Патриот. Смута. Том 7 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Расселись мои старшие офицеры и близкие собратья. Что-то типа военного совета получилось. Все утомленные, но пришли ко мне, как к воеводе, как к царю на поклон, выходит, перед сном доложиться и при мне может и почивать. Кто их знает-то.

Лица понурые, сил много на переход ушло.

— Ну что, собратья? — Всмотрелся я в них.

И здесь к костру подбежал вестовой.

— Господарь, гонцов перехватили. Трое, говорят, что к тебе идут. С севера, от Москвы.

— О как. Ну давай, послушаем.

Глава 16

Темнело быстро.

Разведенный костер отбрасывал подергивающиеся тени всех собравшихся вокруг него. Расселись мы по-простому, походному на поваленные бревна. Вокруг лагерь готовился к отбою. Утомленные люди делали последние приготовления. Грелась вода для заваривания отваров. Кашу никто не варил, обходились сухарями и вяленым мясом, но все же хотелось чего-то теплого перед сном. Переход выдался очень тяжелым. Это бы помогло восстановить силы.

— Прокопий Петрович, Дмитрий Тимофеевич, чтобы гостя не смущать сразу, прошу…– Сделал краткую паузу. — Отойдите в тень, пусть сюрприз для человека будет. Что вместе мы.

Двое воевод переглянулись, плечами пожали, послушались. Уверен, им было о чем поговорить и подумать.

Оставшиеся сидели молча. Самые близкие собратья мои. Ждали. Я дал несколько распоряжений. Потребовал о готовности к решительным действиям в случае подачи сигнала. Люди Якова кивали.

Когда закончил приготовления, завел обычную беседу, чтобы не выглядело для пришедших, что мы в тишине ждем их. Ситуация должна выглядеть обыденно.

— Как твой кашель, Яков?

— Лучше, господарь, лучше. — Он после фразы даже не зашелся привычными хрипами. — Твоими стараниями. Лекарь выдал трав. Сказал отваривать пить поутру и в обед. От них приступы сильные, но потом лучше.

— Хорошо, рад, что на поправку пошел.

Он перекрестился, наклонил голову.

В этот момент дозорные привели к нам троих.

Один, явно главный, бородатый, крепкий такой достаточно кинематографичный по своему образу человек. Эдакий боярин, видавший виды и бывавший в деле ратном. Одет богато, хотя и по-дорожному. Кафтан перепоясан ремнем с позолоченным набором. На перевязи сабля с красивой резной, витиеватой рукоятью на польский манер с цепью — карабела. Шапка песцовая, на затылок сдвинута, сапоги пропыленные.

Летом в жару в шапке — то еще удовольствие, но статус. Непростой гость пришел. Со значением.

Сопровождали его двое массивных, боевитых парней сильно попроще. Рожи кирпичом, усищи, борода, смотрят по сторонам недобро. Эдакие телохранители — головорезы. Мои, думаю с ними бы совладали, но если в троице своей охраны я видел душу, даже в татарине Абдулле, то в этих… Скажи главный убить — уверен, могли и себя не пощадить, кинуться. Преданные до мозга костей, цепные псы.

— Здрав будь, Игорь Васильевич. — Поклонился главный.

Вида он был прилично растерянного. Чувствовалось, что находился не в своей тарелке. И я понимал почему. Скорее всего, шли они к Туле или даже к Дедилову и надеялись именно там со мной говорить. А здесь разъезд внезапный. Доставили, привели.

Конечно, за время пути от момента встречи с дозором в голове этого человека должен был родиться план, но сам факт выбил человека с вестью из колеи.

— Здравствуй, боярин. — Проговорил после короткой паузы. — Кто ты, не признал я тебя, назовись, сделай милость.

— Князь, Долгоруков, Владимир Тимофеевич, московский дворянин, стольник. — чуть наклонил он голову.

Я радушно, как мог, улыбнулся ему.

Думал про себя — какая-то московская важная птица. Стольник, это значит при царе бывающий часто, обслуживающий его стол. При Шуйском выходит.

— Отпусти своих парней. Устали с дороги. Пусть отдохнут, а мы тут поговорим пока.

Указал ему на место подле себя по правую руку.

— Мы в походе, собратья без мест. Поговорим, чтобы гостя слышать лучше было. — Произнес, подчеркивая, что усаживаю человека не по старшинству его звания и какой-то иерархии, а больше для удобства.

