Андрей Смирнов - Рыцарь
Поэтому я не стал разочаровывать безызвестную создательницу европейского народного фольклора, коротко кивнул и, буркнув: «Конечно, видел», пошел себе дальше.
* * *Гулял я долго. Добрел до ворот, прошелся вдоль городской стены, покружил по городу… Солнце стояло уже высоко, когда я вернулся в замок. Бернарда, Родриго и Рауля я нашел в «банкетном зале».
Мое благодушное настроение мигом исчезло, стоило взглянуть на их лица. Впрочем, их голоса я услышал еще на лестнице. Сеньоры изволили лаяться.
— …Я требую, чтобы мои люди были похоронены согласно христианскому обычаю! — орал Рауль.
— Так и будет, — отвечал Бернард, волком глядя на виконта. — Их похоронят так, как должно хоронить по настоящему христианскому обычаю, так, как это было во времена апостолов, а не так, как потом придумали эти римские дьяволопок…
— Клянусь — еще одно слово, и я вызову вас на поединок!
— Успокойтесь, Рауль, — быстро сказал Родриго. Он был единственным, кто не размахивал кулаками и не плевался слюной. — Дон Бернард, будте сдержаннее. Мы не обсуждаем вашу веру… Но будьте любезны не оскорблять и нашу! Я знаю своих людей. Насколько мне известно, все они были добрыми католиками. Но даже если это и не так, это мои люди, и я буду отвечать за них перед Богом — я, а не вы. То же самое может сказать о себе и дон Рауль. Как вы поступите со своими умершими — это пусть останется на вашей совести… хотя все-таки я бы взял на себя смелость посоветовать вам не гневить Господа и похоронить их по-христиански… Но уж как нам быть с нашими умершими — это уж позвольте решать нам самим!
Бернард де Эгиллем тяжело вздохнул и опустился в кресло.
— Родриго, мы спорим уже полчаса. Вы помните, что я вам предлагал в самом начале, до того как вы с Раулем набросились на меня? Помните? Я вам предлагал то же самое! Но эн Рауль вместо этого начал поносить Господа, и я не мог…
Рауль побагровел:
— Господа?! Я поносил Господа?! Я?!! Я поносил вашего дьявола, а вот Господа я вас, эн Бернард, я попрошу не трогать…
— Рауль, немедленно…
— Да замолчите вы оба!!! — рявкнул Родриго, забывая о всякой куртуазности. — Мы так до Пасхи не закончим! А мертвецы, между прочим, уже смердят — погода-то жаркая. Хватит! Дон Бернард, наши люди будут отпеты в церкви, а потом захоронены на освященной земле!
— Да ради Бога…
— Ага, «ради Бога», как же! — снова встрял Рауль, с ненавистью вперившись в Бернарда. — И как у вас только глотка не горит, Бернард, когда вы произносите имя Господне?!. Или, — это уже предназначалось испанскому барону, — вы уже забыли, Родриго, что здесь вот уже четыре года нет церкви, после того как эти еретики сожгли ее? Забыли?.. А, вижу, теперь вспомнили?.. Где мы будем их отпевать?.. А про то, что они сделали с освященной землей, я и говорить не хочу! Превратили ее в какое-то… в какое-то отхожее место!
Родриго смутился:
— Бернард, вы… сожгли церковь? Слухи всякие ходили, но…
— Барон, я этого не делал, — абсолютно искренним тоном ответил Бернард.
— А почему же тогда вы не остановили мерзавцев, которые этим занимались? — язвительно спросил Рауль. — Почему вы не изловили их и не повесили? А?.. Молчите?..
— Я не жег церковь, но и препятствовать этому богоугодному делу не собирался, — объяснил Бернард. — Равно как не собирался и не собираюсь ловить и наказывать тех, кто это сделал. Да что их ловить — вон их целый город!
— Это вы их развратили, Бернард, а теперь хотите свалить на них всю вину! Мол, это мои люди такие-сякие, а я тут сам ни при чем! А вот скажите, да, да скажите нам: что стало с тем священником, который служил в этой церкви?
— Рауль, перестаньте меня оскорблять! Мое терпение и благодарность вам велики, но не безграничны! А что касается священника, то и сейчас, я полагаю, он жив-здоров. Мы его выгнали еще за полгода до того, как подожгли… до того, как сгорела церковь.
— Родриго, вы слышите, что говорит этот филистимлянин?! Слышите?! Выгнали! Священника!..
Бернард скрипнул зубами:
— Эн Рауль, я настоятельно прошу вас замолчать.
— Эн Бернард, я не потерплю с вашей стороны подо…
Родриго с совершенно спокойным лицом грохнул что было мочи кулаком по столу. Единственная тарелка, стоявшая на столе, подпрыгнула аж на ладонь, а подсвечник, подпрыгнув, опрокинулся и упал на пол — на что, впрочем, никто из присутствующих не обратил внимания.
