Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
За почти десять лет такого «строительства» из призывных крестьян и «охочих людей» было сформировано войско, реагировавшее на команды и умеющее ходить строем, как линейным, так и колоннами.
Алексею Михайловичу, которому сие войско было представлено, оно очень понравилось и государь установил «солдатиков» во дворце и стал, периодически, ими «играться», заставляя маршировать по Кремлю и выполнять простейшие команды.
Когда царь приказал построить в Измайлово «плац», я понял, что есть повод отказаться от тяжкого бремени несения «около царской» службы. Я стал нахваливать «рейтар» и «пехоту».
— А ведь мои солдаты покрепче твоих казаков будут, — как-то за кофе с коньяком похвалился государь.
— В пешем строю — точно крепче. А в конном — это вопрос тактики и опыта. Мои казаки тоже умеют стройными линиями атаковать. Но в твоих, государь, войсках, правда твоя, порядка больше.
Царь зарделся, то ли от выпитого «горячительного» напитка, то ли от гордости.
Я всё чаще уезжал из Москвы на «свои» земли, наводя в «колхозах» порядок. Везде управляющими стояли голландцы, а на Ахтубинские земли я «навербовал» столько голландских крестьян отдавая им столько демель, столько они могли обработать, что к пятьдесят второму году в междуречной пойме образовалось восемь сёл. В каждом поселении было не менее двадцати дворов.
Чем выгодны было голландцы, так это тем, что они привыкли рыть каналы и ставить мельницы, даже на малых ручьях. Между Волгой и Ахтубой было столько места и возможности строиться, что голландцы-разведчики оценили эти места по достоинству и междуречье было заселено в два лета.
На Ахтубу перебралось много беглых крестьян, так как Алексей Михайлович, хоть и скрепя сердцем, выдал мне грамотку по которой следовало, что «выдачи беглых с реки Ахтубы нет». О сём мои глашатаи кричали на ежегодных ярмарках и просто на площадях крупных городков, попутно расхваливая тамошнее житьё-бытьё.
Житьё на Ахтубе было не сахар, но, по сравнению с другими регионами, земля там родила намного лучше, если понять почему.
Ахтуба речка «хилая» и пересыхала летом во многих местах однозначно. Пересыхала, пока голландцы не прокопали каналы, соединившие с Ахтубой Волгу. Заодно, таким образом, освободив земли от болот и паводков, бесконтрольно заливавших пойму. Тут ключевое слово — бесконтрольно. Когда я вместе с большой водой прибыл в верхнюю Ахтубу в пятьдесят третьем году, вывезя всех своих казаков, и сами казаки, видившие эти земли пять-шесть лет назад, были сильно удивлены.
Голландцы передвигались на них по каналам на узких лодках, как как в своей Голландии. Так же на сваях стояли домики, рыбные фермы, мельницы, цвели сады. Все эти земли мной были отданы в аренду: какие общинам, какие частным фермерам.
Так вот… В пятьдесят третьем году я полностью перебрался на Нижнюю Ахтубу на проживание. Это было известное мне по прежней жизни местечко, где когда-то давным-давно располагалась первая столица Золотой орды «Сарай». По крайней мере, так считалось в моё время. Я назвал это местечко Красный Яр, так как поставили городок на высоком левом берегу реки Бузан на слиянии её с Ахтубой.
Главная роль Красного Яра заключалась в том, как я мотивировал свои действия царю, чтобы «жители оного за разбойническими предприятиями донских казаков, кои из Волги в Бузан выходили, а оттуда проходили в Каспийское море… прилежно смотрели. И чтоб выходить им в море не давали». Так в грамотке, выданной мне российским самодержцем, и было написано.
Ожидая, что царь-государь обязательно ввяжется в войну с Польшей, на которую его подуськивало ближайшее окружение, я постепенно перемещал свои интересы — и себя любимого — как можно дальше от Кремля. Перевозил бесхозных «охочих» крестьян, наполнял территории сельскохозяйственным инвентарём и даже чернозёмом для собственных огородов, коего в Воронежской области было предостаточно. И каждая семья везла с собой гумус с той земли, на которой пахала.
