Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Ляпунов, получается в шатер, а вы, значит, сюда?

— Мы, да. Мы как этого увидели. Лжеца… Иуду! — Он прямо кричать начал, но осекся быстро. — Мы втроем. Хотела вся сотня, но… — Он помялся.

— Сотня? — Это уже не игра была, а удивление вполне нормальное.

— Ну да, сотник я. Некрас Булгаков. — Он насколько мог связанный, выпятил грудь.

С трудом я сдержался от хлопка себе по лицу. Как это у молодежи нынче — «фейспалм»?

Послала нелегкая, черт, юнцы… Но, что имеем. План в голове строился, но как на таких людей положиться? Как им дело доверить?

— И там все, в сотне твоей такие? Как ты? А?

— Мы лучшие. — Выпалил доселе молчавший третий.

Мама родная, кого ты собрал, Ляпунов. Это же дети. У них на губах еще молоко не обсохло. И из таких вот мальчишек ты сотни свои собрал? Да как их в бой-то вести? Они же дрогнут, побегут. И как рука поднимется? Ведь смерть им всем. А жить потом кому?

Я не сдержал злости, сокрушенно головой покачал.

Черт, довела Смута страну до ручки. Молодежь безусая воюет, в полки встает.

— Лучше не буду спрашивать, сколько вам лет. — Вздохнул.

Они молчали, глаза опустили.

— Значит так. План меняется, собратья. Малость меняется. — Обвел всех своих взглядом. — Тренко мне нужен будет рано поутру. Узнайте, где он. Как здесь закончим. Отдыхать всем. Подъем ранний будет.

Они закивали, пока не понимая, что происходит.

Уставился я на этого горе сотника. Надежда кое-какая на него, конечно, была. Куда деваться, других нет.

— Значит так, Некрас Булгаков. Сейчас ты и собратья твои поклянутся мне, что пойдут со мной до Москвы царя доброго, сильного на трон сажать.

Они ошарашенно закивали.

Мы проговорили друг другу слова уже привычной клятвы. Бойцы мои смотрели на меня с полнейшим непониманием. Но, они уже были привычны к тому, что все странные действия господаря приводят к победам и свершениям. Поэтому стояли спокойно, молчали.

— Некраса развязать. — Махнул я рукой. — Сопроводить к краю лагеря и проследить, чтобы добрался он до своих.

— Господарь. — Сам сотник рязанский глаза на лоб выкатил. — Мы же, я же…

— Ты мне службу сослужишь. А если не сделаешь, то этих двоих… — Я хмыкнул, по горлу ладонью провел. — Думаю, ты понял.

Друзья уставились на него.

— Лучше убей, я не предатель! — Он попытался вскочить.

— Балда, ты. Я тебя посылаю, чтобы ты Ляпунова спас. — Он рот открыл, замолчал. — Слушай внимательно. Как придешь, всю сотню свою тихо. Тихо! Понял? Поднимай и веди к шатру Ляпунова. Там в караул становитесь. Надеюсь, непоздно еще. Уверен, под утро Сумбулов этот ваш, за ночь силы, собрав в лагере, решит крамолу навести. Власть в войске взять. Сказать всем, что Прокопий Петрович либо болен, что правда, либо мертв.

Я перевел дыхание, продолжил.

— И, скорее всего, он постарается утроить эту смерть. Ты должен Ляпунова спасти. Понял?

Он моргал.

— Понял⁈ Некрас Булгаков?

— Да.

— Если туго будет, труби в рог. Мы придем. Трижды труби.

Он закивал.

— Времени мало. Торопись. И если вздумаешь дурить, эти двое. — Я махнул на оставшихся у нас пленников. — Помрут. Ляпунов должен выжить. Понял?

— Да, господарь. Я все силы, все, что могу. Мы все. Мы же за воеводу. За него горой.

— Только, тихо. — Я приложил палец к губам. — Ти-хо.

Вздохнул. Быстро роздал приказы. Мои бойцы двинулись прочь из города, сопровождая юнца — сотника. Двух остальных отправили в подвал под засов. Мальчишек, что еду у нас воровали, оставили под присмотром Ваньки ночевать где-то наверху.

Наказал утром сопроводить к храму и передать батюшке. Пускай сам разбирается и уже матеря или он, если они беспризорники, им наказания выбирают. Негоже нам, людям служилым, детскими делами заниматься.

Сам улегся досыпать.

Утро должно выдаться у меня очень и очень ранее. Если я все верно рассчитал, то есть шанс успеть. А если нет — то уже сейчас лагерь Ляпунова стал лагерем Сумбулова. И по факту утром мы столкнемся с какой-то провокацией или хаосом в армии.

