Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Спасибо. — Хлопнул его по плечу. — Как настрой бойцов их. Встречались ли, подходил сам? Что говорят?

Это было очень важным. Настроение воинства скрыть сложно. Если общий настрой на битву, это утаить сложно, а если в смятении люди — то тоже видно такое.

— Господарь, люди усталые. Рады тому, что лагерем скоро встанут.

— К битве готовы?

Он посмотрел на меня серьезно, покачал головой. Добавил чуть помедлив.

— Господарь. Дозволь мысль свою молвить.

— Давай.

Это уже интересно.

— Войско не крепкое. — Затараторил он. Явно нервничал, потому что инициативу проявил и боялся, что неугодна она мне будет. — Думаю, либо дурят нас, либо на самом деле все у Ляпунова не гладко. Дозорных много, прямо безусых. Юношей плохо тренированных. Снаряжены хуже нашего. Прилично хуже. Пехоту, я господарь, не видел. Но конница слабая. Рыхлая. Нестойкая. Господарь.

Он поклонился.

— Спасибо за честность, сотоварищ. — Хлопнул его по плечу. — Как думаешь, могут ли дурить нас так или все же, правда, это.

— Господарь… — Он взгляд поднял. — Ошибиться боюсь. Но… Думаю, не обманываюсь. Собратья, что наблюдали за ними, что с дозорами общались, то же самое говорят.

Я кивнул в ответ.

— Спасибо. Свободен. Действуем, как и планировали.

Вестовой на каблуках развернулся, подбежал к лошади и умчался прочь из заброшенного города к лагерю.

Кого же ты привел, Ляпунов? Кого собрал? И зачем? На погибель детей и стариков.

Злость накатывала на меня волнами. Зачем такое нужно? Чем выделиться хотел? Не уж-то не сиделось тебе в Рязани. Ведь многие твои люди в царском воинстве уже к Смоленску, к Клушино идут, или куда там их сейчас Шуйский с братьями своими повернул.

Нельзя же так, безусых юнцов «в ружье» и в бой.

Вздохнул я, подавляя злость. Не нравилось мне то, что твориться. На смерть вести юнцов — дело последнее.

Двинулся к терему. Там дозорные ждали, что к Туле батюшку возили.

— Сотоварищи, что скажете? Как город, что дозоры?

— Господарь — Поклонился один из них, сделал шаг вперед. — Тихо все, спокойно. Посад пустой, все за стенами сидят. Дозор, мы пока стояли, ждали там в ложбинке неприметной, один только видели. Три человека пронеслось. И все.

— То есть вам удалось к городу подойти и уйти без каких-то препятствий? — Уточнил я.

— Ну да. Старик там сам пешком еще ходил. Все же там место-то сильно открытое, со стен видно, не подберешься. Может полверсты, может, чуть больше. Мы лесами, перелесками подошли. Слободы пустые. Не пожженные в большинстве. Но нет ничего и никого. Пусто все. Как вымерло. Ну и от овражка, получается, отец пошел сам. Ну а потом вернулся. Чумазый, малость. Ну, мы к роднику. Там отмылся кое-как. Потом сюда.

— Ясно. Все понял. Выходит, воевода и его люди за стенами сидят и наружу не лезут.

— Вроде так, господарь. — Боец поклонился.

Ясно. Видимо, молодой, неопытный и малость трусливый воевода в городе сидит. Или сил у него настолько мало, что делить не хочет. Чувствует, что вокруг него много тех, кто скинул бы его, коли возможность такая представиться.

— Благодарю за службу. Свободны.

Они поклонились, а я взошел по ступенькам.

Остановился, навис над Лжедмитрием, уставился на него. Человек сидел под охраной, смотрел в пустоту. Совсем потерянный, лишенный сил.

— Собратья. — Обратился к ним. — Пантелея к вам сейчас в усиление пришлю. Ухо востро держать. Сейчас не наши люди придут, рязанцы. Говорить мы будем. Чтобы никто и близко к этому упырю не подходил. Даже дуть в его сторону не смел. Нам этот сын Веревкин, царик воровской, живой нужен.

Вздохнул, поморщился, а они закивали в ответ.

— Живой. Действуем, как приказывал.

Двинулся в терем, сел в приемном покое, начал ждать. А пока время шло, обсуждал с Григорием, что и сколько выдать местным. Сговорились, утвердил я расходы, гонца отправили.

