Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Князь отошел к своим людям без боя.

Роздал приказы и указания. Поднял всех людей, организовал. Они начали стаскивать возы, улучшать оборону. Загоняли в центр коней, что стоял дальше к лесу, севернее. Сейчас вопрос стоял в выживании. Все остальное вторично. Самые верные воеводе люди были здесь, вокруг. Кто же еще поддержит его, кто не предастся панике, повальному грабежу, резне и бойне — вообще неясно.

Злости друг на друга у людей было немало. А ввиду того что часть атаманов и сотников, которые хоть как-то сумели договориться, полегла и сгорела в пламени царского шатра — это только усугубляло хаос. Обиженные, находящиеся на вторых ролях полусотники и есаулы сейчас сцепятся за передел власти. Кто-то начнет бегство, а многие банально грабеж более слабых. Иные попытаются его остановить, отхватить что-то себе и будет все только ухудшаться.

Хаос в лагере нарастал.

И тут началось!

Кто-то начал прорываться с западной части к мосту. Кажется, безумие, ведь можно уйти к Калуге. Но видимо, это люди Межакова. Они достаточно стойкие и опытные. Хорошо бы остались верными воеводе. А не просто ушли.

Судя по всему они смекнули также и решили идти со всем имуществом.

К тому же — в их руках основной обоз. Они охраняли добрую половину телег, как люди надежные и проверенные. И, важно! Как можно забыть это. Ведь в обозе супруга царика со своими фрейлинами. Марина Мнишек.

Трубецкой скривился, сплюнул. Приступ головной боли вновь накрыл его.

Ведьма и сборище продажных девок.

Царик ее со всей свитой с собой из Калуги потащил. В целом — решение-то верное. Там ее могла ждать печальная участь. Либо, как вариант, могла она тоже отойти к ляхам. Если муженек совсем неудачно себя покажет. А к этому все и катилось. Ребеночка родит, скажет, что сын царский, и будет повод для новой Смуты и борьбы за престол.

Благо пока что вроде она не в положении. И поэтому сама ее позиция — шаткая.

Трубецкой помассировал виски. Вслушался.

Все отчетливее понимал он — Межаков с отрядом пробивается к нему. Но идти на помощь, посылать людей, никакого желания не было. Черт поймет, что происходит, кому верить, кому нет. Лучше сидеть здесь.

Надо, сами придут!

Люди кричали, стреляли, били тех, кто не пускал их вперед. Затем все затихло. И тут раздались вопли и конное ржание. Ругань, брань, перепалка. Стрельбы слышно не было. Звуков боя тоже.

Судя по тому, что слышал князь казаки ругались с татарами. Как известно друг друга они не очень-то любили. Черт! Да кто здесь вообще хоть кого-то любил и ценил? Все друг на друга зуб точили за добычу.

Резко прозвучали звуки короткого боя. Стремительного. Пальба, звон стали, вопли.

Все закончилось быстро, как и началось. И спустя совсем немного времени отряд с телегами подошел к ним. Вперед вышел сам Филат. Поклонился, выкрикнул.

— Воевода! Бунтуют люди.

М-да, тоже мне открыл глаза. И так все ясно и видно. Да и сам я чуть в бунте этом участие не принял.

— Чего хотел? — Князь, скрывающийся за возами, выкрикнул в ответ.

— Я тебе клятву давал. Присягал. Пришел. Вместе стоять против всего этого будем.

— Клянись распятием святым, что без злого умысла.

Из всех, собравшихся здесь в лагере людей, пожалуй, этим доверять можно было больше всего. Стойкие, хорошие бойцы. Пехота казацкая. Временем проверенная. С ними бы силы воеводы удвоились. Порядка семи сотен бойцов бы получилось. Уже кое-что. Уже сила.

— Клянусь! — Выкрикнул Филат. — Господом богом клянусь. Распятием. И Девой святой. Чем хочешь клянусь. — Помолчал, добавил потом. — Вместе устоит. Порознь погибнем, воевода.

Скрепя сердце Трубецкой приказал принять этих людей.

В лагере на той стороне началась какая-то возня. Мужик, стоявший тоже у знамени, вскинул руку, выкрикнул что-то. Расстояние было большим. Он приложил руки ко рту рупором, прокричал сильнее. Ветер донес все же.

