Патриот. Смута. Том 7 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Смотрел глаза в глаза не мигая. Взгляд сделал холодный, совершенно безжизненный. Запугивал.

Он зашипел, дернулся, но смирился.

— Хорошо, хорошо. Я и вправду от Гермогена. Патриарх просил… Просил передать, что мир Руси нужен.

— И ты поехал? Ты что, идиот? Или тебе жизнь не дорога?

Он заскрипел зубами. Молчал.

— Яд привез или мушкет испорченный, или что?

Он дернулся, проговорил.

— Мушкет.

— Вот. Это первое дело. Что еще?

Он глаза опустил, молчал.

— Говори, еще что? — Клинок лег ему на ухо, уперся сверху в кожу. Резать я не собирался, но он то этого не знал. Уверен, страшно ему было, прилично.

— Шуйский. Шуйский поручил тебя с Димитрием, цариком и вором стравить. Вызнать, как ты татар отвадил и серебро где! Плату предложить, титул, чин. Если за нас встанешь.

— И ты думал, что живым уйдешь? После того как сказал, чтобы я вспять уходил?

— Царь и патриарх все грехи прощают. Коли оружие сложите! — Выкрикнул он громко, хоть и срываясь, пуская петуха. — На ляхов вместе пойдем.

Я рассмеялся от души.

— У меня к тебе встречное предложение, Долгоруков. Давай вот, послушай и сам мне скажи. — Смотрел на него с кривой усмешкой. — Что Василий сделал бы, если ты к нему пришел бы и сказал то же самое, что сейчас мне. Отступись.

— Он царь. — Прошипел Владимир Тимофеевич

— Такой же, как и ты и Ляпунов, и Трубецкой. — Усмехнулся я. — Он не потомок Рюрика. Ивану Великому он не родич. Он никто. И Собор его не избирал.

Пленник прошипел.

— Что предлагал, это я услышал. А где деньги? Ты же не думал, что я, да кто угодно, будет тебя слушать просто так.

— Мы дары привезли. — Он качнул головой. — А деньги. Из казны, десять тысяч. Серебром и золотом. Только чтобы на Калугу пошел, а оттуда на ляхов и прощение полное.

— Придется тебе у нас пока посидеть, мил человек. — Улыбнулся я ему.

Тратить силы мне не хотелось, но придется выделить сопровождение и отослать этого боярина в Тулу. Посидит, подумает, а как в Москву войду, решу что с ним делать-то.

— Увести! — Приказал я. — Вещи, дары и прочее, вместе с ним. В обоз, пусть Григорий Неуступыч там решит, что делать со всем этим.

Собратья, а также Ляпунов и Трубецкой смотрели на меня с удивлением и одобрением.

— Ну а что? — Улыбнулся я. — Пришел, какую-то чушь нес. Получил свое.

Все они закивали.

— Отбой. Завтра будет тяжелый день.

Глава 17

Собратья мои стали расходиться.

Задержался Прокопий Петрович и глядя на него — Трубецкой. Тренко, смотря на все это, как третий воевода крупных сил и мой заместитель в какой-то мере, тоже остался.

— Жестко ты с князем, господарь. — Покачал головой Ляпунов. — Московские бояре к такому непривычные. Он аж опешил, когда ты его псом…

— Так, он меня за дурака какого-то держал. Прокопий Петрович, ну серьезно. Прикрылся патриархом. Про деньги только потом говорить начал. — Я улыбнулся. — Вроде бы купить меня хочет, а чушь несет. Я бы помягче был, если бы он сразу и по делу. Просто бы пленил и до Москвы посидел бы он в обозе со своими мордоворотами.

Старик погладил бороду посмотрел на меня очень серьезно.

— Молодость твоя многих смущает. Я вот сам, как гляну, вроде бы юный человек, а если в глаза смотреть… — Он головой покачал. — Мудрость поколений. И меня, старика, обошел. Может, слухи об Иване великом. — Он на шепот перешел. — Правда?

Перекрестился.

И ты туда же, в эту мистику всю.

— Может. — Ответил я холодно с кривой усмешкой. Добавил быстро. — Здесь я, что думаю, Прокопий Петрович. Правда в том, что коли много людей во что поверит, то это правдой стать может. Как ни крути. Вы вот, воеводы мои, понимаете, если он обо мне так думал, так речь строил, значит и в Москве, сам Шуйский мыслит так же.

— Зачем тогда пушки и рать посошная? — Задумчиво произнес Трубецкой.