— Бернард, — тихо сказал Родриго, — вы ведь понимаете, что везти обратно тела наших погибших было бы весьма нежелательно. Пока мы доедем, они будут смердеть так, как не полагается смердеть христианину ни при каких обстоятельствах. Сюда мы добрались за полтора суток, но на обратный путь, с ранеными и мертвецами, потребуется вдвое, если не втрое больше времени. Если… если в Эгиллеме сейчас нет церкви, то будьте любезны, укажите нам ближайшую.
Бернард развел руками:
— Родриго, я просто не знаю, где тут поблизости может быть церковь. Я этим вопросом, как вы понимаете, не очень интересуюсь… Кстати, если вы поедете на запад, в Вигуэ, то и там ничего не найдете. Пару лет назад Роберт разорил и церковь, и тамошнее аббатство, когда у него случился спор с новым аббатом из-за бенефиций.
— А если в Мийо?
За Бернарда ответил Рауль:
— Там церковь сгорела еще десять лет назад. Хотели выстроить новую, да так до сих пор и не собрались.
— Лодев, — сказал Бернард. — По-моему, там…
— В Лодев мы не поедем, — отрезал Родриго. — С Аленом отношения у нас не самые лучшие.
Рауль кивнул:
— Я до сих пор удивляюсь, как он на нас не напал, пока мы перлись через горы.
— А пусть бы и напал! — прищурился Родриго. — Заодно бы и с ним покончили…
— Сомневаюсь, — сказал Рауль уже почти спокойным голосом. — Трудновато было бы совершить подряд два столь славных дела.
— Да бросьте, Рауль! Нет в этом ничего чересчур трудного.
— Для настоящего рыцаря — быть может. Но не забывайте, Родриго, что у нас в войске, помимо рыцарей, имеются также и простые пехотинцы. А люди, знаете ли, склонны уставать.
— Да… Вот это вы верно заметили.
— Впрочем, — добавил Рауль, — теперь я начинаю думать, что нам вместо того, чтобы защищать этих еретиков, лучше следовало бы разобраться с Аленом и его не в меру буйными сыновьями…
— Рауль! Ну не начинайте снова, а?! — устало попросил Бернард де Эгиллем.
Некоторое время феодальная троица молчала, поглощенная своими мыслями. Я присел на краешек стола, с интересом ожидая, что же будет дальше и до чего они в конце концов договорятся. Кажется, вцепляться друг другу в глотки благородные сеньоры вроде бы передумали.
Бернард сидел на том же месте, которое он занимал вчера вечером во время пира. Рауль, как и я, сидел на столе. Время от времени Рауль с плохо скрываемой неприязнью поглядывал на Бернарда. Родриго сидел на скамье и барабанил пальцами по столешнице.
Потом Родриго отвлекся от этого занятия, посмотрел на виконта и сказал:
— Рауль, а ведь у нас же есть собственный священник.
— Вы про…
— Ну да. Пусть потрудится. Не зря же мы его с собой тащили.
* * *Священник, а точнее монах, о котором упоминал Родриго, был пухленьким, толстощеким и под подбородком имел второй подбородок, а под вторым — третий, который ложился на грудь, подобно внушительных размеров воротнику. Был он невысокого роста и выражение лица имел боязливое, но не потому, что кто-то его запугал, а по природной склонности. Есть такой род людей — они постоянно беспокоятся без всякого повода, а стоит что-нибудь поручить им — так вообще начинается сущий ад: трясутся над каждой мелочью и замирают в ужасе, даже зная, что все, что они сделали, было сделано правильно.
Этот монах ужасно переполошился, когда ему сообщили, что от него требуется. Из его сбивчивых возражений стало ясно, что организацией подобных мероприятий прежде ему не доводилось заниматься одному и он привык оставаться на вторых ролях. И теперь боялся, что не справится. Но с Раулем не очень-то поспоришь. Виконт, рубя воздух рукой, коротко повторил свои инструкции еще раз, повернулся к монаху спиной и пошел по своим делам. Родриго одобряюще похлопал монаха по спине и тоже ушел. Толстый монах с отчаяньем посмотрел ему вслед. Потом перевел взгляд на меня. Я понял, что от безысходности он сейчас начнет изливать свои жалобы мне, и тоже поспешил ретироваться.
Но монашек терзался зря. Наблюдая творимое им богослужение, я пришел к выводу, что присутствующие вообще вполне могли обойтись и без монашка. На то, что он постоянно сбивался, на то, что он говорил то так тихо, что ничего нельзя было разобрать, то начинал выкрикивать латинский текст с совершенно неуместной громкостью, — на все это присутствующие, как покойники, так и их живые сотоварищи, никакого внимания не обращали. Покойникам уже было все равно, а для живых солдат, преклонивших колена, монах был не больше чем неким символом, знаком того, что все в порядке и каждая вещь в мироздании пребывает на своем месте. Ручаюсь, ни один из них не понимал ни слова из того, что говорил монах (да и он сам, похоже, не очень-то хорошо знал латынь), хотя многие — я видел это по двигающимся губам — неслышно повторяли за монахом те непонятные, но, несомненно, священные слова, которые он произносил.
