Ленька-гимназист (СИ) - Коллингвуд Виктор

В воскресенье полгорода потянулось в церковь — кто по велению души, кто из страха перед новой властью, демонстрируя лояльность. Мы же с Костиком и Гнаткой, как обычно, направились на наш «пляж». Солнце пекло, Днепр манил прохладой. Настроение было не самым радужным после вчерашних новостей, но сидеть дома было еще тошнее.

Мы шли по пыльной улице, огибая базарную площадь, когда дорогу нам преградила знакомая компания. Впереди, расставив ноги и уперев руки в бока, стоял Казимир Зданович — Козлик. За его спиной маячили четверо его прихвостней, здоровенных лбов из Верхней колонии, всегда готовых подлизаться к сильному и поучаствовать в какой-нибудь пакости. Один, я знал, был сыном белого урядника, другой — из семьи железнодорожного начальства. Короче, «мажоры».

— Тю, гляньте-ка, кого я вижу! — протянул Козлик с издевательской ухмылкой. — Шликлетный большевик! Куда это вы намылились, господа красная гвардия? Молиться за упокой души своих комиссаров?

Лицо его было перекошено от злобы и торжества. Видимо, численный перевес придал ему куража.

— Тебе какое дело, Козлик? — спокойно ответил я, останавливаясь. — Иди своей дорогой, не мешай.

— Ах, не мешай? — Козлик шагнул ближе, его противные маленькие глаза зло сузились. — Это ты мне, Ленька Брежнев, смеешь указывать? Да ты никто, быдло драное! Вы все, краснопузые, скоро на столбах висеть будете!

— За словами следи, казлина, — процедил я, выступая вперед. — Не тебе пасть разевать. Сам-то небось уже сапоги белым лижешь, полячишка?

— Что⁈ — взвизгнул Козлик. — Слушай сюда, большевистская сволочь! Скоро тут будет Ржечь Посполита, как в прежние времена, и это ты будешь лизать мои сапоги! А ну, хлопцы, дадим им понюхать каменской землицы!

Его дружки, как по команде, ринулись на нас. Их было пятеро, нас — трое. Раньше, еще пару месяцев назад, такая стычка закончилась бы для нас плачевно. Мы бы точно огребли по полной. Но сейчас… сейчас что-то изменилось. Наши «тренировки» на пустыре не прошли даром! Мы стали сильнее, выносливее, злее… а главное — техничнее.

Первого, самого ретивого, Гнатка встретил славным ударом в челюсть. У меня аж сердце запело, как услышал, как клацнули зубы этого типа! Юнец охнул и повалился на землю. Костик, хоть и был не таким сильным, как Гнатка, но вертелся юлой, уворачиваясь от ударов и швыряя соперников в пыль прекрасно отработанными борцовскими приемами. Я же решил продемонстрировать весь свой репертуар. Удар локтем в солнечное сплетение одному, головой в морду другому, тыльной стороной ладони в нос — третьему… И свинчатка тоже пошла в дело. Зря ее, что ли, мастрячили?

Драка, должно быть, длилась недолго, но мне показалось, что прошла вечность. Козлик, увидев, что его «армия» терпит явное поражение, попытался было сбежать, но я догнал его и свалил на землю. Несколько точных ударов — и он заскулил, закрывая лицо руками.

Через пару минут все было кончено. Двое из нападавших валялись на земле, постанывая. Остальные, включая Козлика, подхватив своих побитых товарищей, поспешно ретировались, бросая в нашу сторону злобные взгляды и угрозы.

Мы стояли посреди улицы, тяжело дыша, отряхивая пыль с одежды. У Костика была разбита губа, у Гнатки под глазом наливался синяк. У меня тоже саднила скула и гудели кулаки. Но на душе было какое-то злое удовлетворение. Мы не просто отбились — мы победили. Мы смогли дать отпор тем, кто был сильнее и многочисленнее.

— Ну что, Козлик? — крикнул Гнатка вслед убегающим. — Попробовал землицы? Еще хочешь?

— Ладно, пошли, — остановил его я. — Ну их нахрен, уродов.

Мы пошли дальше, к ближайшей колонке, возбужденно обсуждая подробности драки.

— Видал, как я тому верзиле в дыню заехал? — хвастался Костик, вытирая кровь с губы. — Он аж присел!

— А ты, Ленька, ловко этого, второго, подсек! — восхищался Гнатка. — И откуда только ты такие штуки знаешь?

