Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Время есть, нужно тратить его с умом.

Пленника стащили с лошади, аккуратно перенесли к ближайшей сосенке, к опушке леса за обочиной дороги. Выбрали разлапистую. Перекинули веревку через один из сучьев. Закрепили, сплели петлю. Я нашел бревнышко, положил напротив допрашиваемого, присел. Разместился поудобнее.

Яков стал за спиной.

Остальные тоже хотели слушать. Вся полутысяча была не прочь присутствовать в допросе, окружить место всей толпой коней и людей. Но подобное я пресек на корню. Оставил только пару охранников — Абдуллу и Пантелея. Прочим бойцам приказал своими делами заниматься. Отдых, завтрак, патрули, дозоры. Понятно, что все хотели увидеть, как их господарь из этого воровского человека правду добывать будет.

Но, дело это не простое. Лишних глаз не любит. А работа, есть работа, особенно — когда она служба. Придется им заниматься делами, а не слушать с открытыми ртами наш разговор.

Сел я напротив Лжедмитрия, глянул на него пристально, изучал.

Человек какой-то обычный. Не особо приметный, ничем не выделяющийся. Таких в каждом городке у нас, вроде бы много. На каждого второго чем-то похож, но чуть отличается. Нет каких-то выдающихся внешних примет. На портрет из учебника истории походит очень и очень отдаленно. Нос не крючковатый, а больше прямой. Прищур неприятный, глаза холодные, пустые, водянистые. Щетина, борода, усы совсем мелкие — больше, как признак недельной небритости. По комплекции — да тоже какой-то обычный. Не полный, не худой, не высокий и не низкий.

В общем — нечто усредненное и довольно неприметное.

Но кое-чем выделялся он. Пах дурно. Перегаром, луком и каким-то еще смрадом.

Одежда богатая. Знатная прямо. Бархатный кафтан, расшитый, мехом отороченный. Сапоги красной кожи. Сафьяновые, всплыло в голове название. Вроде бы так. Ремень с золотым литьем, перстни, цепь. Всю эту красоту я пока не приказывал снимать. Оружия только нет, там все осталось на другом берегу, да и отобрал бы я его, если понадобилось. Шапка тоже потерялась. Да и в шатре сгорела. Уже не найти.

Волосы патлами сальными свисали.

Смотрел зло, на меня, на петлю, по сторонам. Кляп мешал говорить, а то бы скалился и шипел, как змей. Это к гадалке не ходи.

— Значит так. — Начал я холодно и спокойно после краткого осмотра. — Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Начнешь дурить, зубы выбью или резать начну. Никто тебя не спасет. Ты в нашей власти.

Выдержал паузу, буравя взглядом, продолжил.

— Ты понял? Кивни.

Он продолжал смотреть на меня злобно. Никаких иных действий не предпринимал. Сидел, привалившись к стволу сосны, и пялился на меня.

— Ясно. — Вздохнул и внезапно врезал ему хлесткую, болезненную пощечину.

Тот, как сидел, рухнул набок, застонал.

Поднял его, встряхнул.

— Еще раз. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Дурить не смей. Больно будет. Очень. И тебе, и мне этого не хочется. Но если надо, то будет. Ясно?

Он, смотря на меня с невероятной ненавистью, кивнул спустя пару мгновений.

Я вытащил кляп.

— Ты на кого руку, пес…

Мой кулак врезал ему прямо в нос. Такого обращения я к себе не терпел ранее и спускать фразочки типа этой даже воровскому царику не считал приемлемым. Он еще и затылком о ствол саданулся, завыл. Кровь носом полилась.

— Не понял, значит. — Я неспешно накинул ему на шею петлю, затянул не туго, так чтобы ощущал. Действовал аккуратно, чтобы одежду свою не заляпать.

Вновь сел, взявшись за веревку. Вздохнул.

Допрашиваемый хлюпал носом. Кровь капала. Он мотал головой, глаза слезились.

— Собрат мой. — Я обратился к Якову. — Утри нос этому упырю.

Сотник повиновался, достал тряпицу, провел под носом. Но кровь от этого особо-то не остановилась. Плевать.

Смотрел на него, приходящего в себя после удара. Думал. Хорошо, что так все началось, а то свидетели бы сомневались, вдруг я не царика притащил из лагеря, а кого-то иного. Пошел бы в отказ. Прикинулся бы атаманом, сотником или каким-то боярином. И что? То ли он, то ли нет.

— Кто ты такой? — Задал простой вопрос.