— Точно не скажу. — Не знал я ответа, но предполагал. — Думаю, страху нагнать. Вынудить сдаться. Он же как говорил, все прощаю, только за меня будь. Нужны Шуйскому люди, чтобы ляхов одолеть, боится он их. Думаю, татары по вашу душу же шли, Дмитрий Тимофеевич. Только побил я их, вспять повернул. Вместо них сам на Москву иду. Вот и пытаются они, кто при Шуйском, со мной договориться. — Кривую мину состроил, продолжил. — А от Тулы на Калугу двинуть можно, там… Ваш бывший лагерь вроде же. Вас запугать, значит, вынудить сдать Матвея Веревкина. Всех простить, объединить, а потом и на Смоленск.

— Толково. — Покачал головой Ляпунов. — Василий действует, медленно, но надежно.

— Это он думает так. — Я усмехнулся. — что взамен-то? В чем смысл объединения под его властью? Какие предложения? Денег у него уже и нет. Наемникам все роздал. Сила сквозь пальцы утекает. Воеводу славного, Скопина, со свету как-то умудрились сжить.

Смотрел на них, думал, знают ли они, догадывается, как так со Скопиным то вышло, или нет. Выходило, судя по лицам, что только на слухи они опираются во мнении своем.

Продолжал.

— Он же, вы сами слышали. Даже не в курсе, что ты, Прокопий Петрович здесь и что сын Веревкин уже не Димитрий. Не понимает, воинство его все, что осталось вместе с князем тоже с нами. А значит, что?

— Не ждет он нас. — Холодно произнес доселе молчавший Тренко.

— Верно. Всем отдыхать. Завтра утром идем на броды. — Добавил, чуть помолчав. — Живет прошлым. А так на войне нельзя. Надо будущее формировать. До утра, сотоварищи. Спать надо. День сложный был, завтра такой же ждет нас.

Распрощались.

Остался на этот раз один Тренко Чернов, помялся.

— Говори, не тяни. Что беспокоит.

— Господарь. Тут все больше подле тебя люди-то… Со значением. А я то, что, я-то там, в Воронеже да. Вроде бы первый среди детей боярских. Ополчение под Воронежем, кто близ него стоит, на мне. Сотник простой. Не князь, не боярин, титула нет никакого. — Он плечами пожал. — В книгах местнических я где-то с родом своим далеко от всех этих… От князей-то московских, а с ними… Вроде как и наравне выходит.

Слушал я его и думал, а вот и наглядный пример того, что изменения происходят в стране. Приличные такие. И на их волне можно сделать многое. Начать то, что Федор Михалыч начал и Петр Великий сотворил.

Уравнять всех служилых в правах. И по делам, а не по роду ценить и уважать.

— Собрат мой. Смута показала, что вся страна наша, богом хранимая не так уж и крепко слажена, как хотелось бы. Верно?

— Выходит. — Пожал он плечами. — Я же, Игорь Васильевич, человек простой. Сотней могу. Ну тысячей может. А больше. Все эти разговоры. Смотрю на тебя, диву даюсь. Взял и князя ногой сегодня истоптал. Видано ли, собакой назвал.

— Если враг он, так чего не топтать-то.

— Так боярин же, стольник. — Лицо Тренко выражало сомнения.

— А ты в бою разбирать будешь, кто против тебя станет? — Я ухмыльнулся устало. Начинал хотеть спать после долгого и сложного перехода

— То в бою. Пуля и пика для всех едина. Кого поймает и кого на себя насадит. Ты, Тренко Чернов, славный воин. Послужишь еще и мне и Руси нашей. А за все эти места ты не думай. Мыслю я, что именно из-за них, из-за того что родовитые никак поделить не могут кто кого выше, вся Смута-то и началась. — Я понизил голос. — Думаю, прогневали они делами своими бога. Вот и покосил он племя боярское.

Тренко вздохнул.

— Ну а мы-то, да холопы. Сколько померло-то.

— Тоже верно. Но, удел наш такой. — Понизил голос. — Думаю я, что места эти и книги с ними, как Собор Земский учредим, как Царя выберем. Первым делом. Все это сжечь надо будет.

Глаза его на лоб полезли.

— А как же тогда, господарь?

— Просто. Кто страну защищал себя не щадя. Кто шведов, ляхов и татар с ее земли гнал. Кто всех татей и разбойников хватал и несмотря на творящийся хаос порядок наводил. Те и дальше стоять во главе страны должны. — Смотрел на него пристально. — Правит царь. А за ним стоят те, кто не о своем кармане и благе думает, а о том, как бы Родине жилось лучше. Кто за нее жизни отдает.