Андрей Смирнов - Рыцарь
— Там — замок Бертрана де Ортона. День пути. А там, — он махнул рукой направо, — Монпелье. А еще до Монпелье, если к западу принять, деревушка Чертов Бор. Там ведьма живет. А вот если принять вправо и южнее немного — Севеннская Община. Католика там не сыскать. Катары там живут и эти… как их… в общем, еще какие-то еретики.
— И католики их терпят?
— Им еще дед Роже Безьерского там разрешил селиться. Сказал: вот вам земля и живите. И носу оттуда казать не смейте.
— И не кажут?
— Пока был жив старый виконт — да. А при наследниках его… — Родриго махнул рукой.
По прошествии еще двух часов, когда солнце начало клониться к закату, от дороги отделилась широкая утоптанная тропинка. Там, куда она бежала, за полями и огородами были видны крыши деревенских домов.
— Монастырская деревня, — сказал Родриго. — Мы почти на месте.
Еще через десять минут мы свернули на точно такую же дорожку. Между двумя колеями, оставленными колесами телег, получался как бы своеобразный бугорок, где росла полувытоптанная травка. Весь день мы ехали преимущественно по открытой местности и парились в доспехах, потому как солнце палило нещадно. Здесь же на нас дохнуло долгожданной прохладой. Вдоль дороги высились величественные дубы, чьи ветви образовывали как бы полог над тропинкой, и тени густо устилали землю. Свет-тень, свет-тень… Перед мордой Принца пронеслась птица. Принц фыркнул.
Вскоре показался и монастырь. Я его не замечал, пока мы не подъехали почти вплотную, — здание, чьи серые камни во многих местах были скрыты мхом, пряталось под сенью леса.
Родриго неожиданно остановил коня. Предупреждающе поднял руку:
— Вы ничего не чувствуете?
— Да нет, вроде бы… — На всякий случай посмотрел по сторонам.
— Запах, — сказал Родриго. — Не чувствуете?
Запах действительно был, но поначалу я не обратил на него внимания. За неделю, проведенную в двенадцатом веке, я уже успел притерпеться к этому запашку, сопровождавшему почти все крупные населенные пункты, которые встречались мне по пути. Запах немытых человеческих тел, отбросов и дыма. И здесь было все то же самое. Не то чтобы сильно воняло, но так… попахивало.
— Смотрите, вон там, — подал голос Жан. Показал куда-то между деревьев.
Кострище, рядом еще одно… Мы подъехали поближе. Здесь запах был сильнее. Всюду щепки, следы, мусор, какие-то помои… Срублены два больших дерева, еще два — срублены лишь наполовину: работу начали, но не довели до конца. Варварство какое-то…
— Монахи здесь никогда не рубили, — негромко сказал Родриго. — Не нравится мне все это.
Мы еще раз огляделись. Но нет, все тихо.
Ворота аббатства Сен-Жебрак были закрыты. Однако наше появление не осталось незамеченным, потому что когда мы спешились, из-за стены раздался голос:
— Эй! Кто вы такие?
Родриго уставился на ту часть стены, откуда доносился голос. Однако сквозь узкую щель бойницы разглядеть кричавшего ему не удалось. Тогда он закричал в ответ:
— Сам ты «эй»! Своих, что ли, не узнаете?
— Знаем мы таких своих, — ответили ему из-за стены. — Кто вы есть, спрашиваю?!. Эй ты, не подходи, а то щас как из лука пальну!
— Я тебе пальну! — гаркнул Родриго. — Ты, дурень, живо позови аббата Рено! Уж он тебе всыплет, когда узнает, кому ты стрелой угрожал!
— Так я и спрашиваю: кто такие? — тоном ниже отозвались из-за стены.
— Я — Родриго де Эро, старинный сосед и добрый друг аббата Рено! А это…
— А я, — перебил я барона, — Андрэ де Монгель, подданный короля Франции.
Установилась короткая пауза, которую прервал шум за воротами, — судя по всему, к воротам спешило несколько человек. Шаги, голоса… Кто-то карабкался к той бойнице, где сидел невидимый наблюдатель. Голоса: «Они говорят, что…», «Да, это барон…», «Открывайте ворота!..»
Скрежет и лязг отодвигаемых запоров.
Увидев монахов, Родриго расслабился. Шагнул на мост, ведя лошадь за собой в поводу.
Очутившись за воротами, мы увидели, как по деревянной лесенке к нам со стены спешит тучный, почти совсем лысый старик. Наверху, у бойницы, вжавшись в стенку, сидел паренек лет пятнадцати с охотничьим луком в руках. Паренек настороженно и недоверчиво смотрел на нас. Вместе с тем — испуганно.
Старик наконец одолел лесенку. Обнялся с бароном.
— Родриго… совсем забыл нас…
— Вот уж неправда! Вон в прошлом месяце на статую Божьей Матери четыре золотых марки пожертвовал.
— Так то на статую! А сам-то сколько времени к нам уже не заезжал!..
