Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Волновался он, это видно было, мялся.

Тем временем, чуть замедляя наше знакомство и разговор, я приоткрыл аккуратно ларец. Никаких хитрых механизмов не было. Даже петель не имелось. Красиво сделанный, резной ящичек с крышкой. Внутри отделан красным бархатом. Дорого, богато, пафосно. Лежал там прекрасный пистолет, цепь, вроде как, золотая — еще бы я в ювелирных украшениях разбирался бы… Такая, достаточно толстая и крест серебряный, массивный.

Приятный подарок.

Только вот пистоль Ваньке на посмотреть и проверить выдам. Пусть у мастеровых в обозе узнает, все ла ладно с ним. Мне как-то спокойнее своими пользоваться.

Со значением собирался дар. Хотя, если так подумать — скорее всего, все эти предметы, трофейные. Отбитые у ляхов или кого-то иного достаточно благородного. Вряд ли сделаны они под заказ для меня. Просто красивые ценные, очень ценные вещи.

Поднял глаза, осмотрел молчаливых людей.

За столом висело давящее молчание.

— Благодарю за дары, Прокопий Петрович. — Я отставил в сторону ларец, взглянул на старика. Даже как-то не верилось, что столь преклонных лет человек продолжает вести бурную политическую жизнь.

В это время мало кто до столь глубоких седин доживал. Война, болезни, голод. А здесь еще и Смута!

А здесь — на тебе, какой случай интересный.

И, сколько бы еще прожил он в реальной истории, если бы не казаки Заруцкого?

— Государь, Царь-Батюшка, мы к тебе, как прознали… — Ляпунов покосился на Федора. Вздохнул. — Как прознали, так сразу. Все силы, какие есть собрали. Явились. Служить хотим верой и правдой.

Я взглянул на него холодно.

— Скажи, а с чего ты решил, что Царь перед тобой?

Гнетущая обстановка накалилась еще сильнее. Не ждали рязанцы такого вопроса. Но воевода их, чуть помедлив, все же нашелся что ответить.

— Так как же? Весь юг говорит, что татар царь русский разбил. И от Воронежа к Москве идет. — Вздохнул, секунду выждал. — Злые языки, правда, говорят, что татары сами это все выдумали и идут, царем прикрываясь. Но, вижу я, нет здесь степняков. Русские люди все. Свои.

Свои, значит. Ох какое хитрое слово ты подобрал, рязанец. А когда перебегал от Годунова к Лжедмитрию, тоже ляхов своими называл. В груди вспыхнула злоба, но я сразу же подавил ее. Нет места здесь эмоциям. Только холодных расчет.

— Один есть. — Я улыбнулся ему. — Вон стоит.

Прокопий уставился за спину мою на Абдуллу, но ничего не ответил.

— Вы, люди служилые, рязанцы, не волнуйтесь, не ерзайте. — Заговорил я. — Зла на вас я не держу никакого. Вижу, с миром вы пришли, служить, как вижу, желаете. Только поговорить же надо. Понять. — Улыбка на лице моем из добродушной превращалась в звериный оскал. — Царей сейчас много. Цариков еще больше. Понять хочу, с чего именно мне служить решили? Да так быстро. Вначале же, человеку моему, Федору… — Я уставился на него пристально, продолжил. — Отказали. Против татар войско собирать не решились.

Перевел взгляд на Ляпунова, пытался понять, что думает этот человек. Но сидел передо мной старый прожженный интриган, и поймать его на хитрости, лжи или каком еще двояком действии было ой как непросто.

Продолжил:

— Не решились, выходит. А потом, спустя несколько дней, раз. И собрались. И гонца прислали туда, куда надо. И вот вы здесь.

Поднял я руку, останавливая попытку Прокопия, начал говорить.

— Вот и думаю, так вы, по зову сердца. Или со значением? Ведь также знаю, что Димитрий к Туле идет.

Ставка моя была на то, что не смогло разбитое воинство отправить гонца к Ляпунову. Трубецкой не перепиской занимался, а мостом и переправой. Ведь завтра к вечеру он должен уже к Туле подойти.

Не было у них связи. Или была? Вот здесь и поглядим, может проясниться что. А там дальше крутить буду.

— Что скажешь, Прокопий Петрович? — Смотрел на него, наблюдал.

Тот чуть пожевал губами, усами обвислыми пошевелил, заговорил неспешно, подбирая слова. Не торопился, думал, выдерживал ритм.