Это вызвало на его лице раздражение. Не вышло эмоции скрыть. Ведь предо мной сидела, в его понимании чернь. Простые какие-то, не родовитые людишки.

Двое подчиненных приехавшему бойцов буравили меня взглядом. Некомфортно им было. Перехватили, привели в лагерь — уже минус. Как телохранители, они точно понимали, что отовсюду для сопровождаемой ими персоны грозит опасность. Хотя, вышибалы эти вряд ли смогли бы сберечь от опытного убийцы. Выглядели медлительными и неповоротливыми, хотя, может обманчиво — как и Пантелей.

Долгоруков повернулся к ним, шепнул что-то.

Они чуть расслабились, отступили в тень. Но далеко не отошли, разместились метрах в десяти у деревца. В разговоры с суетящимися окрест моими бойцами не вступали. Слились, казалось, с местностью. Но я изредка бросал на них взгляды.

Посланец двинулся ко мне, обходя справа.

Моих людей он, казалось, и не заметил. Вот она какая местническая система на Руси того времени. Князь и видный политический деятель достоин, чтобы с ним говорить, а остальные, даже с учетом, что подле меня сидят — считай никто.

Ничего, исправим. Удалось же тишайшему Федору Алексеевичу их сжечь и побороть всю эту ситуацию, устаревшую и не дающую развиваться стране.

И я смогу.

Прошел человек, сел, взглянул на меня изучающе, а я на него.

— Игорь Васильевич… Данилов же? Так? — Он по-лисьи улыбнулся льстиво и достаточно подобострастно. — Батюшку твоего помню, у Мстиславских с ним говорил. Дело было. Да и по делам пару раз пересекались. Видный был человек. Отважный. А вот с тобой, сыном, упущение, лично-то и не познакомился. — Вздохнул картинно. — Москва-то она только с виду большая, а так. Все всех, ну или почти всех, знают. Вот и я тебя, господарь… Хоть и через батюшку.

Он сделал паузу.

Мы смотрели друг на друга, и чувствовал я, что под маской подобострастия, лести и попыток стать ко мне ближе, пышет этот человек ненавистью. Уверен, считает он себя выше по статусу, чем я. Но, вынужден говорить так, а не иначе. И это выбивает его из колеи.

— Со словами важными к тебе, с письмами. — Он скромно сложил руки перед собой, положил на колени. — И с подарками и советом, если позволишь мне старику сказать его.

Долгоруков, Владимир Тимофеевич. Кто же ты такой?

Черт!

Признаться это имя мне не говорило ничего. В семибоярщине он не состоял. Не упоминал его ранее никто из моих знакомых. Но, видимо, стоял за кем-то из видных людей — раз князь и стольник царя.

Неужто сам Шуйский послал?

Да ну, не может быть. Глупость. Или хитрость?

— Данилов я, это ты верно отметил. — Улыбнулся я ему радушно, довольно глупо. Состроил такую непритязательную простецкую гримасу. — Но, мы лично, как помнится, не знакомы. Но… Могу и ошибаться, память-то моя, короткая.

Специально проигнорировал его слова. Решил еще раз уточнить. И немного раздразнить.

— Не знакомы, господарь, все верно. Но о делах твоих наслышан я. Поэтому с дарами к тебе и словами.

Я смотрел на него с некоторым ожиданием. Мол — дары то где?

Тот сидел, сопел, ждал чего-то.

— Дары? — Видимо, без этого вопроса разговор дальше не пошел бы.

— Бойцы твои с конями не дали пройти. Все на них. — Он сделал грустную мину. — Там и каменья, прелестные, красавцы, и соболь, и аркебуза знатная.

Мое лицо выразило разочарование, наигранное, но уверен, он поверил. Провел я правой рукой по подбородку так, чтобы он перстень мой приметил, проговорил.

— Ну так, а что сказать-то хотел? Владимир Тимофеевич. — Попробовал как бы на вкус имя его.

Он нервничал, собирался с мыслями. Это прямо было видно. Не понимал он, сколько людей за мной, не мыслил, осознать не мог, как я здесь оказался. Уверен, для него столкновение со мной вблизи бродов через Оку стало шоком.

Да, человек опытный из него вышел, но речь и письма заготовленные, а он их, скорее всего вез, шли вразрез с ситуацией. Судя по всему.