— Я цанль. — Прогундосил Лжедмитрий, продолжая хлюпать. — Цанль! Люди. Цанль. На кого гугу поднял? Смегд!

Вздохнул, посмотрел на сотника, провел рукой по лицу. Человек этот то ли не понимал, в какой он ситуации, то ли пьянка окончательно съела ему мозг, то ли… Реально уверовал в свою игру, решил, что он и есть настоящий русский царь.

Тяжело.

Яков плечами пожал. Он был немного напряжен. Как никак — я своими руками сейчас сломал нос тому, кого несколько тысяч, а то и десятков тысяч человек считало царем. До сих пор. А раньше так, может, и сотни тысяч. На пике могущества, когда он в Тушине сидел.

— Кто ты такой? — Повторил вопрос.

— Цанль Димитнлиуса. — Он шмыгнул носом. — Цюдом Спавсшийся.

Черт, зря я ему нос сломал. Говорить будет непросто. Но руки развязывать и сопли ему притирать я считал излишним.

— Так, царик. А теперь давай начистоту. Кто? Ты? Такой?

Он уставился на меня. Во взгляде клокотала бессильная ярость.

— Цанль Димитнлиуса.

— Ясно. — Разговор вряд ли пойдет так уж легко. — И что ты здесь, с войском делаешь?

— Гто ты, сменлд? — Прогнусавил он.

Ну не выбивать же ему все зубы, этому идиоту. Неужели он реально верит в то, что он и есть настоящий Царь? Каким таким образом? Если первый был еще более-менее уникальным и самостоятельным человеком. Фигурой, а не марионеткой. И то — очень, очень сомнительно, что он имел какое-то отношение к реальному Дмитрию Углицкому или иному родичу Рюриковичей, то этот…

Да вся его свора знала, этот человек — хрен с бугра. С какого-то дальнего, не особо большого такого бугорочка. Просто подошедший визуально под образ, активно поимый всякой дрянью и запугиваемый всеми.

А здесь на тебе. Царь!

Я потер лицо рукой, вздохнул. Отогнал накатывающую злость.

— Пойдем по новой. — Говорил холодно и спокойно. — Я знаю, что ты никакой не царь. Тебя ляхи нашли в какой-то канаве, подобрали там. Отмыли, отчистили. С чего ты уверовал, что ты царь, коли в Тушине все знали, что ты никто. Марионетка.

Он шмыгнул носом, смотрел на меня зло.

Чувствовалось, что бешенство прямо накатывает на него волнами. Была бы возможность, кинулся бы, попробовал разорвать руками.

Упертый баран. Либо, привык, что из него что-то кулаками выбивали. К боли привык. К унижению. Те, кто вокруг него вертелся и контролировал, возможно, действовали жестко. Вряд ли он сам, до развала Тушинского лагеря хоть что-то решали и командовал людьми. Скорее управляли им, а как развалилось все и все значимые персоны отъехали к Сигизмунду, тут почувствовал, что без него некоторому количеству людей никак. Тем, кто вляпался по самые уши в некоторый смердящий фекалиями субстрат.

Вот и начал выпендриваться, грудь колесом выпячивать.

Ляхи-то вернуться на родину могут. Казаки на Дон и Запорожье уйти. А дворянам, присягнувшим воренку, что? Куда? Вот и воевал за него Трубецкой. Князь целый. Чего касимовцы здесь делали — вот вообще неясно. Пока. Но, и с этим разберемся.

Вздохнул. Придется прибегать к более кардинальным методам.

Начал я не спеша наматывать на локоть веревку. Она потянула за горло Лжедмитрия вверх. Он завозился, вначале не очень понял, что происходит, начал подниматься. Задергался. Когда ему пришлось встать на цыпочки, чтобы как-то дышать, я повторил вопрос в очередной раз.

— Кто ты такой?

В ответ тишина. Ясно. Потянул еще, он захрипел, задергался. Так сломать кадык было невозможно. Повеситься и задушиться — это некоторое время провисеть в петле. Но без воздуха муки он претерпевал приличные.

Мне это не нравилось. Варварство, конечно.

Но, как из этого упыря выбить правду? Понять, кто он? Может, не с того начал я? Отпустил и царик шлепнулся к моим ногам хрипя.

— Ладно. Сколько ты привел сюда людей?

— Десять тыщ. — Прошипел он.

Отлично, кровь вроде перестала идти носом, хлюпать больше не будет и гундосить. Уже плюс. Да и наконец-то что-то толковое, хоть и ложное.