Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

А затем мы отправились к слободе.

— Никита Степаныч! Что случилось⁈ — вместо доклада воскликнул караульный, завидев меня, грязного с головы до пят.

Хотя больше он удивился, наверное, двум связанным пленникам.

— Этих в поруб, — распорядился я. — Допросить, прямо сейчас. Меньшого не трогать, большего дозволяю с пристрастием допросить. Потом доложите.

— Есть!

В слободе тут же поднялся переполох, но я в нём не участвовал, я отправился в баню, отмываться и греться. А моих пленников потащили на допрос, и я знал, что опричники вытянут из них куда больше информации, чем сумел вызнать я. Если не из немца, то из мальчишки тоже наверняка удастся что-нибудь вытащить.

И ко мне прямо в баню заявился дядька, чтобы наброситься на меня с руганью.

— Ты совсем ошалел? Опять один ездил⁈ — воскликнул он. — Всем говорил, а сам-то?

— Дядька, ну ты хоть выйди, — смутился я.

Леонтий тоже смутился, но не вышел, просто отвернулся.

— Ты смерти моей хочешь, Никитка? — спросил он. — Куда вот ты один опять гонял?

— В Москву, — сказал я.

— В Москву… — сварливо передразнил он. — Меня чуть удар не хватил сейчас, когда про тебя сказали!

— А чего сказали-то? — не понял я.

— Что с пленными приехал, в крови весь, в грязи!

— Так приехал же, — пожал я плечами.

Но я его понимал. Я для него был почти как родной сын, с самого малолетства.

— Смотри у меня, допрыгаешься! — напоследок погрозил мне кулаком дядька.

Я помылся, переоделся в чистое, утёрся полотенцем, вышел на двор. Давно уже стемнело, опричники отправились спать, и только караульные с факелами прохаживались по периметру, следя за порядком в слободе.

С одной стороны, нужно было пойти и проведать наших новых гостей. С другой, мне хотелось лечь на лавку и уснуть, внезапная схватка меня изрядно так потрепала, и всякий раз, когда я закрывал глаза, мне мерещилось, что первый выстрел из засады попадает не в лошадь и не мимо, а в меня, и от этого становилось не по себе.

Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, так что я пошёл к допросной. В слободе давно уже выстроили всю необходимую инфраструктуру и собственную небольшую тюрьму тоже. В допросной как раз заканчивали обрабатывать немца. Один опричник, писарь, царапал пером на бумаге стенограмму допроса, второй раз за разом повторял одни и те же вопросы в разных вариациях.

— Чем порадуете? — спросил я, глядя на Якоба Шефера, устало смотрящего в никуда.

— Вот, гляньте, — писарь протянул мне листок.

Я взял его осторожно, чтобы не смазать чернила, вчитался в сплошные строчки без пробелов и знаков препинания. В принципе, всё то же самое, что он и говорил мне там, на дороге. Разве что здесь немец вспомнил побольше разных подробностей. Назвал имена всех своих павших товарищей, сумму, которую им обещали, и так далее. Запел соловьём, короче говоря.

— Второго допрашивали? — спросил я, возвращая листок писарю.

— Маленько, — сказал другой опричник. — Припугнуть немного пришлось, но тоже заговорил как миленький.

— Говорил же, меньшого не трогать, — нахмурился я.

В конце концов, мальчишка только сторожил коней. Стрелял в меня Шефер со своими дружками.

— Так никто и не трогал, Никита Степаныч! — возмутился опричник. — Только инструмент показали!

— Ладно, — проворчал я. — Давайте сказку его сюда.

Писарь подал мне другой листок, исписанный мелким убористым почерком. Пришлось немного поломать глаза, чтобы прочесть, особенно при недостатке освещения, но я справился.

Мальчишка оказался куда более ценным источником информации, заложив абсолютно всех, и своих нанимателей, и своих товарищей, оставивших его стоять на стрёме. Похоже, Шефер не имел никакого представления об опричниках. А вот парнишка успел наслушаться всякого, и теперь выслуживался как только мог, пытаясь спасти свою жизнь.

