Андрей Смирнов - Рыцарь
Вещал монах, стоя на телеге, вокруг которой были разложены тела павших (или части их тел, или тела без некоторых существенных частей — головы, например), и, не переставая, размахивал в воздухе деревянным распятием. Происходило сие действо за городской чертой, недалеко от красивого зеленого лесочка. За нашими спинами, не обращая никакого внимания на службу, похоронная команда, кряхтя, бранясь и исходя потом, рыла могилы примерно для сорока тел.
На Эгиллемском кладбище наших солдат решено было не хоронить. Причиной послужил монах, который, испуганно качая головой, сказал Раулю: «А что, если часть благодати на этих нехристей перейдет? Грех ведь…» Так единственное замечание специалиста решило дело, и для захоронения было выбрано новое, не затронутое скверной место.
Когда монах прочитал все латинские тексты, которые знал, и некоторые из собравшихся уже стали вопросительно поглядывать на него — все, мол? с колен можно вставать? — виконт неодобрительно покачал головой:
— Что-то ты быстро, Стефан. Я вот на отпевании не раз был. Обычно вся эта канитель втрое дольше длится. А ты… Даже несерьезно как-то.
— Так ведь все уже, господин виконт…
— Давай, значит, снова, по второму разу. Так только отшельников или ангелов каких-нибудь можно отпевать. А у меня ребята не ангелы. Нет, не ангелы… Все они, конечно, перед походом причастились, да только я думаю, что им — некоторым, по крайней мере — все равно пару веков в чистилище проторчать придется. Так что уж будь добр, прочти-ка все это еще раз, чтобы точно сработало и чтоб им срок поменьше вышел. А то ведь нехорошо перед ребятами получится.
— Но…
— Давай-давай, читай! (В толпе рыцарей и пехотинцев раздались одобрительные возгласы.) Надо, чтобы все как следует было.
И монах забубнил по второму кругу…
Когда он наконец закончил, мертвецов стали хоронить. Над могилой светловолосого оруженосца мы с доном Родриго простояли долго. Наконец, когда мы двинулись к следующей могиле, я спросил:
— Он ведь не был… здешним?.. Откуда он?
Родриго коротко взглянул на меня, потом снова посмотрел на холмик свеженасыпанной земли.
— Вы не правы, Андрэ. Кнут родился в Лангедоке.
Я приподнял бровь, но ничего не сказал.
— Он родился в Лангедоке, — спустя некоторое время повторил Родриго, — но вот его отец был не отсюда. Его тоже звали Кнут, и он был родом из Норвегии. Двадцать лет назад он гостил у моего отца. Пробыл пару месяцев… ну а после его отъезда через положенный срок одна служанка родила мальчика… да… Через год или полтора я собирался отправить его в Норвегию, посвятив перед тем в рыцари… Теперь уже не придется… Хотя ему было всего девятнадцать лет, на мечах он дрался так же хорошо, как я сам. Наверное, все дело в крови…
— Наверное, у него был хороший учитель.
— Может быть, вы и правы, Андрэ… Может быть… Но пойдемте дальше — нас уже ждут.
* * *…Рауль порывался уехать в тот же день, но Родриго удержал его, напомнив о том, что у нас слишком много раненых, которые не перенесут дороги. Решено было отложить отъезд на три дня. Волей-неволей Раулю и Бернарду пришлось помириться — не рычать же трое суток друг на друга. В разговоре ни тот ни другой религиозных вопросов старались больше не касаться.
Время между обедом и ужином мы провели вместе с Бернардом — он показывал мне замок и развлекал разнообразными историями. Вообще не понимаю, как Рауль мог ссориться с этим человеком — лично мне эн Бернард показался весьма умным, интересным и тактичным собеседником. Помня их утреннюю стычку с виконтом, я боялся, что барон попытается завести какой-нибудь душеспасительный разговор, однако этого не произошло. Похоже, Бернарду было совершенно наплевать, какой религии придерживается собеседник — лишь бы не трогали его собственную. Мы очень мило побеседовали «за жизнь». На вопрос, не был ли он в Палестине, Бернард дал ответ, который изумил меня, учитывая нравы этого века. Бернард сказал, что считает идею крестовых походов глупой и бессмысленной.
— Но почему вы так думаете?!
— Верить в то, что где-то существуют «святые места», которые могут быть осквернены, и от того их святость может быть как-то нарушена, — значит признать превосходство плотского мира над миром духовным.
Впрочем, сообщив свое мнение, Бернард тут же уточнил, что он никого не хотел оскорбить. Я сказал, что все в порядке, и, вспомнив войны, которые велись в мое собственное время, добавил, что за какие бы красивые лозунги люди ни умирали, любая более-менее масштабная война начинается совершенно по другим причинам, чем те, которые написаны на лозунгах.
