Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Красиво наблюдать за этим природным явлением. Только вот как бы рассвет этот кровавым для нас не стал.

Ложбинки, овраги ветвистые, деревья и поле. А поверх дымка стелется.

— Люди готовы? — После некоторого перерыва в разговоре спросил я у Тренко.

— Да… — Начал было говорить собрат, как в лагере, размещенном севернее нашего, полыхнуло пламя. Раздались крики, ругань. Затем стрельба.

Мы переглянулись.

Началось!

Глава 21

В лучах только-только показавшегося из-за горизонта солнца лагерь рязанцев выглядел нестройно установленным и плохо оборудованным. Полыхнуло та знатно что-то рвануло. Из-за оврагов и балок, которые разделяли нас донеслись крики, звон стали.

Грохнуло несколько пищалей.

— Ждем. Только если сами не справятся, тогда двинем.

Внезапно от рязанского становища к нам вылетел всадник. Несся, прижимаясь к гриве коня, трубил. Раз, второй… За ним выскочило еще несколько человек. Полетели стрелы. Лошадь встала на дыбы, рухнула назад. Соскочить он успел самый последней момент. Пропал из виду. Полетел кубарем в один из овражков.

Миг — и из-под земли донесся третий гул рога.

— Вперед! — Выкрикнул я.

Полтысячи всадников рванулись в бой. Понеслись через поле вперед к разделяющим лагеря оврагам.

— Знамя! — Заорал я, что есть мочи.

Пантелей развернул за моей спиной штандарт.

Я всматривался в то, куда мы неслись. Нестройный редкий ряд телег, как ограда. Приличные прогалы, куда может пройти конница. Центральная «улица» лагеря уходила к крупным шатрам, где как раз что-то уже дымило и творился какой-то хаос.

Расстояние быстро сокращалось

Я на миг завис над убитой лошадью и упавшим всадником. Парень уже вылез из оврага и уставился на меня. Незнакомое какое-то лицо. Значит, тот сотник, Некрас Булгаков, человека послал. Сам руководит, видимо, обороной Ляпунова по моей указке.

Молодец.

— Убить хотят, господарь! — Он выпалил громко. Смотрел на меня широко распахнутыми глазами. — Все как вы… Хотят. Иуды!

Мои бойцы тем временем преодолели отделяющие два лагеря овраги. Рязанцы даже не думали выставить здесь какое-то охранение. Расстояние между моими людьми и рядом повозок стремительно сокращалось. Там тоже особо никто не думал нам противодействовать.

Да и укрепления… Считай ничего.

Никаких сложных валов. Копать им было, судя по всему, не с руки или некогда. Пришли, просто встали, частично возами отгородились.

Приметив нас, они не начали поднимать тревогу, а лишь вопили и разбегались.

Что добавляла хаоса к творившемуся в лагере. Центр полыхал, окраина наводила панику.

Передовые мои части вошли в рязанский стан прямо по основной его центральной «улице», ведущей к крупным шатрам в центре. Я отставал немного, телохранители и знамя оставались при мне.

Замешкавшись, глянул назад.

Пехота наша тоже уже строиться в формации. Серафим, Франсуа и Вильям ван Врис на конях выходили чуть вперед построений, раздавали приказы. Еще минута и быстрым маршем они тоже начнут двигаться в сторону рязанского лагеря. И тогда уже даже шанс на численное превосходство противника будет нивелировано.

Изначально такого в планах не было.

Они должны были в случае боя выйти на рубежи обороны, но… Следуя ситуации, действовали верно. Сейчас противника нужно было давить морально. Принуждать миру по максимуму бескровно, пугая тем, что в случае неповиновения ее прольется очень много.

Лагерь рязанцев постепенно накрывала паника.

— Оружие на землю!

— Гарантируем жизнь!

— Сдавайтесь!

Гудели мои люди, стремящиеся к центру, к главным шатрам.

Я с телохранителями добрался до передовых повозок. Эта часть лагеря уже обезлюдела. Впереди раздались звуки боя. Вестовой появился подле меня в тот момент, когда я преодолел треть расстояния от въезда в лагерь до больших шатров.

— Сумбулов схвачен, мятеж подавлен. Три сотни рязанцев сами бы справились.

Мальчишки. Перестраховались, испугались, позвали нас. В целом — может, и хорошо.