— Вижу я, Игорь Васильевич, что слухи верными оказались. Вроде молод ты, а мудр. Думаю… Подобная благодать только на истинного Царя снизойти могла. — Он голову наклонил с уважением, но глаза все так же оставались холодными. — Прав ты. Когда старый знакомец мой Федор Шрамов явился в мой дом и разговоры говорил, подумал я, что ввели его в заблуждение.

Он кашлянул, повернулся к служилому человеку.

— Прости за слова такие, Федор. — Это меня удивило. Воевода, чин высокий, но помнил бойца и даже извинялся, что казалось странным. — Ты, человек простой, воин хороший. Решил я тогда, что смутили тебя хитростью. Принял ты лож за правду и доверился не тем людям. Но потом, получив еще некоторые сведения, осознал, что это я, умудренный сединами человек, неправ оказался.

Вот это раскаяние, так раскаяние. Прикрылся благодетельностью, прощения попросил, не стал отрицать, говорить, что не так понят был его посыл.

— А что за сведения, Прокопий Петрович? Скажи, что же тебя подвигло войско поднять. Понимаю я, что многие твои люди сейчас в Москве. Там поход готовится на Смоленск. Или, может, уже вышли они. А ты собрал, как и сейчас говоришь, всех, кто остался и привел сюда. Не московскую рать свою, а… — Я выдержал паузу. — Больше юнцов, да стариков.

Ляпунов напрягся. Все же говорил я с ним в давящей, оскорбительной манере. Но, вроде палку я пока не перегнул.

— Так, как татар разбил ты, гонцы во все стороны же пошли. Вот и ко мне явились. С письмами. Такого уже пропустить нельзя было.

Ясно. То ли от нас, что Григорий посылал. А может, от самих татар. Джанибек же, как я думаю, тех казачков рассылал по городам и весям. А еще — Бобров мог. Ведь он писал в Нижний, может, и с Ляпуновым у них какие дела есть. Хотя вряд ли. Все же Нижний в политическом плане больше в стороне был, свои дела решал и в первом ополчении участия особо не принимал. Рязанцы и казаки тогда собрались. Без магнатов — торговцев.

— Ладно, гость мой дорогой. Скажу как есть. — Улыбнулся ему холодно. — Царем себя я не зову. Да и таковым не считаю. Слухи-то да, ходят разные. Но, мы в Москву идем… Земский Собор собрать и выбрать достойного и сильного. Того, кто на трон сядет и править будет.

Повисла тишина.

— Не врали, значит, люди. — Произнес после короткой паузы Ляпунов. — Благолепен ты, Игорь Васильевич. Отказываешься от трона, как и подобает тому, кому на нем сидеть суждено. Ведь недаром…

Я смотрел на него зло, перебил.

— Собор решит, кому на троне сидеть. Я лучше после Москвы ляхов бить пойду. Да и шведов с земли подвинуть надо.

— Добрые слова, Игорь Васильевич. Измучилась земля русская Смутой этой. Как ты верно сказал, слишком много цариков на ней. Слишком много яда, боли и предательства.

Кто бы говорил. Ты же от Годунова-то перешел к первому Лжедмитрию. Связь плотно со вторым поддерживал и, в реальной истории Шуйского же тоже свалили не без твоей помощи. А если ты про яд… Здесь подумать можно следующее. Твои же люди Скопину письмо принесли, после которого его на пиру и отравили.

С одной стороны — может и правда думал ты, что Скопин достойный царь. От души и сердца, по правде ему об этом написал. А может… Подставить таким образом решил. Кто же знает? Не сам же ты к нему ездил, а людей посылал. Люди, у такого, как ты — расходный материал.

Ох и сложный человек.

Видимо, придется воспользоваться логикой мафии. Друзей держи близко, а врагов еще ближе.

— Прокопий Петрович. Спасибо за слова. Впредь только прошу проще. Господарем еще ладно, звать можно. Но вот батюшка, русский и вот все это…

Он кивал, но холоден был и уверен я, думал о своем, о целях и задачах, которые здесь и сейчас решал. Такого на чистую воду за один раз-то и не выведешь.

— Ты мне лучше, рязанский воевода, вот что скажи. Да на вопросы интересные ответь. — Продолжил я расспрашивать. Решил напряжение с дискуссии чуть снять. — Сколько людей ты привел?

— Четыре тысячи. Полторы из них — конными.