Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Однако долго мне раздумывать не пришлось. Уже на следующий день с утра меня вызвал к себе воевода Астрахани Прозоровский Иван Семёнович, с которым мы были знакомы близко. Взяв персидские подарки, я пошёл к нему, не мешкая. Они местничали в Астрахани со вторым воеводой Бутурлиным Иваном Фёдоровичем.

С Бутурлиным мы часто встречались в Измайлово. Он был нам с Алексеем Михайловичем ровесником и иногда участвовал в наших зимних забавах. Прозоровский был немного –лет на пятнадцать — постарше и уже тогда исполнял ответственные государственные поручения.

В «той» истории они в это время обороняли Астрахань от Степана Разина, в этой, я спокойно по Астрахани расхаживал и мог взять её в любой момент, но она была мне не нужна. Казна? Да пусть себе хранится пока Прозоровским. Оба воеводы ждали меня во дворце наместника к обеду.

По-простому отдарившись халатами и драгоценными кинжалами, я сделал заинтересованное лицо. Наши отношения давно приобрели чисто деловой характер и оба они знали, что Алексей Михайлович интереса ко мне не потерял и не приближает меня только потому, что на границах с калмыками я теперь более полезен, чем во дворце. Да и опытное хозяйство моё давало свои плоды, очень хорошо «смотревшиеся» на столе его царского величества.

— Слышал, Степан Тимофеевич, что твой казак Василий Ус учудил? — спросил Прозоровский.

— Та-а-а-к… Учудил — это не натворил, — подумал я. — Значит, ничего сильно криминального Ваське не «шьют».

— А что такое? Это какой Васька Ус? У меня их трое.

— Твой ближник, атаман, что под Царицыным остался Волгу сторожить от калмык.

— Про этого слышал. Что он ушёл, слышал. Поймаем — будет наказан.

— Так он знаешь куда ушёл? — не отставал Прозоровский.

— На Хопёр ушёл. Какие тут тайны. Так и сообщил моему кошевому.

— На Хопёр, да и ещё далее. На Москву он ходил. Два раза ходил.

— Как два раза? — удивился я. — Что там два раза делать?

— А что там один раз делать? Ему службу нести, а он по Волге попёрся и только в Коломне его остановили. Пятью стругами шёл.

— Хм! — нахмурился я. — Может ко мне шёл? Он ведь с польской войны. И мы ведь с ним не виделись лет пять уже. Не знал, поди, что я в Персии гуляю.

Прозоровский посмотрел на меня с удивлением.

— Тебя искал? Хм! Вполне возможно! Но, чёрт, в Хопре-то чего он бучу поднял?

— Какую бучу? Почему он поднял? Он узнал, что голодают там и повёз зерно. Родичи у него в Хопре.

— Э-э-э… Так ты его не осуждаешь, что он ушёл? — спросил Бутурлин.

— Как не осуждаю⁈ Осуждаю и судить буду! Он разграбил амбары, забрав почти всё. За это и осудит круг.

— Э-э-э… А чего его черти понесли в Москву с челобитью? — спросил Бутурлин.

— В Москву? — удивился я. — Не знаю про то.

— Избрали его атаманом и он с челобитной к царю пошёл. Да отправили его оттуда обратно, а он обманул воеводу Воронежского и с войском двинулся к Москве. Встал под Тулу и стоял там до июля. Вчера грамота пришла из Москвы.

— Что шёл-то? — спросил я. — Пишут в грамоте?

— В челобитной государю казаки писали, что двинулись с Дона к Москве по бедности. Они просили царя выдать им «жалование» и уверяли, что никаких насилий и грабежей нигде по пути не чинили и беглых к себе не принимали.

— Кто подписал челобитную? Васька?

— Казаки. Триста душ.

— И что сейчас?

— Им предложил отправиться в Тулу на переговоры с князем Барятинским. Двадцать четвёртого июля казаки Уса покинули Москву, но во время ночевки под Серпуховом ускакали от сына боярского Ярышкина, который должен был их сопровождать, и на следующий день прибыли в лагерь на речку Упу. Здесь Василий Ус, как говорят, выступил перед войском своих приверженцев, сказав, что царь не хочет с ними мириться и намерен действовать против них только силой.

— Бунтовал? — нахмурился я.

