Я – Товарищ Сталин 6 (СИ) - Цуцаев Андрей

Сергей встал, прошёлся по кабинету, его шаги были размеренными, но внутри он чувствовал, как адреналин разгоняет кровь. Он остановился у окна, глядя на Красную площадь, где солнечный свет отражался от брусчатки. Москва жила своей жизнью: трамваи гудели, люди спешили по делам. Но его мысли были в Аддис-Абебе, где в заброшенном складе, возможно, сидели трое заложников, а вокруг них плелась паутина интриг.

— Проверять склад слишком опасно, — сказал он, не поворачиваясь. — Если это ловушка, мы потеряем людей и раскроем свои намерения. Если заложники там, немцы могут усилить охрану, как только заметят движение. Кто ещё знает об этом сообщении?

— Только я и шифровальщик, который принял телеграмму, — ответил Судоплатов. — Сообщение пришло через третьи руки, через нашего человека в Каире. Источник неизвестен, но канал проверенный.

Сергей кивнул, его пальцы сжали спинку стула.

— Мы не можем игнорировать это, — сказал он. — Но и лезть в склад глупо. Что предлагаете?

Судоплатов выпрямился, его лицо стало серьёзнее.

— Мы можем передать информацию британцам анонимно, — сказал он. — Пусть британцы сами проверяют склад. Если это ловушка, они попадут в неё. Если заложники там, они их вытащат, а мы останемся в стороне. Это минимизирует риск.

Сергей задумался, его взгляд скользнул к карте. Идея была заманчивой — переложить риск на британцев, сохранив руки чистыми. Но это означало упустить шанс усилить позиции Москвы.

— А если британцы не поверят? — спросил он, глаза сузились. — Или решат, что это мы замешаны в похищении? Они и так подозревают всех.

Судоплатов кивнул.

— Риск есть. Но если мы ничего не сделаем, мы упустим шанс. Если это предательство в Абвере, мы можем использовать это позже. Кто-то внутри их системы сливает информацию. Мы могли бы найти этого человека, если будем осторожны.

Сергей покачал головой, его голос стал резче.

— Времени нет. Если мы будем тянуть, немцы могут переместить заложников. Или британцы сами найдут склад, и мы потеряем инициативу. Но проверять склад нельзя — слишком опасно. Что ещё мы можем сделать?

Судоплатов задумался.

— Мы можем усилить наблюдение за немецкими агентами в Каире, — сказал он. — Если источник связан с Абвером, он может оставить следы там.

Сергей прищурился, обдумывая предложение.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Передайте британцам информацию анонимно через Каир. И начните проверку источника. Я хочу знать, кто он и чего он добивается.

Судоплатов кивнул, собрал папку и вышел, его шаги гулко отдавались в коридоре. Сергей остался один, его взгляд вернулся к карте. Он подошёл к столу, провёл пальцем по линии южной окраины Аддис-Абебы. Его разум работал, раскладывая варианты. Он сел, взял лист бумаги и начал писать. Рука двигалась быстро, выводя вопросы: «Кто источник? Цель? Связь с Абвером? Возможные предатели? Итальянцы? Местные элиты?» Он знал, что ответы придут не сразу, но привычка систематизировать помогала ему не раз.

Солнце клонилось к закату, заливая кабинет золотистым светом. Сергей отложил перо, взгляд скользнул к окну. Москва готовилась к ночи, но его мысли были в Аддис-Абебе, где заброшенный склад хранил тайны европейских разведок. Он чувствовал, что игра только начинается, и каждый ход мог изменить всё.

Воздух конца мая был обманчиво тёплым, словно дразнил обещанием лета, смешиваясь с сырым, землистым ароматом бранденбургских лесов. Ханс фон Зейдлиц сидел на пассажирском сиденье чёрного «Опеля» полковника Хансена, гул мотора едва заглушал напряжение, сжимавшее его грудь, как стальной обруч. Приглашение на охоту пришло неожиданно, с той же небрежной властностью, с какой Хансен месяц назад звал его на пиво в «Золотой орёл» на углу Тиргартена. Ханс согласился — отказаться было немыслимо, — но воспоминания о той берлинской встрече всё ещё жгли его. Колкие вопросы Хансена, его острый, как лезвие, взгляд оставляли ощущение, что каждое слово, каждый жест взвешивается на невидимых весах, и один неверный шаг может стать роковым.