— Господарь, не слишком ли официально все затеялось? — Спросил мой собрат.

= Нет, Григорий. Он сам меня Царем назвал. Сам челом в письмах бил. Значит, сам явиться должен, как к Царю. Или, как малое, к персоне более значимой, чем он сам. — Улыбнулся. — А значит, встретить его должен не я сам, а Тренко, равный ему. И старый знакомец, Федор. Сразу надо обозначать пришлым, на место ставить. Я. — Провел рукой по лицу. — Не особо-то верю этому Ляпунову. Слишком он, переметный. А там дальше поглядим, с чего он вначале помогать против татар не хотел, а здесь, как случилось что. Раз и письмо прислал, войско собрал, двинулся в поход. Неспроста.

— Это верно. — Григорий погладил свою жиденькую бородку. — Ты человек мудрый. Порой, кажется, мне, что и не молодой вовсе.

Я глянул на него, ухмыльнулся.

Знал бы он, через что я в прошлой жизни прошел. Весь накопленный опыт здесь и сейчас использую на благо Родины. Упырей всех этих, смутьянов, на чистую воду вывожу. И дальше, рассчитываю, что без наказания ни один не останется.

Время шло. Где-то через полчаса я услышал за стенами терема стук копыт достаточно большого количества лошадей. Вошел дозорный, поклонился, произнес кратко.

— Прибыли.

— Пусть заходят.

Сейчас начнется.

Хотя если так подумать, раз пришел Ляпунов сам, то все получилось, как должно. Иначе уже сложно повернуть. Если только полость какую затеяли. Только, сил откуда на что-то стоящее взяли?

Поглядим.

В коридоре послышались шаги. Процессия служилых людей, сопровождаемых моими бойцами, втянулась в приемный покой.

Возглавлял их… старик.

Я был достаточно сильно удивлен, поскольку представлял Ляпунова, как человека средних лет. А здесь, ну прямо старец — седой, прямо беловолосый. Высокий, хотя уже прилично так кренящийся к земле. Усталость от дневного, сложного перехода очень отчетливо виднелась во всем его образе.

Наверное, когда-то в юности и молодости этот человек был красив. Но сейчас морщины, хорошо видные при свечном освещении, бросались в глаза. Когда-то он был крепок, но доспех зерцальный, сейчас сидел на нем мешковато как-то. Ремни не мешало бы подтянуть, но, видимо, это тогда доставляло Прокопию неудобства при носке.

Прослеживалась некая расхлябанность.

И это при явлении к Царю. Странно. Может специальный какой-то хитрый подтекст в этом есть?

Всмотрелся в него, оценивал.

Живыми и молодыми были только глаза. Орлиный профиль, свисающие усы. Взгляд. Хитрый, проникающий в самую душу. Недаром я думал об этом человеке, как о фигуре, равной сыну хана, с которым довелось говорить в татарском лагере, тем далеко в Поле, вниз по Дону от Воронежа.

Только вот сейчас ситуация в корне иная. Этот человек в моем стане, а не я в его. И он привел сюда войско детей и стариков. Якобы мне на помощь.

А в самом деле зачем? Не очень-то и понятно.

Одежда на Ляпунове, что торчала из-под доспеха, была больше походная, чем богатая и пригодная для посольства. Видимо, хотел он показать, что человек военный, а не политический лидер. Очередная хитрость и введение в заблуждение. Старик точно был мудр, а вот в его физических навыках я малость сомневался. С виду, если так прикинуть, ему было точно лет за пятьдесят, а то и за шестьдесят.

Такому лучше в бой не идти. Сердце может и не выдержать.

А вот интриги, заговоры — это удел людей преклонных лет. Обросли они знакомствами важными, властью, влиянием. Это молодежи саблей махать. А такие старики — сидят за спинами, как черные кардиналы, и посылают тысячи других решать свои цели и выполнять поставленные задачи, не щадя себя.

И вот такой человек был сейчас предо мной. Молодым, если не сказать юным Игорем Васильевичем Даниловым.

Выделяло воеводство Ляпунова несколько прекрасных и откровенно дорогих атрибутов. Пояс с серебряными накладками, топорик небольшой, запрятанный за ним, как некий символ. Видимо, вместо булавы казацкой служил он чем-то вроде символа. Прекрасный, с травлением, такой и князю подарить незазорно. Точно не для боя, а для статуса.