— Это верно. — Родриго похлопал старика по спине. — Но теперь-то я здесь!
— Да, да. А ты знаешь, у нас…
— Потом, Рено. — Тут Родриго повернулся ко мне. — Это мой друг Андрэ де Монгель. Андрэ, это господин аббат Рено Арманьяк. Мой давний друг и духовник.
Аббат протянул мне руку — ладонью вниз. Я чуть было не пожал ее, но рефлексы Андрэ в который раз выручили меня: левая нога как-то сама собой согнулась в колене, я прикоснулся губами к руке аббата и, дождавшись благословения, выпрямился.
— Очень хорошо, что вы заехали, — сказал Рено. — Вы, наверное, устали с дороги?
— Да не то чтобы… — сказал я.
— Не устали, но изнываем от жажды! — объявил барон.
Аббат усмехнулся.
— Долг каждого служителя Господа — облегчать муки страждущих. Пойдемте в трапезную.
И, приглашающе махнув рукой, повел нас в глубь монастырского двора.
* * *— Вы не представляете, Родриго, что тут было, — рассказывал аббат.
— А что было?
Молоденький монашек наполнил наши кубки едва на треть. Барон отобрал у него кувшин и налил как положено.
— Да на нас ведь напали!
Так вот что означали следы стоянки вблизи монастыря…
— Напали? — Барон посмотрел на Рено. — Напали… Я так и думал. Кто?
— Разбойники.
— Это понятно, что разбойники. Только вот откуда они тут взялись?
Рено развел руками:
— Не знаю, Родриго. Но теперь-то уж, слава Богу, все кончилось… Не допустил Господь…
— Много их было?
— Человек двадцать. Не считая женщин.
— Хм! — сказал Родриго, наливая себе по второму разу. — Женщины? Это что, бунт?
— Нет, нет… — Аббат с отвращением замотал головой. — Обычные шлюхи.
— А, ясно… Долго они вас осаждали?
— Всю прошлую ночь, — вздохнул Рено. — Всю ночь пытались сюда залезть: то с одной стороны, то с другой. То с одной стороны, то с другой… Еле-еле от них отбились. Так из братии не спал никто. А еще до того, как на монастырь напасть, — деревню разорили нашу. Видели?
Родриго покачал головой:
— Нет, в деревню мы не заезжали.
Аббат снова вздохнул.
— Что же это за люди такие… Чуть ли не половину скота в деревне перерезали. Ну скажите: куда им столько? Все равно ведь не съедят… Вырезали лучшие части, зажарили, а остальное крестьянам оставили — мол, живите теперь как хотите. А что до девок… — Рено тяжело махнул рукой. — Тут и говорить нечего.
— Ничего, не умрут. Деревенская девка — она многое может выдержать.
Я с любопытством посмотрел на Родриго. А где же рыцарственное отношение к дамам?.. Ах да. Пардон. Дамы это дамы. А девки — это… Это другое.
— Могут-то могут, — с некоторым сомнением согласился аббат. — Но двоих и вовсе покалечили. А вы, я слышал, с Раулем на войну ездили?
— Именно. Роберт снова на Эгиллем накинулся. Пришлось Бернарду помочь. Но теперь с Робертом все. Благодаря Андрэ. — Родриго кивнул в мою сторону.
Аббат посмотрел на меня. Я изобразил на своем лице злобную разбойничью ухмылку.
— Нашли тоже, кому помогать… — недовольно поморщился Рено.
— Ну не Роберту же было помогать! — воскликнул барон. — Да он бы и без нашей помощи справился.
— И пускай! Два волка грызутся — нечего встревать.
— Вообще-то там был только один волк, — хмыкнул я. — И то — на птицу похожий.
Рено несколько секунд молча рассматривал меня, а потом сказал:
— Это вы… простите, я запамятовал ваше имя…
— Андрэ де Монгель.
— Это вы, эн Андрэ, — вполголоса сказал аббат, — по внешности судите. А по духовным свойствам этот Бернард еще худший волк, чем Роберт.
— А я-то грешным делом полагал, что вы их в равной степени ненавидеть должны. Эгиллемцы свою церковь сожгли, только ведь и Роберт был не лучше.
— Оба разбойники, — твердо сказал аббат. — Но Бернард — разбойник много худший. Я ведь говорю: вы по внешности судите, а не по духовным свойствам. Что Роберт из Вигуэ убийца и прелюбодей — это всем известно. Но ведь, по сути, это грехи обычные, земные… Кто из нас не без греха? Даже и разорение церкви ему простить можно было бы, если б он покаялся, потому что только из жадности он так поступил. Но Бернард — не таков. Нет, не таков… Это истинно волк в овечьей шкуре. И не суета земная ему глаза на истинную веру затмевает, а он сам, сатане уподобляясь, во злобе своей против Церкви и Господа восстает, чудесами дьявольскими кичась и многих за собой в погибельное пекло увлекая…