Машина петляла по узким дорогам, окружённым густыми лесами, чья листва горела яркой зеленью под утренним солнцем. Ханс смотрел в окно, замечая, как свет пробивается сквозь ветви, отбрасывая мимолётные тени на приборную панель. Лес был живым, дышал шорохами листвы, скрипом веток и далёкими криками птиц, но мысли Ханса были далеко.

Хансен, ведя машину, выглядел непривычно расслабленным. Его мундир сменили охотничья куртка цвета хаки и крепкие кожаные сапоги.

— Хорошо выбраться из города, не так ли, Зейдлиц? — сказал он. — От Берлина устаёшь. Слишком много глаз, слишком много интриг. Здесь, в лесу, можно вдохнуть полной грудью, почувствовать себя человеком, а не винтиком в машине.

Ханс кивнул, заставляя себя улыбнуться, хотя улыбка вышла натянутой.

— Приятно вдохнуть чистого воздуха, герр полковник. В офисе… напряжённо.

Хансен усмехнулся.

— Напряжённо — это мягко сказано. Гестапо заставляет всех дёргаться. Их трудно винить, но это осложняет нашу работу.

Машина замедлилась, подпрыгивая на ухабах, колёса хрустели по гравию, и вскоре они остановились на небольшой поляне, окружённой соснами и дубами, чьи ветви сплетались над головой, словно зелёный купол. Хансен заглушил мотор. На поляне стоял грубый деревянный стол, на который Ханс положил две винтовки, коробку патронов и термос с кофе, вытащенные из автомобиля.

— Добро пожаловать в наш маленький мир, — сказал Хансен, хлопнув Ханса по плечу. — Посмотрим, так ли ты хорош с винтовкой, как с отчётами.

Ханс выдавил смешок.

— Постараюсь не опозориться, герр полковник.

Они подошли к столу, и Ханс взял винтовку. Хансен повёл его в лес, шагая уверенно, как человек, знающий каждую тропу. Они шли молча, их сапоги хрустели по ковру из опавших листьев и хвои, а воздух был свежим, с лёгкой горчинкой сосновой смолы. Местность была неровной: корни и камни скрывались под слоем мха, заставляя Ханса смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Но его взгляд то и дело возвращался к Хансену, чья фигура в охотничьей куртке казалась частью леса. Солнце пробивалось сквозь кроны, отбрасывая пятна света на землю, и в этом мерцающем полумраке Ханс чувствовал себя уязвимым, словно лес сам наблюдал за ним, выжидая его ошибки.

— Часто охотишься, Зейдлиц? — спросил Хансен.

— Не так часто, как хотелось бы, — ответил Ханс. — Отец брал меня в детстве. Мы выслеживали кабанов, иногда оленей, учились читать следы. Но сейчас работа не оставляет времени. Слишком много бумаг, слишком много отчётов.

Хансен кивнул, его взгляд скользил по деревьям.

— Хороший способ очистить голову, — сказал он. — Здесь только ты, винтовка и добыча. Никакой политики, никаких отчётов. Только инстинкты. В нашей работе это редкость, не находишь? В Берлине каждый шаг под микроскопом.

Ханс кивнул в знак согласия. Они шли в тишине, только листья хрустели под ногами да изредка шуршали мелкие звери в подлеске. Лес становился всё гуще, его кроны закрывали солнце, погружая мир в приглушённый зелёный сумрак. Тени деревьев скользили по земле, создавая узоры, которые казались Хансу отражением его собственных мыслей — запутанных и сумбурных. Он думал о микроплёнке, спрятанной в подкладке костюма, которая лежала там, как свинцовый груз, тянувший его вниз. Вчера он сфотографировал очередную партию документов — планы Абвера по операциям на польской границе, — прокравшись в архив во время обеденного перерыва. Риск был огромным: архив теперь находился под ещё большим контролем, и любой лишний визит мог привлечь внимание.

Ханс вспоминал последнюю шифровку от ОГПУ, спрятанную в потрёпанном издании «Фауста» в его кабинете: «Твоя работа бесценна. Продолжай, но будь осторожен». Лёгкость этих слов контрастировала с тяжестью реальности. Каждый документ, который он фотографировал, каждый сигнал, отправленный в Москву, был шагом по минному полю. Он представлял, как гестапо врывается в его кабинет, как их холодные глаза изучают его, как их вопросы становятся всё острее. Он думал о Кларе, о её мягкой улыбке, о детях, спящих в своих кроватях, и о том, что ради них он должен продолжать, несмотря на страх, который с каждым днём всё сильнее сжимал его сердце.