И в Ярославле, и в других городах, где стояли мои фабрики и торговыепредставительства, оными управляли только голландцы. Я не стеснялся и не боялся приглашать их на работу, считая иноземцев не страшнее наших распорядителей. Иностранцы прагматичны и кое-где логичны. Наших же «умников» никакой логикой порой было не переспорить. Единственное, что я у кандидатов проверял, это — умение считать, правильно вести учёт и хранить продукцию. Лучших я отбирал, доучивал, выдавал рекомендации и требования, приставлял к ним кураторов из проверенных людей и несколько месяцев контролировал лично. Худших кандидатов ставил в помощники, или загружал другими поручениями.
Благодаря опытному хозяйству в Измайлово, удалось получить приличного размера картофель уже на шестой год выращивания. Стал на корню вызревать подсолнечник. Нормально родили помидоры. Но свёкла сахарной, почему-то, не становилась. Сахар приходилось закупать в Индии.
При строительстве пятибашенной крепости было найдено много золото одынских керамических изразцов, кои я приказал собирать отдельно и сортировать. Ещё в сорок девятом году нами был заложен православный собор, который к пятьдесят третьему году уже был построен и имел небольшой колокол. Сейчас заканчивали выпекать на местной стекольно-кирпичной фабрике похожие на древние, изразцы, для чего были пригласшены мастера из Персии, и украшать ими построенную недавно мечеть с четырьмя минаретами.
Мечетей от Астрахани до Москвы стояло единицы, и то, где-нибудь в глубинкею. Даже в Казани мечети строить было строго запрещено, «дабы не смущать новокрещённых татар». Но для своего городка я выпросил царское разрешение на строительство, и мечети, и лютеранской кирхи.
— Но чтоб православный собор был выше и краше! — погрозил мне пальцем царь.
Судя по всему, он и этим хотел внести раскол в церковные умы. Всеми своими действиями царь разобщал православное сообщество. Вероятно, чтобы собрать, в конце концов, под своей рукой тех, кто верен только ему, а инакомыслящих пустить в расход.
Пообещав царю за это «золотые купола», я своё обещание выполнил, построив пятикупольный собор, и покрыв его луковичные навершия сусальным золотом.
После вступления на патриаршую кафедру[1], в пятьдесят третьем году перед наступлением Великого поста, патриарх Hикон разослал по московским церквам «Память» или распоряжение, в котором предписывалось при чтении молитвы Ефрема Сирина совершать крестное знамение тремя первыми перстами. Это единоличное действие патриарха Никона вызвало сопротивление и недовольство. Тогда патриарх Никон решил собирать поместные соборы
В марте пятьдесят третьего года патриарх Никон объявил свой «крестовый поход» на староверие и двуперстие, предав его анафеме, приказав разбить и сжечь иконы, изображавшие такое перстосложение при совершении крестного знамения и на очередном соборе «продавил» решение о воссоединении Русской церкви с Константинопольской. Ожидали приезда патриархов.
Самые решительные события должны были произойти с пятьдесят четвёртого по пятьдесят шестой годы, вот я и удрал из Москвы, подготовив на Ахтубе своего рода плацдарм для отступающихся, но несдающихся «войск».
По всему трёхсоткилометровому течению Ахтубы были заготовлены брёвна для строительства домов и землянок. Кое-где в лесах — чтобы не разорили ногайцы — поставлены малые городки и поселения из трёх-четырёх изб, но с расчищенными для строительства площадками.
Православный люд, стал прибывать уже со мной в мае и ехал всё лето по Волге, а зимой санным путём напрямки по «ямам», организованным ещё Михаилом Романовым конным станциям. Алексей Михайлович, на удивление рационально принял мою концепцию народосбережения и переселение оного на границы государства. По большому счёту, царь, как я понял, воевал с церковными иерархами и с многообразием «староверия». Ему нужна была управляемость государством. Вот он её и добивался, пытаясь «приручить» или «выдрессировать» проповедников.
Кстати, на Руси проповеди в церквях не читали. Иезуиты подсказали Алексею Михайловичу, что чтобы властвовать над народом, проповедовать надо, а проповедовать надо уметь, а для того — учиться. Семинарий в это время не было, священников, да и княжьих детей готовили в монастырях. Вот и теперь в ближних к Москве монастырях активно готовили новое поколение пастырей.