Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

Все до единого переглянулись, понимая, что на месте Космача мог оказаться любой из нас. Убийцам не было дела до того, кто именно едет в слободу, они увидели чёрный подрясник и сделали своё дело.

Тут даже и свидетелей не опросить, подловили Ваську на дороге, где не было ни одной избы или даже просто постройки. Остановили, зарезали, бросили и скрылись в ночи.

Сомневаюсь, что это кто-то просто вымещал свой гнев. Нет, это явный сигнал, попытка запугать нас. Чтобы мы не так рьяно относились к службе, чтобы отступили. Но судя по выражениям лиц моих подчинённых, сработал этот акт террора с точностью до наоборот. Опричники только озлобились, рассвирепели. Будь здесь хоть один подозреваемый, его порвали бы прямо тут, на месте, над трупом несчастного Васьки Космача.

— Упокой, Господи, его душу, — пробормотал вдруг дядька, размашисто крестясь, и все остальные тоже начали креститься.

В слободу отправили гонца за телегой, грузить Ваську на лошадиный круп не стали. Лошади мертвеца побаивались.

Я дважды осмотрел место преступления, но не нашёл ничего, за что мог бы зацепиться. Следы давно затоптали, бурое пятно крови впиталось в сырую весеннюю землю. Да даже оставь убийца здесь пучок волос и орудие убийства, заляпанное жирными пальцами так, что отпечатки было бы видно невооружённым взглядом, это не сильно бы помогло расследованию. Так что мы могли только ждать новой атаки, надеясь отомстить во время неё.

У меня, конечно, были подозрения. Многие желали нам смерти, но впереди планеты всей, несомненно, были Старицкие. И хотя Владимир Старицкий сейчас в числе верных государевых сподвижников, заседает в боярской Думе и всячески показывает свою лояльность, я всё равно не верил в это показное смирение.

По нему уже работали, вынюхивали всё, что могло вызвать подозрения, но Старицкий был достаточно опытным интриганом, чтобы не оставлять улик. И его матушка тоже. Пока ощутимого результата добиться не удалось. Да, какие-то малозначительные слухи удавалось собрать, но ничего крамольного в них не было. Старицкий даже супруге не изменял, наоборот, был примерным семьянином и богобоязненным человеком, посещая вместе с царём все церковные службы.

Вот только я знал точно, что он причастен не только к нападению на моего человека, но и замышляет против царя. И новое нападение не заставило себя ждать.

Я, хоть и запретил опричникам передвигаться по одиночке, сам этим запретом часто пренебрегал, хоть и понимал, что являюсь приоритетной целью. Служба требовала от меня то находиться в слободе, то мчаться в Кремль, то рыскать по Москве, то гнать ещё куда-то, и всякий раз брать с собой сопровождение попросту не получалось.

На меня уже нападали вот так, исподтишка, пытаясь подкараулить в сумерках, и я старался не казать носа из слободы после того, как стемнело, но в тот раз мне срочно надо было появиться в Кремле, и я мчался на рысях к городу.

Выстрел раздался внезапно, громыхнул так, словно где-то поблизости доской ударили по доске. В меня не попали, но лошадь перепугалась, встала на дыбы. Я с силой сжал её бока коленями, чтобы не вылететь из седла, натянул поводья одной рукой, другой выхватывая пистоль, который всегда носил заряженным. Громыхнул второй выстрел, моя лошадь с жалобным ржанием начала падать набок, и я выстрелил на дым, почти не целясь. Одну ногу мне удалось вытащить из стремян, вторую — нет, и лошадь рухнула, придавив меня. Я успел только выхватить второй пистолет.

Повисла гнетущая тишина, неизвестные враги не осмеливались выйти к дороге, справедливо опасаясь, что я пристрелю кого-нибудь из них, но и я, укрывшись за убитой лошадью, не мог высунуться без риска, что пристрелят уже меня. Улица этим вечером была пустынной и безлюдной, московские окраины с наступлением вечера становились не самым приятным местом для прогулок.

— Эй, опричник! Живой⁈ — раздался хриплый голос со стороны придорожной канавы.

Разглядеть, кто это там гавкает, я не мог. Отвечать я не стал, слишком был занят тем, что высвобождал застрявшую под павшей лошадью ногу. Слава Богу, не сломана.