— Сынку…

Вот так встреча. Знал я, что отец его за Лжедмитрия стоит. Говорили мы про это еще в момент того, как поединок мне Богдан проиграл. Как поклялся служить верой и правдой. Псом моим цепным быть обещал.

Но как-то не думал, что вот так вот встреча произойдет.

Повернулся ко мне Богдан, уставился. Глаза широки, вот-вот расплачется.

— Господарь, батька там мой. Отец родной. Чудо. Живой он.

Я лихорадочно думал, к добру это или к горю. Что делать.

Решился спустя пару мгновений.

— Так, если страха нет в тебе. Если отцу веришь, как себе. Давай к ним. Отпускаю тебя. — Перекрестил Богдана.

Он смотрел на меня с широченными глазами.

— Господарь, так я же, я же слово вам… Как же можно то. Вы что.

Неожиданно перешел он с простого «ты» на «вы». и заговорил как-то чудно. Больше как ребенок, обрадованный, восторженный, а не суровый, лихой казак, человек, прошедший через многое.

— Ты с делом идешь, Богдан. — Успокоил я его. — Поговори, узнай, что да как. Но…

Я покачал головой.

— Что, господарь? — Казак уже спрыгнул с лошади, начал скидывать с себя одежду. Хотел вплавь идти.

— Уверен ты, что не убьют тебя там? Твоя жизнь дорога мне, Богдан. Ты же мой человек.

Он уставился на меня, в глазах непонимание было.

— Батька же мой там.

— Это да. Но там помимо него люди Лжедмитрия. Кто враг, кто друг, откуда знать?

Он задумчиво почесал макушку.

— Верно ты, господарь, говоришь. — Казак вернулся на место, вытеснил обрадованного встречей, вырвавшегося наружу внезапно ребенка. — Но, раз пускаешь к отцу родному. Должен я туда сходить. — Вздохнул, рукой махнул. — Пойду. Ну а коли смерть ждет, что же. Не раз рядом с ней ходил.

Я тоже спешился, хлопнул его по плечу.

— Давай. Только знай, мы тебя вытащить не сможем. Жизнь твоя ценна, но не ценнее десятков собратьев наших.

— Знаю, господарь. Спасибо. Дозволь обнять тебя. Пусть видят, что я твой человек, с тобой я. А к ним иду, только отца повидать. И пусть… — Он вздохнул. — Если за это убьют, не жалко.

Странный он был, но останавливать его не стал я.

Обнялись мы, по-братски. Хлопнул его по спине, произнес.

— С богом.

И Богдан двинулся к воде в одних нижних портках. Туман уже почти рассеялся.

— Батька! — Выкрикнул он. — Иду к тебе! Батька!

Зашел в воду, двинулся. Но довольно быстро ему стало уже по горло, толкнулся, поплыл.

Я наблюдал, что творилось на той стороне.

Отец его, насколько я понимал — это был он. Говорил о чем-то с бородачом. Скорее всего, Трубецким. Приметив, что человек плывет к ним, сам двинулся вперед, махнул рукой. Несколько казаков оружно пошли вместе с ним.

Богдан плыл, они поджидали его у берега. Швырнули ему веревку, потому что Упа была далеко не узкой речушкой. Переплыть ее — нужно было иметь прилично так выносливости и умения.

Выбрался он, вытащили, помогли. Что же дальше? Пленят или говорить будут?

Сердце мое замерло!

Глава 10

Сын с отцом замерли. Смотрели друг на друга.

Внезапно пожилой казак сделал шаг, развел руки в стороны и заключил парня в крепкие объятия. Расцеловал. Отпустил, взглянул, хлопнул по плечам, встряхнул. Поманил за собой. Богдан и встречающие его люди начали подниматься в лагерь.

Да, это в целом могло ничего не значить. Отец это одно, а воевода и прочие бойцы и их цели и взгляды — иное.

Радоваться буду, когда вернется.

Но, раз пока что ничего страшного не происходило. Не убили Богдана прямо на берегу, значит, все не так плохо. Я отдал приказ, чтобы несколько человек продолжало следить за левым берегом, а сам пока что решил допросить нашего гостя.

Не побоюсь этого слова — Царя! Хоть и воровского, но все же.