Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

С лодочником расплатиться так и не удалось. Он, вроде как, выплыл к родному берегу, и возвращаться отказался, так что поставлю за его здравие свечку в церкви, да и всё.

Ехали всё больше шагом, на рысях князя Ростовского начинало мотать в седле, как тряпичную куклу. Его держали в плотной коробочке, закрывая со всех сторон своими телами, а развязывали только по большой нужде. Доверия к нему уже не было. Караул несли круглосуточно, подступы к нашим лагерям надёжно охранялись тремя линиями охраны. Возможно, это вновь паранойя, но в этом деле лучше перебдеть, тем более что попытка к бегству уже была.

С каждым днём Ростовский выглядел всё мрачнее и печальнее. Его уже один раз приговорили к казни за измену, и в тот раз церковники уговорили Иоанна заменить казнь ссылкой, но в этот раз у него такого шанса не будет. Отправится на плаху, как миленький, главное, довезти его до Москвы.

Будь нас раза в четыре меньше, князя наверняка попытались бы отбить во время одного из переходов по здешним лесам. Да и на почтовых станциях он то и дело пытался выразительно глядеть на тамошних ямщиков и конюхов, моля о помощи. А когда мы на одной из таких станций столкнулись с отрядом помещика, едущего на службу, князь осмелел и снова сделал свой ход. Вернее, попытался сделать.

— Люди добрые! Помогите! Выкрали меня тати, князь я, князь Ростовский! — громко выкрикнул он из седла, привлекая всеобщее внимание.

Позор? Несомненно. Но Семён Васильевич цеплялся за каждую соломинку. То, что он одет был в рубище, ничуть не скрывало его тучной фигуры. А здесь далеко не каждый мог позволить себе быть тучным, так что в его княжеский титул верили безоговорочно и сразу.

— А ну, объяснитесь! — громко воскликнул молодой помещик.

Не новик, но близко к тому, в железной шапке и стёганом кафтане, он вышел в центр двора, требуя объяснений.

— Дело государево, — ответил ему один из опричников. — Ступай своей дорогой.

Но у паренька, похоже, в одном месте свербила жажда погеройствовать.

— Отпустите его немедленно! — потребовал он.

— Сказано тебе, дело государево, не лезь куда не просят, — произнёс другой опричник.

Нам тут вообще нужно было только напоить и накормить лошадей. Ночевать мы предпочитали в чистом поле. Не знаю почему, но так мне было спокойнее.

— Опричники мы, люди государевы, — сказал я. — Изменника везём. Коли ты этому Иуде помогать надумал, то, считай, сам присяге изменишь.

Помещик замолчал, глядя то на нас, то на Ростовского. Мы ещё не были так известны по всей стране. Опричников знали в Москве и поблизости от неё, а в остальных землях про нас и слыхом не слыхивали.

— Врут они всё! Выкрали меня! Воевода я нижегородск… — запричитал князь, но его прервали ударом в зубы.

— Сам подумай, воеводу выкрасть, — сказал я. — Ступай отсюда, воин.

Помещик окинул нас недовольным неприязненным взглядом, но силы оценил трезво. Со своими холопами нашу полусотню он не заборет даже в самом сладком сне.

— Государево, говорите… — пробормотал он, отходя в сторону.

Выражение отчаяния на лице Ростовского было достойно картины Босха. Его надежда на чудесное спасение вмиг оказалась растоптана и уничтожена. На это даже как-то смешно было смотреть.

Ничего, скоро вся страна узнает об опричной службе. Сначала Москва, а потом и всё царство.

Больше князь Ростовский не пытался выкинуть какую-нибудь шалость, ведь ехал он теперь с кляпом во рту. Так что до самой Москвы мы добрались без происшествий, довезли князя в целости, хоть и не в сохранности.

По обочинам уже пробивалась первая травка и жёлтые одуванчики, хотя выезжали мы, когда ещё лежал снежок. Слободу мы объехали стороной, устремляясь прямо к Кремлю, мне хотелось поскорее сдать арестованного и заняться уже своими делами. Например, вооружением опричников.

В Кремль нас пропустили всех без исключения, похоже, по опричной службе у Иоанна имелись отдельные указания для своих рынд. На Ростовского глядели с насмешливым интересом, как на очередную потеху, как на медведя на привязи у скоморохов. Он, похоже, уже смирился со своей участью, больше не пытаясь ни сбежать, ни позвать на помощь.