— Не сказано. Сказано, что вернулся со своими казаками на Дон, минуя Воронеж и другие крупные города. От переговоров с князем Юрием Барятинским Василий Ус отказался и даже угрожал убить его посланника. Разделившись на три отряда, казаки выступили на юг через Ефремов и Елец. Отряды Барятинского, посланные в погоню, не стали настигать казаков. На Дону Василий Ус был подвергнут казачьим войсковым кругом под командованием назначенного атамана Корнея Яковлева наказанию.

— Кхм! Значит всё? Конфликт исчерпан? — мысленно облегчённо вздыхая, спросил я. — Какие указания по Усу?

— Указания? По Усу — никаких. Видеть тебя государь желает. Требует к себе.

[1] Теоретическая экономика изучает особенности процессов обмена, распределения, а также выбора метода использования ресурсов.

[2] Прикладная экономика изучает практику применения законов и теорий, разработанных в рамках теоретической экономики.

Глава 10

Получив от первого Астраханского воеводы личную грамоту царя Алексея Михайловича, вскрыв её и прочитав, я озадаченно нахмурился и почесал аккуратно подстриженную бороду.

— Что пишет государь?

— Пишет, что ждёт меня в Коломне с войском, — ответил я. — А где же я сейчас войско возьму? Кто в походе против калмыков, кто на Сулаке, кто на Волге. Ус ещё, паразит, свой полк на Дон увёл! Где он теперь, этот полк?

— Сколько войск требует государь? — спросил Бутурлин, косясь на грамоту, явно желая в неё заглянуть и прочесть.

Заметив этот взгляд, я сказал:

— Извини, Иван Фёдорович, тебя ознакомлять с сей грамотой указа нет. Но на словах скажу, что и калмыцскую границу оставлять не велено.

Зная, что воевода сообщает в Москву в письмах всё, что видит и слышит, особенно про меня и казаков, врать мне было нельзя. Но я и не врал. Ничего не говорилось в письме про калмыков. Не хотелось мне вести в Москву войско. Потеряется там оно, выйдя из-под моего подчинения. А со мной, действительно остались только самые верные.

— Придётся идти через Черкасскую станицу, искать там Ваську Уса, а не найду, брать казаков на Дону.

— Ты только самого Ваську не бери в Москву, — предостерёг Бутурлин.

— Не возьму, — успокоил я и хмыкнул, скривившись. — Хватит ему той Москвы. Пойду распоряжусь…

Выйдя из приёмного зала, где шла беседа, и приказав одному из сопровождавших меня казаков вернуться в стан и передать распоряжение и сборах, я вернулся назад. Беседу перенесли в трапезную за большой стол, обильно уставленный холодными и горячими закусками, кувшинами с вином из моих виноградников. С царских ни одна ягодка не шла мимо государевой казны. За этим следило сразу несколько государевых приказчиков.

Однако и от меня воеводам даром редко что перепадало. Так завелось ещё при прежнем наместнике, так было и сейчас. На то имелся специальный царский указ: «Весь виноград учесть и с каждой грозди вино давленое, или выкуренное продавать в казну». Себе мы оставляли совсем немного хорошего вина. В основном у нас оставалось вино после двух трёх выжимок. Оно, слабоалкогольное, было очень хорошим питьём в жару и имелось в каждой семье. Также на виноградных выжимках мы ставили брагу, которую перегоняли в бренди. Жмых пересыпали известью и использовали в качестве удобрения.

Воевод интересовало положение на Тереке и Сулаке. С того времени, что я впервые побывал на Кабарде, крепость убирали два раза. И два раза переносили. Теперьперенесли в третий раз, поставив её в устье Сулака.

Я рассказывал о Кабарде и об её, до сих пор, не определившихся, кому служить (османам или Русскому царю), князьях, а сам, не переставая, думал о вызове в Москву.

— Конно и оружно, млять, — то и дело мысленно ругался я.

Терзали меня нехорошие предчувствия. Слишком долго у меня всё было складно. Тишь, да гладь, да Божья благодать… Кхе-кхе… Много раз меня пытались оговорить, нашёптывая в уши Морозову и государю, но ни тот ни другой на оговоры не реагировали. В этом, конечно, и Морозов и Алексей Михайлович выдерживали стойкость. Честь им и уважение.