваши слова более чем справедливы, — согласился Солано. — Но вот конкретно в случае Парагвая всё совсем не так. Формально на его территории государственный язык — испанский. Но знаете, на каком языке разговаривают на рынках, на улицах и даже в государственных учреждениях? На языке местных индейцев — гуарани.
— Неужели! — воскликнула миссис Шубрик. — А как он звучит? Вы умеете говорить на этом языке?
Вместо ответа Солано запел простую песенку на гуарани, несколько куплетов которой хорошо знал.
— Эту песенку надо сопровождать игрой на арфе, — добавил он, когда закончил.
— На арфе? — удивилась жена капитана. — Вы не шутите? Я не могу себе представить арфу в ваших джунглях!
— Тем не менее в Парагвае это практически национальный инструмент. У меня с собой несколько эскизов, собственноручно сделанных известным учёным Эми Бонпланом во время его пребывания в Парагвае. Вот, например, один рисунок, выполненный с натуры.
Рисунок с полуобнажённой девушкой, играющей на арфе, вызвал бурную реакцию у пуританской семьи.
— Какая непристойность! Как можно ходить голышом?
— А что в этом плохого? — вопросом на вопрос ответил Солано. — Индейцы гуарани намного проще и сердечнее в быту, чем средний европеец. При этом все они добропорядочные католики. Ведь Парагвай — наследник иезуитского государства, а вовсе не часть Аргентины. Мы всегда чувствовали себя отдельным народом.
— Не знаю, не знаю, — проворчал капитан. — По-моему, вас этот самый диктатор Франсия таким сделал. Но спорить не буду — о Парагвае я практически ничего не знаю.
— Да, отсутствие информации — главная причина недопонимания, — согласился Солано. — Я постараюсь это исправить.
После обеда отец семейства пригласил гостя в кабинет.
— Если хотите, здесь можно курить, — сказал он, прикрывая дверь и усаживаясь у открытого окна.
— Спасибо, сэр, — улыбнулся Солано. — Я не курю. Это вредно для организма.
— Да? — удивился капитан, набивая трубку вирджинским табаком. — Впервые слышу. Наоборот, говорят, что это очень полезно и тренирует лёгкие.
Солано усмехнулся:
— При случае попросите как-нибудь судового врача вскрыть лёгкие у трупа старого курильщика. Вас весьма впечатлит то, что вы увидите.
— И что же я увижу? — нахмурился капитан.
— В табаке содержатся смолы. При курении они оседают в организме — как дёготь на смолокурне. Пользы никакой. Только вред.
— Хм… Ну, может быть. Но удовольствие от курения стоит того, — затянулся Шубрик — первой, самой сладкой затяжкой — и выпустил длинную струю дыма в сторону окна. — Обожаю это дело.
Поудобнее усевшись в кресле, он, наконец, перешёл к делу:
— Золовка пишет, что вы желаете выкупить у меня металлолом с выгодой для меня. Что вы имели в виду? У меня корабли деревянные. Лишнего металла особо не образуется.
Солано сложил кончики пальцев домиком и начал излагать:
— Насколько я знаю, сейчас у вас на разборке два корабля, выведенных из состава флота: фрегаты «Геррьер» и «Ява». Я хочу выкупить их вооружение по цене чугунного лома. Ведь по сути, именно этим оно и является. Разумеется, ваше разрешение на такую торговую операцию я оценю очень высоко.
— Шутить изволите, молодой человек, — усмехнулся капитан. — Да будет вам известно: орудия списанных кораблей, как правило, переходят на новые. Только часть, у которой сильный разгар затравочного отверстия или нарушена геометрия канала ствола, действительно идёт в утиль. Но таких обычно немного, — он сделал паузу, считая что-то в уме, — не более пятой части. А вы тут размахнулись.
«Ага, — подумал Солано. — Пятую часть стволов он уже мысленно продал».
— Орудие может быть в идеальном состоянии и при этом абсолютно бесполезным для военно-морской мощи США, — возразил он вслух. — Половина вооружения этих кораблей — карронады. А вот их вы можете со спокойной совестью списывать в утиль. Для современных кораблей это балласт, а не оружие.
— С чего бы это? — удивился Шубрик. — Вон там, на стапеле, — он ткнул мундштуком трубки в сторону одного из корабельных скелетов, — строится новейший паровой корвет «Принстон». У него впервые будет железный корпус, паровая машина ниже ватерлинии, и…
Суперинтендант сделал паузу и торжественно закончил:
— Двенадцать 42-фунтовых карронад. Возможно, тех самых, что сняты с «Геррьера» и «Явы».
«Мда… О секретности тут ни малейшего представления», — подумал Солано, но сказал другое.
— Для корвета не имеет значения, чем он вооружён. Его задачи обычно ограничиваются патрулированием и охотой на контрабандистов. Но в настоящем бою этот корабль будет не охотником, а жертвой.
Солано слегка наклонился вперёд, выражение его лица стало воодушевлённым, как у профессора, объясняющего своё открытие.
— Мы стоим на пороге настоящей революции в морской артиллерии, сэр. Эпоха, когда корабли сходились на пистолетный выстрел, чтобы изрешетить друг друга картечью из своих короткоствольных карронад, безвозвратно уходит.
Капитан Шубрик медленно затянулся, наблюдая за гостем сквозь клубы дыма.
— Вы, конечно, слышали о бомбических орудиях Пексана?
Солано дождался утвердительного кивка и продолжил речь.
— Французский флот провёл испытания этих пушек ещё двадцать лет назад. Они показали, что бомбическими орудиями можно потопить корабль после двух дюжин попаданий с дистанции трёх, пяти кабельтовых. Французы уже приняли их на вооружение и активно ставят на все новые корабли. То же самое уже делают и британцы, и русские. Дистанции боёв менее кабельтова, типичные для карронад, уходят в прошлое.
— Хм… — капитан выпустил облако дыма и подтвердил мысль Солано. — Инженер Эриксон планирует установить на «Принстоне» свою пушку из кованого железа. Её уже испытали в прошлом году. Она способна забросить двенадцатидюймовое ядро на пять миль!
Солано удивлённо приподнял бровь. Он не знал, что прогресс уже зашёл так далеко. Но слова капитана только усилили его позицию.
— Разве это не знак? Наступает новая эра. А для США отставать — опасно. Ваши 42-фунтовые карронады, сэр, — это не просто металлолом. Это музейные экспонаты. Балласт. Держать их на борту новейшего парового корвета — всё равно что вооружить его катапультой. Против современного парового судна, вооружённого по последнему слову техники, они бесполезны. Всю работу будет делать дальнобойная пушка. Без неё ваш корвет даже не успеет приблизиться — его разорвут в клочья с дистанции, на которой ваши карронады просто бессильны. Продать их мне — значит не лишиться ценного имущества, а грамотно утилизировать морально устаревший хлам, который больше никогда не послужит американскому флоту.
Шубрик хмурился. Он покачал головой, выражая сомнение.
— Но это ещё не всё, — продолжил Солано, нагнетая. — Гораздо бо́льшим потрясением основ станут пушки нарезные. Вы ведь знаете, как нарезное ружьё превосходит гладкоствольный мушкет по точности и дальности? То же самое ждёт и морскую войну. Дистанции боя вырастут до десятков миль. А продолговатые снаряды, начинённые взрывчаткой, будут уничтожать цель за несколько попаданий. И тогда даже пушки Пексана, сегодняшние новинки, и пушка господина Эриксона станут таким же хламом, как эти самые карронады.