— Никита Степаныч, разве можно его такого в палаты царские? — спросил меня Космач, и я критически оглядел нашего арестанта.

Он и впрямь запаршивел за время путешествия. А государь, хоть и нормально относился к разного рода убогим, явно не оценил бы появление князя в таком виде.

— Тащите его в Беклемишевскую, — произнёс я. — Пусть там под стражу определят.

Именно в Беклемишевской башне Кремля находились знаменитые подземелья, тюремные камеры. Семёна Васильевича, даже не пытающегося больше доказать свою невиновность, повели туда, а я отправился к государю, немного приведя себя в порядок. Негоже представать перед царём в грязных сапогах.

Иоанна Васильевича в его излюбленном кабинете не оказалось, он, к моему удивлению, занимался пением. В церковном хоре, на клиросе. Любил он это дело, оказывается, но, услышав о нашем возвращении, поспешил меня принять. В маленькой каморке, напоминающей монашескую келью.

— Здравствуй, опричник, — сказал он. — Чем порадуешь?

— Здрав будь, государь, — поклонился я. — Князя Ростовского привезли тебе. В Беклемишевскую башню проводили его.

Царь подёргал себя за бородку, разглядывая мой скромный наряд. Подрясник ему нравился куда больше боярской шубы, и, пожалуй, будь его воля, он бы с удовольствием постригся в монахи. Если бы на нём не лежало бремя управления огромной страной, тяжёлый крест монарха.

— Привезли? Славно, — похвалил он. — Смерть его для других уроком послужит. Верно ведь я говорю?

— Верно, государь, — сказал я.

Глава 16

Когда князя Ростовского, в его ветхом рубище, вывели на Болотную площадь, он перетрусил настолько сильно, что ноги его не слушались. Идти он не мог, и помощникам палача пришлось тащить его силком. Заводить по лестнице на помост, подтаскивать к плахе.

Говорят, по тому, как человек ведёт себя перед лицом неминуемой смерти, можно понять, что это за человек в целом. Князь Ростовский оказался трусливым и довольно мерзким типом. Наблюдать за тем, как он рыдает, вымаливая пощаду даже не у государя, а у его палачей, оказалось удивительно омерзительным зрелищем.

— Государь! Великий князь! Прости мя, грешнаго! — взмолился Ростовский при всём честном народе.

Москвичей на казнь собралось немало, пропускать такое зрелище не хотел никто. Всё-таки природного князя казнят, не татя безродного.

— По недомыслию своему, по скудоумию бежать хотел! Не ведал я, что творил, государь! — чуть не плакал Ростовский. — Каюсь, как есть, каюсь!

Один раз его уже помиловали, но второй такой ошибки царь делать не собирался. Взгляд у Иоанна оставался холодным и равнодушным. Прежде он прощал своих врагов, абсолютно по-христиански, подставляя другую щеку, но теперь, похоже, наконец-то понял, что не имеет на это права. Ростовский пошёл на клятвопреступление, и чисто по человечески царь мог его за это простить, но как правитель — нет.

Мне это нравилось гораздо больше, чем всепрощающий христианский государь, осыпающий милостями своих врагов в надежде их задобрить и скупой на награду для своих верных слуг. Когда выгоднее быть предателем, а не верным слугой, большинство всё-таки решится на клятвопреступление, особенно если знать, что наказания не последует.

Я наблюдал издалека, высокую честь находиться рядом с государем я, видимо, ещё не заслужил. Или местничеством не вышел. Но даже так можно было разглядеть выражение лица Иоанна. Митрополит, присутствующий на казни, что-то горячо шептал ему на ухо, но царь оставался равнодушен к его призывам и уговорам.

— Начинайте, — приказал он.

Толпа на всё это глядела, как на грандиозное развлечение. Я даже замечал снующих туда-сюда лоточников, торгующих калачами, пирожками и семечками. Была бы тут кукуруза — торговали бы поп-корном. В этот раз симпатии толпы пребывали на стороне царя, целиком и полностью. В предательстве Ростовского ни у кого сомнений не возникало. Тем более, что он сам во всём признался.