Найдя колонку, мы остановились умыться — смыть пыль, кровь и охладить разгоряченные физиономии. Синяки и ссадины ныли, но это была приятная боль победителей. Что поделать — тут иначе нельзя; не умеешь драться — ходи по улицам осторожно! Солнце все еще пекло, но на душе было как-то легче. Разговоры снова вернулись к обычным мальчишеским темам — кто дальше камень бросит, кто быстрее плавает, какие новые слухи ходят по городу.

И тут вдруг из-за угла выехала кавалькада. Несколько казаков верхом, с шашками наголо, в неизменных мохнатых папахах и выцветших, с соляными разводами от высохшего пота, гимнастерках. Они ехали неспешно, но с таким видом, будто вся улица принадлежит им. А посреди них медленно катилась обычная городская пролетка, запряженная парой неказистых лошадок.

Мы посторонились, пропуская всадников. И тут я увидел то, отчего у меня похолодело внутри. В пролетке, сгорбившись, сидел человек. Но лица его не было видно — на голову ему был грубо натянут холщовый мешок, завязанный у шеи веревкой. Руки его, судя по всему, были связаны за спиной. Судя по кровавым пятнам на мешковине, он был крепко избит. Рядом с ним сидел еще один казак, державший наготове винтовку.

Казаки, конвоировавшие пролетку, просто светились от самодовольства. Они переговаривались между собой, громко смеялись, бросая торжествующие взгляды на редких прохожих, испуганно жавшихся к стенам домов.

— Ну, уважим начальство! — донесся до нас обрывок фраз. — Вот это улов! Не зря старались!

— Да уж, теперь-то он попляшет! — подхватил другой, скалясь в щербатую улыбку. — Птичка ва-а-ажная попалась! Сам… — он понизил голос, и остаток фразы потонул в цокоте копыт и скрипе колес.

Я смотрел на эту пролетку, на сгорбленную фигуру с мешком на голове, и сердце мое сжималось от дурного предчувствия. Высокий, сутуловатый… Костенко? Неужели Костенко!

Мысль эта обожгла меня, как кипятком. Неужели тот старый рыбак все-таки донес? Или Свиридов… нет, Свиридов не мог, он же сам подпольщик… Но кто же тогда?

— Гляди-ка, кого-то важного везут, — пробормотал Костик, с любопытством глядя вслед удаляющейся процессии. — Может, комиссара какого поймали?

— Или просто бандита, — пожал плечами Гнатка. — Одного поймают, другой на его место придет.

Но я не мог отделаться от страшной догадки. Если это Костенко… Значит, все мои усилия были напрасны. Несомненно, его ждут пытки и расстрел. И, очень возможно, что контрразведчики смогут выбить из него мое имя, или имя Свиридова. Тогда нам конец.

Глава 19

Мы шли дальше по пыльным улицам городка. Ребята болтали, но я не слышал их — мысли мои, тяжелые, как чугунные гири, были сейчас далеко отсюда. Образ человека с мешком на голове неотступно стоял перед глазами. Костенко? Неужели Костенко? Эта мысль билась в висках, мешая дышать. Если его схватили, если он заговорит… Конец. Конец всему — мне, семье, Свиридову…

Я так погрузился в свои мрачные размышления, что не сразу заметил, как отстали мои друзья. Они шли чуть позади, переговариваясь вполголоса, и то и дело бросали на меня удивленные взгляды. Наконец Костик не выдержал.

— Ленька, ты чего сегодня такой скучный? Будто воды в рот набрал. Случилось чего?

— Да нет… ничего, — буркнул я, стараясь выглядеть беззаботным. — Просто задумался.

— Задумался он! — фыркнул Костик. — Так задумался, что чуть под коня не угодил на площади. И сейчас вон, идешь, как в воду опущенный. Глянь на себя — бледный какой.

— Точно, Лень, — поддержал его Гнатка, внимательно глядя мне в лицо. — Не заболел часом? Или казаков этих испугался?

— Да отстань! И ничего я не испугался! — огрызнулся было я, но тут же осекся. Отнекиваться было глупо, они же не слепые. Да и поговорить с кем-то, пусть и не раскрывая всей правды, было необходимо, чтобы не сойти с ума от неизвестности.

— Просто… жалко его стало. Ну, того, кого они везли.

— Жалко? — удивился Костик. — Кого жалеть-то? Может, бандита какого поймали или шпиона. Мало ли их тут шатается.

— А может, и не бандита, — сказал я, тщательно подбирая слова. — Может, красного командира какого… Комиссара…