— Слышишь, пыхтит, небось пораненый, — сказал другой голос.

— Ну раз пораненый, надо милосердие оказать, — насмешливо произнёс первый. — На свидание с хозяином его Сатаной отправить.

Сатаной? Ну только покажись, паскуда. Курок на другом пистоле уже взведён.

Глава 20

Я лежал за трупом своего верного скакуна, выжидая удобного момента. Неизвестные убийцы подстрелили мою лошадь, и церемониться я не буду, но хотелось взять живьём хоть кого-нибудь из них. Если, конечно, получится.

— Поди глянь, — послышалось сдавленное шипение.

— А чего? Сам иди! — прошипели в ответ.

Похоже, я успел заиметь достаточно грозную репутацию, раз уж эти мерзавцы так боятся пойти и проверить, не помер ли я. С одной стороны, это даже как-то льстило. С другой… В следующий раз будут нападать всемером, чтобы наверняка.

Я крепче стиснул рукоять пистоля, мокрую и скользкую от крови, то ли моей, то ли лошадиной, замер, затихарился. Вскоре со стороны канавы послышались осторожные тихие шаги. Сердце гулко стучало в ушах барабанной дробью, в глотке пересохло, адреналин в крови вызывал довольно неприятное ощущение. Но я вынужден был терпеливо ждать, пока хоть кто-то из этих ублюдков покажется на линии огня.

Павшая лошадь надёжно укрывала меня от их взглядов, но если меня обойдут с двух сторон одновременно, то мне несдобровать. Но нападавшие оказались слишком ленивы или самоуверенны, чтобы пойти вдвоём.

Бородатая рожа татя в меховой шапке показалась в прицеле, но я не стал стрелять до тех пор, пока не увидел его корпус, чтобы не промахнуться. Чтобы выстрелить наверняка. Я взял на мушку середину его груди, и только потом нажал на спуск. Тать шёл с пищалью в руках, и вскинуть её попросту не успел.

Пистоль оглушительно бахнул рядом с моим ухом, с полки брызнули остатки раскалённого пороха мне прямо в лицо, всё затянуло серым дымом. Я подскочил, сунул разряженный пистоль за пояс, достал другой, последний.

— Он Михайлу подстрелил, падлый! — выкрикнул кто-то из-за дымовой завесы.

Противники мои все с пищалями, к гадалке не ходи. В этом их преимущество, но в этом же и их слабость. Знать бы только точно, сколько их там. Одного я точно пришил, но это ещё не всё.

— Сбоку обходи! — приказал хриплый голос.

Значит, осталось не меньше двух. Я, пользуясь прикрытием порохового дыма, ушёл чуть в сторону и залёг на обочине, внимательно вглядываясь в полумрак. Было бы неплохо взять кого-то из них живьём и допросить со всем тщанием, с пристрастием, но я понимал, что шансы на это невелики.

Я ждал, лёжа на земле и чувствуя, как холодная весенняя грязь вытягивает тепло из моего брюха, а влага просачивается сквозь одежду к коже. Второй негодяй осторожно крался к убитой лошади с пищалью наперевес, по широкой дуге, и не заметил меня, лежащего чуть в стороне. У меня даже получилось хорошенько прицелиться.

Ещё один выстрел прогремел во тьме. Голова моего несостоявшегося убийцы разлетелась на клочки, он рухнул прямо на дороге, в тот же момент зазвучала другая пищаль, и пуля прожужжала аккурат надо мной. Неизвестный стрелок бил на вспышку, не иначе.

У меня заряженных пистолей не осталось, а вот у моих противников вполне могли иметься, да и перезарядить им никто не помешает. Это я тут ползаю в грязи, на дороге, на виду. А они сидят в придорожных кустиках, в укрытии. Я, размешивая холодную жидкую грязь локтями и коленками, пополз к убитому, чтобы забрать его пищаль. Вот тебе и попаданец, вот тебе и высокие чины, что, хотел советы раздавать и в потолок поплёвывать? На-ка, выкуси.

Пищаль мертвеца оказалась фитильной, старой, и фитиль, естественно, после падения в грязь погас и насквозь промок, так что я лишь выругался сквозь зубы и потянул из ножен саблю. Придётся кинуться в рукопашную. Главное, добраться до противника прежде, чем он успеет вскинуть свою пищаль.