Бернард спросил, что такое лозунги. Я объяснил. Жаль, что нельзя поделиться с ним своими настоящими проблемами. Ибо жизнь Леньки Малярова закончилась где-то в будущем, на Дворцовой набережной. И жизнь странствующего рыцаря Андрэ де Монгеля тоже закончилась. Потому что я, нынешний, не видел никакого смысла в том, чтобы слоняться по дорогам, искореняя «ересь». Конечно, я ничего не имел против того, чтобы погулять в хорошей компании или прикончить дюжину негодяев. Но хотелось бы большего. Например, выяснить, кто организовал превращение рыцаря Андрэ в Леонида Малярова. Или наоборот. Кто и зачем?
* * *…Мы столкнулись в какой-то проходной комнате на верхнем этаже — я поворачивал за угол, а они шли мне навстречу. Две молодые девушки — одна тоненькая, светловолосая, с веснушками на щеках и смеющимися глазами, вторая постарше, похожая на испанку, полногрудая и широкобедрая… взгляд — как темный омут… Кажется, светловолосую я уже видел здесь, но как-то мельком… Когда? На вчерашнем пиру? Да, кажется…
Девушки отступили на полшага. Ни малейшего смущения, напротив, «испанка» откровенно разглядывала меня и светловолосая прошлась оценивающим взглядом.
— Эээ… Добрый день, — сказал я.
И посторонился, чтобы дать дамам пройти.
Но дамы идти дальше не пожелали.
— Добрый, сьер Андрэ! — сказала светловолосая. — Вы что-то ищете?
— Да, в общем, ничего, — усмехнулся я. — Шпионю помаленьку.
— Шпионите? — Она сделала большие глаза.
— Да, — со вздохом признался я. — Шпионю. Я тайный агент короля Англии.
Светловолосая снова сделала большие глаза: «Ой!» «Испанка» молча усмехнулась.
— Как интересно! — прощебетала светленькая. — А я думала — вы герой.
— Ну да. А разве по мне не видно? — Я демонстративно расправил плечи.
— Ах, расскажите нам что-нибудь о своих подвигах, любезный герой! — воскликнула беленькая.
Я попытался вспомнить: нас представляли друг другу?..
— Уж не знаю, какие из моих подвигов могут вас заинтересовать… — Я подмигнул.
— Разве вы не хотите поведать нам, как победили Роберта? Все в замке только и говорят об этом. Вы сразили его ударом копья?
Я почувствовал, что шутить на эту тему мне совершенно не хочется.
— Ударом меча. Только в этом не было ничего героического. — Я посмотрел в глаза девушки. — Это война, моя госпожа.
Блондиночка не отвела взгляда. Глаза у нее были светло-серые, с легким оттенком зелени.
— Разве война не в радость для рыцаря? — удивилась «испанка». — Вот господин Родриго всегда говорит…
Блондиночка легонько тронула ее за рукав. Они обменялись взглядами. Повисла короткая пауза. Девушки смотрели друг на друга лишь несколько секунд, но у меня возникло ощущение, словно они о чем-то договорились.
— Сьер Андрэ… — нежным голоском произнесла блондинка. — Скажите, барон Бернард показывал вам комнату трех щитов?
Я покачал головой.
— О! Это предмет его особой гордости! Как-то в один день он повстречал трех рыцарей, которые захотели бросить ему вызов… Я непременно должна вам ее показать!
— Простите меня, сьер рыцарь! Жаклин! Я должна идти! — «Испанка» изобразила нечто вроде реверанса и оставила нас вдвоем.
Маленькая ручка коснулась моей ладони.
— Пойдемте же, сьер Андрэ!
* * *Мне показали комнату Трех Щитов. И комнату, где дедушка барона Бернарда зарубил предыдущего барона Эгиллема. И еще множество комнат, залов, нефов и галерей. И я не особенно удивился, когда наша экскурсия закончилась в небольшой комнатушке с крепким засовом и огромной межвежьей шкурой на полу.
* * *…Спустя час, когда мы лежали на этой самой медвежьей шкуре, Жаклин сладко зевнула, положила свой остренький подбородок мне на грудь и с сожалением сказала:
— Пора возвращаться. Скоро ужин.
— Да, — сказал я. — Пора.
Подниматься, натягивать одежду и куда-то идти никому из нас не хотелось. Поэтому мы не стали этого делать, а полежали еще немного. Ножка Жаклин лежала у меня на бедре. Маленькая ручка обвила мою шею. Будто боялась отпустить. Маленькая хрупкая девочка.