Нужно быть готовыми.

Надежда на то, что переворот не произошел, была. Неслышно стрельбы и шума. Не докладывали мне дозоры о творящейся там резне, значит, скорее всего, я прав. Власть начнет меняться ближе к утру. Или не власть, а просто… Один воевода решит покончить с другим и утечет к иным своим покровителям. Бросит войско…

Как он его уводить будет из-под моего удара, мне пока не ясно. Только провокация и разгром, чтобы люди ко мне не перешли всем своим числом.

Так, в Смуту дела решаются.

Проснулся за час до рассвета. Поднял телохранителей своих. За Пантелеем в храм тоже сам зашел. Ваньку трогать не стал, дети уже не моя забота, сам как-то решит. Пол сотни оставил здесь на хозяйстве с Яковом, а вторую половину повел к северному краю лагеря.

Шли тихо.

Бойцы в расположении понемногу просыпались. Кланялись, видя движущийся отряд и меня во главе.

Делали они это тихо, спокойно. Чувствовалось наличие некоего опыта. Заранее всем им мы сообщили, что готовыми выступать надо быть к рассвету. Но сделать это как можно неприметнее. Поэтому все они возились, приводили себя в порядок, собирались. Полтысячи Тренко уже были готовы. Вышли на позиции для удара или отражения атаки.

Боевые лошади стояли, фыркали. Бойцы держали их под уздцы.

Скоро пехота займет вырытые фортификации, и о нас тогда любой враг зубы обломает.

— Ну что, собрат мой. — Обратился я к полутысяцкому своему. — Что разведка говорит?

— Ох, что творится… — Проворчал он. Чувствовалось, что сдерживается с трудом человек от брани. — Отпустил сотника к ним, обратно, господарь. Этого сосунка безусого.

— Надо так, собрат. — Улыбнулся я. — Что в лагере?

— Было все тихо. Ну так, какая-то возня, но… Считай, патрули ходят. Неясно, что да как. Ну а как твой этот обратно вернулся, часть возится сильнее стала. Перешли они, вроде как, ближе к центру. И еще пара сотен тоже. Самые молодые, которые.

— Ты что, не спал всю ночь?

— Да нет. — Он усмехнулся. — Доложили вот только. Отдохнул. Поднялся, в курс дела вошел. Знаю, ты же спросишь с меня.

— Значит, парнишка дело сделал. Ну, поглядим.

— А что там? Чего ты выдумал, господарь? — Тренко был напряжен. Он был простым воякой, хоть и хорошо знал свое дело. А вот во всякие политические и диверсионные игры играть, это не его.

— Да там воеводы-то два, оказывается. — Решил я его ввести в курс дела, кратко. — Ляпунов, старик, что с посольством к нам приезжал. А второй, Самбулов Исаак Никитич. Я такого, признаться, не знаю.

Лицо Тренко посуровело, аж перекосило его. Прошипел зло.

— У… Рожа ляшская. Тут всплыл. Падаль…

Не думал я, что знакомы они с ним.

— Кто это? Знакомец твой?

— Да так. Если бы он с посольством был, я бы ему кишки выпустил. Пусть потом…

— Тренко Чернов, ты давай без эмоций. По делу. — Перебил я его холодно.

— Господарь, да… Личное у нас с ним. Мы же все тут. — Он вздохнул. — Ну почти все, за Ивана Исаевича стояли. За Болотникова. А потом, так как-то все пошло не очень хорошо и кто остался… — Он перекрестился. — Царствие небесное многим. Кто обратно к Полю утек. Ну и… Вышло так, что этот Сумбулов возьми и перейти к царским войскам. Иуда проклятый.

— Так Ляпунов тоже. — Проговорил я.

— Да. — Сплюнул Тренко. — Только там истории разные. Говорю же. Личное. Сумбуловские моих побили тогда знатно. Я сам… — Он сокрушенно головой покачал. — Еле ноги унес. Литвин он. За ляхов стоит, вот те крест, господарь. — Перекрестился. — Нет ему веры. Увижу, убью гада.

— Успеешь. Только допросить прежде его нужно будет.

— Хорошо, господарь, но потом… — Таким злым я этого человека еще ни разу не видел. — Я ему кишки выпущу. Твари этой.

Выходило все интереснее и интереснее.

Первые лучи солнца полыхнули из-за горизонта. За рекой, за лесом стало чуть светлее. Не черно, а так, словно серо. И Туман от реки потек, показался. Негусто его было, как на Упе, поменьше. Обзор не закрывал.