Лагерь не выглядел каким-то враждебным. Люди, больше ошалевшие оттого, что проснувшись видели огромное количество вооруженных, незнакомых им людей. Озирались, широко раскрыв глаза.

Поскольку боя не случилось они пребывали больше в недоумении. Мои не рубили спящих и не жгли палатки все выглядело достаточно мирно.

Еще бы — мы же, наоборот, помешали смене управления и хаотизации.

И раз их не убивали, то сопротивляться рязанцы смысла не видели.

Агрессии нет, зачем ее провоцировать и нарываться на драку с превосходящим тебя противником. Ты в одних портах, а здесь доспешная конница и люди, вооруженные аркебузами — каждый первый.

Серьезные люди, решают какие-то серьезные дела. Лучше их не трогать.

Проехал в сопровождении телохранителей к шатрам. Привстал на стременах, чтобы разобраться, а что здесь творится.

Догорала одна из палаток. Дымила, чадила, дышать от этого было не так просто.

Порядка тридцати человек оказались связаны, скручены, поставлены на колени с заломанными руками. Несколько валялось побитыми. Шесть тел лежало недалеко от самого главного шатра. Там над ними хлопотал какой-то человек. Возможно, местный врач. Но судя по тому, что он делал, помочь им уже было нельзя. Трупы.

Вперед выступил Некрас Булгаков.

— Господарь, Игорь Васильевич. Бунт подавлен.

— Благодарю за службу! — Выкрикнул я. Это было самое верное слово, которое здесь ждали все.

Парень оказался, несмотря на горячность, весьма толковым. Он подтянул сюда не только свою сотню, но и еще две. Разместил поближе к шатрам. Судя по всему, когда заговорщики рванулись на приступ, понимая, что им будет кто-то противостоять, то нарвались на готовых к бою людей. Хоть и молодежь, но горячая и злая отбила атаку.

Здесь как раз и понесся к нам гонец, а люди Сумбулов дрогнули.

Помирать не пойми за что им явно не хотелось. Наскоком не вышло, надо бежать.

— Как Ляпунов? — Спросил я, гарцуя на коне перед бойцами.

— В шатре воевода. Тяжко ему.

Я увидел, что над одним, достаточно богато одетым и облаченным в бахтерец человеком навис Тренко. Стоит что-то выговаривает ему зло.

Слетел с коня, двинулся к этой паре.

— Собрат мой, кто это?

— Тварь, Иуда, предатель. — Процедил мой зам. — Исаак Никитич Сумбулов, собственной персоной. Что, тварь, помнишь, как моих, воронежских предал, как секли их ночью? У… — Он замахнулся кулаком.

— Погодь! — С учетом того, что рука его была облачена в кольчугу, в том числе и перчатку, как бы не убил таким ударом.

Это же, как кастетом наотмашь по лицу врезать. Зубы долой, челюсть набекрень, сопли, слюни, болевой шок. А мне с этим человеком говорить надо. Да, у Тренко к нему свои счеты, но дело военное, государственное — оно важнее.

— Что удумал, гражданин Сумублов? — Уставился я на него, смотря сверху вниз.

— Ты… процедил он, смотря исподлобья. — Ты…

— Игорь Васильевич Данилов, я. — Улыбнулся криво, злобно. — Почто Ляпунова со свету сжить захотел? Ко мне на поклон не явился, говорить не захотел, а?

— Кто ты такой, чтобы тебе… На поклон. А?

— Так, ты же за Болотникова стоял, хоть и бросил его потом. Переметнулся. Ему кланялся. А он. — Хохотнул я. — Как Шуйский решил, вроде бы даже не боярин.

— Стоял, не стоял… А ты никто, пыль на сапогах. — Попытался рассмеяться он.

Боец, что стоял за его спиной, решил ударить, пресечь столь наглые речи. Но я остановил его. Пускай этот пес полает немного. Из таких фраз тоже кое-что сложить можно. Слишком гордый, слишком самонадеянный. Кичится, что смерти не боится.

— Пыль, говоришь. — Процедил сквозь зубы. — Эта пыль тебя жизни лишить сейчас может. Легко.

Наклонился, за подбородок его схватил. Взглядом буравил.

— Ты тварь, что здесь удумать решил. А? Почто Прокопия Петровича, старика… Воеводу рязанского со свету сжить решил? Говори!