И, что самое ценное, он раскрыл имя того, кто платил им за устранение опричников. Это оказался один из бояр, а если точнее, то боярин Хлызнев из рода Колычевых. Богдан Никитич Хлызнев-Колычев. И пусть это имя я слышал впервые, а мальчишка вполне мог назвать первого попавшегося боярина в попытке выгородить себя, всё равно стоит эту наводку проверить.

Глава 21

На следующий же день я почти с рассветом прискакал в Кремль. Бояр в Москве много, и Колычевых немало, но Хлызнев был только один, и я знал, где мне подскажут, кто это такой, и где можно его найти.

Я снова приехал в Разрядный приказ. Дьяки при моём появлении затихли, испугались, будто я снова пришёл за одним из них, но я поспешил их успокоить.

— Здравы будьте, уважаемые, — произнёс я, широко улыбаясь и почтительно снимая шапку. — Я по делу.

— Какому такому делу? — настороженно спросил один из них, Иван Клобуков, мой старый знакомец.

— Узнать хотел кое-что. А вы, вестимо, о каждом служилом ведаете, — сказал я.

Дьяки заметно расслабились, но мой визит наверняка ещё на пару недель выбил из них желание брать взятки или ещё как-то нарушать закон.

— Конечно, спрашивай, Никита Степанович, — закивал Клобуков, всем видом демонстрируя готовность к сотрудничеству.

— Хлызнев-Колычев меня интересует, — сказал я.

— Который? — спросил дьяк.

— Э-э-э… А их много? — спросил я.

— Ну… У Бориски Хлызня старшой сын Иван, у того сын тоже Иван, новиком записан, Никита Борисыч под Казанью сгинул, у того сын Богдан… — начал расплывчато перечислять Клобуков.

Способности местных так ловко разбираться в хитросплетениях родственных отношений, в общем-то, абсолютно чужих людей, я откровенно завидовал. Я пока так и не научился. А ведь это только о живых, о текущем поколении. Местные умудрялись ещё и помнить родословные на несколько поколений назад.

— Богдан, — сказал я.

— Ну этот в Звенигороде служит, у князя Старицкого, — сказал Клобуков, обращаясь к огромной толстой книге. — Дай-ка гляну… Вроде бы как сотником…

— Этого достаточно, спаси Христос, — кивнул я.

Стоило бы догадаться, чья тень режиссирует весь этот спектакль. Кто стоит за нападениями. Опричники нынче всем этим мразям стоят поперёк горла, и нечистые на руку бояре всеми способами будут пытаться нас устранить. Либо интригами отодвинуть от государя, либо уничтожить физически. Когда эти варианты не сработают, то будут пытаться проникнуть в наши ряды и развалить изнутри, но пока я жив — я этого не позволю.

— Ну ты это, заходи, если что, спрашивай, всегда поможем, подскажем, — затараторил Клобуков.

— Конечно, конечно, — улыбнулся я.

Звенигород, значит. Ближнее Подмосковье, хотя по нынешним меркам, не совсем ближнее. Но рядом. За день обернуться можно.

Сразу я туда не поехал. Нужно было всё обдумать, поразмыслить, как сделать так, чтобы не спугнуть ни Хлызнева, ни его хозяев. Вместо этого я отправился к царю. Иоанна стоило поставить в известность, прежде чем ехать за людьми Старицких, иначе может получиться такая неловкая ситуация, что Старицкие, по требованию царя живущие в Москве, сделают свой ход, пока мы ездим в Звенигород. В Москве у них тоже есть свои люди, и при царском дворе тоже.

Государя удалось застать в Кремле, и он принял меня незамедлительно, в последнее время я нечасто беспокоил его своими визитами. И раз уж я напросился на приём, то ситуация должна быть как минимум незаурядной.

Он принял меня в присутствии своего лекаря, который мазал Иоанну колени какой-то жирной мазью.

— Здрав будь, государь, — чуть поклонился я и покосился на совершенно лишнего здесь врачевателя.

— Вишь, над тем и работаем… — мрачно пошутил царь. — И тебе не хворать, Никитка. С чем пожаловал?

— По делу… Особому, — сказал я.

— Говори, он по нашему не разумеет всё равно, — махнул рукой царь.

Лекарь и впрямь даже ухом не повёл, с каменным лицом продолжая втирать мазь.

— Do you speak English? — обратился я к лекарю. — Sprechen Sie Deutsch?